Саммерс делает паузу, видимо ожидая реакции собеседника, но Швецов хранит стоическое молчание. Он даже усаживается удобнее, заложив ногу за ногу.

– Мое правительство предлагает сдачу, – начиная раздражаться, говорит генерал. – Вашим людям гарантированна жизнь и возвращение домой после окончательной капитуляции и смещения с престола Брянцева.

– А мне, в лучших традициях демократии честный суд и эшафот в угоду готской толпе? – беседа Алексея забавляет.

После всего написанного прессой и старательно состряпанного образа у Швецова мало иллюзий. Готия требует крови и что на самом деле произошло в Ольхово никому не интересно.

– Я даже руки марать не собираюсь, – лицо Ли багровеет, он едва сдерживается от крика. – С вами разберется правительство Симерии. Да-да. Мы не завоеватели, но не потерпим деспотичный авторитарный режим у наших границ. Наша цель не аннексия территорий, а защита народа Симерии от тиранов Брянцевых и таких как вы, открывающих огонь по безоружным гражданским.

Этого Алексей и ждет. Он достает из планшета написанные от руки, но снабженные батальонные печатями бумаги.

– На счет огня по гражданским, – симериец протягивает документы генералу.

– Что? Что это? – приняв, Ли нацепляет на нос очки.

Сперва гот бледнеет, потом и вовсе зеленеет. В бумагах, без лишней пропаганды и фальши запечатлены данные о поврежденных домах, убитых и раненных мирных жителей в ходе обстрелов. Стенографист, до того стрекочущий пулеметчиком, под взглядом Саммерса берет машинку под мышку и удаляется. Странный офицер в черной форме остается, по-прежнему не привлекая внимания.

– Черт меня подери! – срывается на крик Ли, отмахивая бумаги и с раздражением вдавливая в стол недокуренную сигару. – Я не собираюсь отвечать за это, сэр!

– Вот как? – Швецов просто издевается. – Может быть виноват я?

– Да! – выстреливает, не смотря на абсурдность гот. – Вместо того, что бы внять благоразумию и сдаться, вы лишь увеличиваете страдание граждан бессмысленным сопротивлением. Подумайте, чем обернется для города дальнейшее с появлением осадной артиллерии!

Подполковник поднимается и на этот раз лицо его облачается в камень.

– А теперь послушайте, что скажу я. Это моя земля, я родился в Симерии и вырос тут, где лежат кости многих поколений моей семьи. Вы приходите ко мне домой, с пушками и танками и говорите, как неправильно мы живем. Вы можете подвести к городу осадные пушки, можете пригнать бригаду или хоть целую дивизию. Но никакой сдачи Ольхово не будет, господин генерал.

Не считая более нужным продолжать беседу, Швецов удаляется. Едва дверь за симерийским офицером закрывается, Ли от души пинает стол.

– Мне надоели эти недомолвки! – кричит, не опасаясь быть услышанным генерал. – Я не понимаю, зачем я говорю с этим..., – он задыхается от возмущения, не в силах подобрать правильного ругательства для Алексея. – Меня интересует лишь, сколько нужно свинца, что бы загнать выползшего из ада дьявола обратно в Тартар.

– Можете больше не переживать, – не смотря на импульсивную речь Ли, голос сидящего в тени безопасника тих и даже мягок. – Кажется, мы ошиблись и Швецов не интересен АНБ. У вас полная свобода действий, генерал Ли.

Замок Малахова

Войдя в замковый двор Алексей ненадолго останавливается, стоя в сторонке и не смея нарушать идиллию. Виконтесса Ольга, простоволосая, в белоснежном платье сидит прямо на траве у беседки. Вокруг располагается орава детей разного возраста, с удовольствием уплетающие конфеты с чаем и с не меньшей жадностью слушая сказки. На окруженную детьми дочь Малахова можно смотреть вечно.

– Простите, не хотел мешать, – виновато улыбается подполковник, Ольга прерывает чтение, завидев командира.

Война только начинается, а улицы уже наполняются сиротами. В город входит масса беженцев, в том числе и дети. Едва не треть при проверке оказываются вообще ничьи.

– Посидите с нами? – приглашает виконтесса. – У нас еще остался чай и печенье. И дети будут рады.

– Вынужден отказать, – с поклоном и сожалением ответствует Алексей. – Дела не ждут.

Поднимаясь по ступеням, он оборачивается.

– Простите, если нагрубил ненароком, – пользуясь случаем говорит он, – и спасибо за все, что делаете.

Теплая улыбка служит ответом.

В штаб Швецов входит проталкиваясь мимо набегающих с вопросами офицеров. Отвечать на бесконечные однообразные фразы сил нет. После разговора с напыщенными, уверенными готами не проходит омерзительного ощущения грязи на теле. Алексей перво-наперво бросается к стоящей в углу умывальне и подставляет голову прямо под струи воды. Остудившись, штабс-офицер долго смотрит на рыжую полоску, оставленную ржавчиной на днетаза.

Целая бригада, укомплектованная по штату военного времени. Четыре, а то и пять батальонов, вымуштрованных и вооруженных до зубов, да еще и пушки. Вся эта многоголовая гидра неизменно ползет к Екатеринграду и мимо Ольхово им никак не пройти. Огромной армии нужна железная дорога для снабжения, нужна надежная переправа на левый берег. Что могут три рассеянные на большом пространстве роты?

"Не отступлюсь, – твердо решает Алексей, сжав умывальник, что то трещать начинает. – Костьми лягу, но города не сдам".

Вытирая лицо и шею висящим на крюке полотенцем, подполковник оборачивается на довольного жизнью, улыбающегося майора Максима.

– Есть повод для веселья, Максим Петрович, – неприветливо говорит Швецов, борясь с тугими пуговицами у горла.

Открывая ровные зубы в улыбке, начальник штаба без лишних комментариев протягивает трубку. Поникший, погруженный в тяжелые думы командир и не замечает сперва проводов, обвивающих стены и пол штаба. Спотыкаясь, он бросается к майору и жадно выхватывает трубку.

– Швецов у аппарата.

Происходит заминка в несколько секунд, какой-то треск, за который сердце подполковника,кажется, успевает отбить тысячу ударов.

– Швецов, – Алексей готов взлететь выше неба, слыша на том конце проводов голос Великого князя Петра Брянцева. – Живой. Ну слава Богу, а то мы тебя, голубчик, уже хоронить собрались. Ольхово сейчас у всей страны на устах, Швецов, ты и представить не можешь. Держитесь! Держитесь, братцы, чего бы это ни стоило! Помощь в пути, я состав по железке отправил, они уже на подходе.

Подполковник с трудом сглатывает ком. Он даже ненадолго закрывает глаза, сдерживая влагу. Неужели и правда продержались?

– Ваше Императорское высочество, города мы врагу не отдадим. Стоять будем насмерть.

– Так и стойте! – твердо говорит брат государя. – Связь с корпусной артиллерией я тебе обеспечу. Все, Швецов, держитесь и с Богом.

Повесив трубку, штабс-офицер незаметно смахивает навернувшиеся таки слезы. Офицеры застывают в молчании, не иначе ожидая торжественной речи. Пересекая зал, Алексей подходит к карте.

– Раньше они конечно обеспечить связью не могли, – эйфория быстро улетучивается из головы мужчины. – Не врет народная поговорка про жареного петуха. Только вот петух оказался грифом-падальщиком, а мы трупом. Нужно протянуть провода на Федоровку, Розумовский одними голубями много не навоюет.

– Прошу, – первым от ступора отходит Максим, присоединяясь к работе. – Советую в первую очередь обратить внимание на высоту, – он карандашом очерчивает линию перед двести третьей. – Тут мы не даем врагу бить по самому городу, а теперь сможем сами наводить прицельный огонь наших орудий.

Раньше в возвышенности Швецов видел упрямство, нежели реальную надежду удержать за Симерией высоту. Но с подходом корпуса, а главное связью с дальнобойной артиллерией уже не Федоровка, а двести третья станет ключевой точкой боев.

– Так и поступим, – соглашается подполковник. Как раз за окном можно услышать отдаленные гудки приближающегося паровоза. – Пойдем, господа, посмотрим на государевы гостинцы.

Железнодорожный вокзал

Казаки на перроне устраивают целый концерт, неизменно привлекая внимание и восторженные хлопки зевак. Отбивая ладонями ритмы барабанов, мужчины танцую, вставая на носки и закручивая вертушки прямо в воздухе. Иные лихачат, выплясывая с шашками и подкидывая кинжалы.