— Что, Элвин вернулся на Землю? — спросил Президент.

— Нет, не Элвин. Кто-то иной.

Опустив свой верный корабль на поляну Эрли, Элвин подумал: едва ли когда-нибудь за всю историю человечества какой-либо звездолет доставлял на Землю подобный груз — если только Ванамонд в самом деле физически находился внутри корабля. Во время путешествия он не выказывал своего присутствия. Хилвар полагал — и его знания были более непосредственными — что лишь сфера внимания Ванамонда могла занимать какое-то положение в пространстве. Сам Ванамонд пребывал нигде — и, даже может быть, никогда.

Когда они вышли из корабля, Серанис и пятеро Сенаторов ждали их. Одного из Сенаторов Элвин уже встречал во время последнего визита; двое других из той, первой тройки были сейчас, как он догадывался, в Диаспаре. Интересно, подумал он, как идут дела у делегации, и как среагировал город на появление первых за столько миллионов лет пришельцев извне.

— Создается впечатление, Элвин, — сухо сказала Серанис, поздоровавшись предварительно со своим сыном, — что у тебя есть дар к обнаружению необычайных существ. Но, думаю, теперешнее достижение тебе не скоро удастся превзойти.

Теперь наступила очередь Элвина удивляться.

— Так Ванамонд прибыл?

— Да, несколько часов назад. Он как-то смог проследить путь твоего корабля еще при отлете — вещь потрясающая сама по себе и ставящая интересные философские проблемы. Имеются некоторые указания на то, что он достиг Лиса в тот же момент, когда вы его обнаружили, так что он обладает бесконечной скоростью. И это не все. За последние часы он рассказал нам о таких исторических фактах, о которых мы даже не подозревали.

Элвин изумленно взглянул на нее. Затем он понял: нетрудно было догадаться, какое воздействие окажет появление Ванамонда на этих людей, с их проницательными ощущениями и удивительным образом взаимосвязанными сознаниями. Они отреагировали поразительно быстро, и Элвин вдруг представил себе парадоксальную картину: слегка испуганный Ванамонд в окружении жаждущих интеллектов Лиса.

— Стало ли вам ясно, что же он собой представляет? — спросил он.

— Да. Это оказалось просто, хотя мы все еще не понимаем его происхождения. Он есть чистый разум, и его познания кажутся безграничными. Но он — еще ребенок, и я говорю это в буквальном смысле.

— Так и есть! — вскричал Хилвар. — Я должен был догадаться!

Элвин выглядел озадаченно, и Серанис сжалилась над ним.

— Я имею в виду, что хотя Ванамонд и располагает колоссальным, быть может бесконечным разумом, он незрел и неразвит. Истинный его интеллект уступает человеческому, — она несколько кисло улыбнулась, — хотя мыслительные процессы протекают намного быстрее и он стремительно обучается. Он также обладает пока непонятными для нас способностями. Неописуемым образом все прошедшее открыто его уму. Возможно, он использовал это умение, чтобы проследить ваш путь до Земли.

Элвин стоял молча, несколько ошеломленный. Теперь он понял, что Хилвар был совершенно прав, доставив Ванамонда в Лис. К тому же он оценил, насколько повезло ему самому, когда он сумел перехитрить Серанис: совершить подобное еще раз ему, конечно, никогда бы не удалось.

— Означают ли твои слова, — спросил он, — что Ванамонд только родился?

— Да, по его собственным меркам. Действительный его возраст огромен, хотя, по-видимому, уступает возрасту Человека. Самое необычайное заключается в том, что он настаивает, будто его создали мы. Без сомнения, его происхождение связано со всеми великими тайнами прошлого.

— Что сейчас происходит с Ванамондом? — спросил Хилвар тоном хозяина.

— Его расспрашивают историки из Греварна. Они стараются проследить основные контуры прошлого, но эта работа займет годы. Ванамонд может описывать прошлое в мельчайших деталях; но так как он не понимает того, что видит, с ним очень тяжело работать.

Элвин удивился, откуда Серанис все это известно; потом он сообразил, что, вероятно, все те умы Лиса, которые не предаются отдыху, следят сейчас за ходом великого исследования. Он ощутил гордость от сознании того, что оставил в Лисе след не менее значительный, чем в Диаспаре; но гордость эта была смешана с разочарованием. Он не мог ни разделить, ни постигнуть происходящее до конца: ведь прямой контакт между человеческими сознаниями был для него такой же великой тайной, как музыка для глухого или цвет для слепого. А люди Лиса сейчас обменивались мыслями с этим невообразимо чуждым существом, которое он направил на Землю, но которого не смог бы обнаружить ни одним из имеющихся у него органов чувств.

Здесь ему нечего было делать; когда расспросы закончатся, ему будет сообщено об ответах. Он открыл врата бесконечности и теперь чувствовал благоговение — и даже страх — перед тем, что сам же совершил. Для собственного душевного спокойствия ему следует вернуться в крошечный, привычный мир Диаспара, ища там укрытия в схватке со собственными мечтами и амбициями. Вот она, ирония судьбы: тот, кто отпихнул от себя город, чтобы дерзнуть отправиться к звездам, теперь возвращался домой подобно тому, как испуганный ребенок бежит к своей матери.

Диаспар не испытывал особого счастья от новой встречи с Элвином. Город все еще был взбудоражен, точно разворошенный палкой гигантский улей. Он никак не хотел смириться с действительностью; но для тех, кто отказывался признать существование Лиса и внешнего мира в целом, убежища больше не оставалось. Банки Памяти перестали принимать таких людей; те, кто не в силах был расстаться с грезами и стремился бежать в будущее, тщетно входили в Зал Творения. Разъединяющее холодное пламя больше не встречало их; они больше не могли пассивно плыть по реке времени, чтобы проснуться через сто тысяч лет с очищенным наново сознанием. Все призывы к Центральному Компьютеру были бесполезны, пояснить же свои действия он отказывался. Несостоявшиеся беглецы должны были печально возвратиться в город, чтобы столкнуться с проблемами собственной эпохи.

Элвин и Хилвар приземлились на окраине парка, неподалеку от Зала Совета. До последнего момента Элвин не был уверен в том, что сможет доставить корабль в город сквозь экраны, ограждавшие небо Диаспара от внешнего мира. Небосвод города, как и все прочее, был искусственным — по крайней мере частично. Ночь, с ее звездным напоминанием обо всех потерях Человека, не имела права вторгнуться в город; он был защищен также от бурь, иногда бесновавшихся в пустыне и заполнявших небо движущимися стенами песка.

Невидимые стражи пропустили Элвина; когда внизу показался Диаспар, он осознал, что вернулся домой. Как бы ни влекла его Вселенная со своими тайнами, Элвин родился здесь и принадлежал этому месту. Оно никогда не будет его удовлетворять, и все же он всегда будет возвращаться. Ему пришлось преодолеть половину Галактики, чтобы постичь эту простую истину.

Толпа собралась еще до посадки корабля, и Элвин призадумался над тем, как встретят его сограждане. Наблюдая за ними на обзорном экране, он, еще не открыв люк, мог с легкостью читать выражение их лиц. Преобладающей эмоцией было любопытство

— для Диаспара вещь сама по себе новая. К нему подмешивалось опасение, а кое-где безошибочно распознавался настоящий страх. Никто не выглядел обрадованным его возвращением, с легкой грустью подумал Элвин.

Совет, тем не менее, приветствовал его вполне корректно

— хотя и не только из чистого дружелюбия. Именно Элвин вызвал этот кризис, но, с другой стороны, только он и мог сообщить сведения, на основе которых можно было строить будущую политику. Его слушали с глубоким вниманием, пока он описывал свой полет к Семи Солнцам и встречу с Ванамондом. Затем Элвин ответил на бесчисленные вопросы с терпением, которое, наверное, удивило вопрошавших. Он быстро уловил господствовавший в умах членов Совета страх перед Пришельцами, хотя они ни разу не упомянули последних и были явно огорчены, когда Элвин прямо затронул эту тему.

— Если Пришельцы еще существуют во Вселенной, — заявил Элвин Совету, — то я, конечно, должен был бы встретить их в самом ее центре. Но вокруг Семи Солнц нет разумной жизни; мы догадались об этом еще до того, как получили подтверждение от Ванамонда. Я уверен, что Пришельцы удалились много веков назад: Ванамонд, возраст которого не уступает возрасту Диаспара, ничего о них не знает.