– Себастьян… – выдавил Джейс сквозь стиснутые зубы, и Клэри упала возле него на колени. Безмолвный брат напротив нее наконец справился с застежками, и глазам девушки открылась глубокая рана в плече. – В своем репертуаре…

Рана сочилась огнем.

Не кровью, но пламенем, чьи языки были подернуты золотом, точь-в-точь как ангельский ихор[7]. Клэри всхлипнула, подняла умоляющие глаза на Безмолвного и узнала в нем брата Захарию, когда тот, извлекая стилус из-под рясы, на миг откинул капюшон, открыв бледное, изможденное лицо, все состоящее из углов и ломаных линий. Но что интересно: вместо того чтобы применить стилус к Джейсу, он приложил его кончик к собственной ладони, выписывая на ней какую-то руну. Весь процесс нанесения рисунка занял едва ли пару секунд, однако Клэри даже на расстоянии ощутила исходящую от руны силу. Девушка невольно передернула плечами.

«Не шевелись. Сейчас боль отступит», – донесся со всех сторон мыслешепот брата, и на зияющую огненную рану в плече легла монашеская рука.

Джейс вскрикнул, выгибаясь всем телом, подобно охотничьему луку, а пламя, доселе сочившееся тяжелыми, густыми каплями, вдруг взметнулось столбом, как если бы в угли костра плеснули керосином, опаляя руку Захарии. Рукав пергаментной рясы зашелся огнем, монах резко отстранился, но слишком поздно. По его руке резво побежала огненная волна, охватывая торс и голову. В пылающей глубине девушка различила какой-то узор – надо думать, это и была руна: два крыла, соединенных воедино перекладиной. Однажды Клэри уже видела нечто подобное на крыше одного из зданий Манхэттена – самая первая в ее жизни руна не из «Серой книги». Мигнув яркой вспышкой, узор исчез, да так быстро, что девушка даже засомневалась: уж не показалось ли? Эта руна уже проявлялась в минуты паники и великих потрясений, но что могла означать сейчас? Доступна какая-то помощь, но кому? Джейсу? Или же Захарии?

Безмолвный брат навзничь рухнул в снег; от его тела исходило шипение и поднимался пар, словно от обугленного в лесном пожаре дерева.

Такое зрелище подействовало даже на Железных сестер. Их строй колыхнулся, раздались невнятный гул и ропот. Того, что случилось с братом Захарией, не ожидал никто. Что-то пошло совсем, совсем не так…

Железные сестры шагнули к своему павшему собрату, закрывая его от взора девушки, но та и не смотрела в его сторону – она уже тянулась к Джейсу. А он, сомкнув веки и запрокинув голову, корчился в судорогах. Клэри беспомощно заозиралась по сторонам. Между силуэтами Железных сестер виднелось тело брата Захария, который тоже содрогался в корчах; по его телу до сих пор бегали потрескивающие язычки. Из глотки брата вырвался стон – вполне человеческий и мучительный, а не безмолвный, телепатический шепот. Им уже занималась сестра Клеофа, гасившая тлевшую рясу, и Клэри услышала нарастающий речитатив женских голосов: «Брат Захария, брат Захария…»

Но ранен был не только он. Кое-кто из нефилимов обступал Джейса, однако многие были заняты другими пострадавшими, стремительно чертили исцеляющие руны, копались в кожаных подсумках в поисках бинтов.

– Клэри, – шепотом позвал Джейс. Он силился приподняться на локтях, но те отказывались удерживать торс. – Брат Захария… Что случилось?… Что я с ним сделал?…

– Нет-нет, Джейс, ничего ты ему не сделал, лежи спокойно.

Клэри убрала свой меч в ножны и онемевшими пальцами зашарила вдоль поясного ремня юноши, нащупывая его стилус. Протянула было руку, чтобы прижать кончик инструмента к плечу Джейса, но тот отдернулся в сторону.

– Нет! – задохнувшись от боли, выдавил он. В его до предела распахнутых глазах горело золото. – Не прикасайся!.. Ты тоже пострадаешь…

– Чушь!

И девушка решительно навалилась сверху, впечатывая Джейса в снег, не обращая внимания на то, что успела вымазаться кровью, которая пропитала его одежду. Тело раненого оказалось горячим, как у больного лихорадкой.

Клэри всем своим весом навалилась на его бедра, не позволяя встать.

– Джейс, – сказала девушка и кончиком стилуса коснулась голой кожи чуть выше раны.

В следующий миг она вновь была на борту судна в компании собственного отца, вкладывая все свое умение, всю силу духа и последние запасы энергии в руну, которая сожжет мир, обратит вспять саму смерть и заставит океаны взметнуться в небеса. С той лишь разницей, что на сей раз она рисовала простейшую руну, ту самую, которую любой Сумеречный охотник еще малым ребенком осваивал на первом году обучения.

Исцели меня.

На плече Джейса обретала форму иратце; цвет спирали, выходившей из-под пишущего острия, был до того черным, что в нем, казалось, тонули звездный свет и ослепительный блеск Цитадели. Клэри физически чувствовала, как руна вытягивает энергию из нее самой. Еще никогда ей не доводилось столь явственно ощущать, что наносимый ею узор был продолжением ее собственных вен, будто она выписывала рисунок своей кровью. Жизненная энергия по пальцам уходила в пишущий инструмент, поле зрения сужалось и темнело, и ей приходилось напрягать всю волю, чтобы стилус не дрогнул, чтобы руна была завершена правильно. Последнее, что увидела Клэри, был вихрящийся прямоугольник Портала, сквозь который просматривалась площадь Ангела, и мигом позже она провалилась в ничто.

Рафаэль стоял, сунув руки в карманы, и разглядывал башни, мерцавшие темно-красными сполохами.

– Что-то у них пошло сикось-накось, – задумчиво сказал он. – Что-то из ряда вон…

Саймона так и подмывало проворчать, мол, ясно дело, меня же похитили и второй раз в жизни притащили в Идрис, но подступавшая к горлу тошнота не давала это сделать. Он и забыл, что при прыжке через Портал тебя сначала разбирают на кусочки, а когда ты окажешься на другой стороне, тебя собирают вновь, но при этом куда-то пропадают важные детальки.

А потом, Рафаэль прав. Что-то действительно пошло здесь не так. Поскольку Саймону уже доводилось бывать в Аликанте, он помнил и дороги, и каналы, и холм, что возносился над городом. Ночной порой на столичных улицах, подсвеченных огнем сторожевых башен, царила тишина, однако нынешним вечером со стороны Гарда доносился шум и гам, а холм оказался расцвечен доброй дюжиной костров. Что же касается самих башен, они то и дело вспыхивали жутковатым ало-золотым пламенем.

– Цветовой код, – пояснил Рафаэль. – Огнем башен передают сообщения. Золотым принято оповещать о празднествах и бракосочетаниях. Синим – подписание новых договоров.

– Ну а для чего используют красный? – насторожился Саймон.

– Тревога, – мрачно сказал Рафаэль, прищуривая глаза. – Непосредственная опасность.

Он неторопливо повернул голову, присматриваясь к безлюдной набережной и домам, выстроившимся вдоль канала. В росте Рафаэль на целую голову уступал Саймону. В голове юноши пронеслась мысль: а вот интересно, сколько ему было лет, когда случилось Превращение? Четырнадцать? Пятнадцать? Ненамного старше, чем та же Морин. И еще: кем был его создатель? Магнус наверняка знает, но молчит как рыба.

– Дом Инквизитора вон там, – сказал Рафаэль, показывая на один из самых крупных особняков, с крутобокой крышей и балконами, нависшими над гладью канала. – Причем, что любопытно, ни единого огонька. Гм…

Саймон не мог оспорить сей очевидный факт, хотя его небьющееся сердце все же дернулось при взгляде на этот дом. Теперь тут живет Изабель. И одно из вон тех окон принадлежит ей…

– Должно быть, все собрались возле Гарда, – предположил он. – У них так принято. Собрания там всякие. Совещания. – Саймон не любил вспоминать про Гард, где уже побывал по милости предыдущего Инквизитора. – Наверное, есть смысл туда сходить. Может, чего и прояснится.

– Ага, спасибо за совет. А то сам я не знал про эти собрания, – отозвался вечно язвительный Рафаэль, однако Саймон отметил про себя его непривычную задумчивость и неуверенность. – Как бы то ни было, пусть сами разбираются, мы в дела Сумеречных не лезем. Неподалеку отсюда есть домишко – резиденция представителя от вампиров в составе Совета. Ну что, там остановимся?