– Не прекращайте стрелять! Плотнее огонь! – призывает Григорий, не слыша голоса. От уханья крепостного ружья в ушах один гул, в пороховом думы слезы застилают обзор.

Альбатросы заходят на бомбометание по очереди, кружа каруселью. Мелкие десятикилограммовые бомбы падают на крышу донжона, раскурочивают двор и осколками сбивают защитников со стен. Замок ни на минуту не смеет передохнуть, воя от бессилия и рева моторов над головами.

– Еще один! – предупреждают с наблюдательной вышки.

– Бяйте по ним залпом, братышши! – слышен есаул с надвратной башни. – Вогонь по ентим мордофилям!

До стрельбы не доходит. Аэроплан внезапно теряет управление, на глазах у ликующего замка крылья отваливаются прямо в воздухе. Альбатрос, выделывая невероятные кульбиты, врезается в башню и рухнувшими обломками устремляется оземь. Остальные при виде крушения от атаки уклоняются, взяв курс на запад.

– Маги, – с облегчением вздыхает Гриша, поднимая каску на затылок и промакивая вспотевший лоб.

Отбились, хвала всем святым. Без сил унтер-офицер сползает на парапет, прислонившись спиной к нагревшемуся от солнца камню. Руки и ноги трусит, китель липнет к телу.

– Курить хочу, – тихо жалуется, рассеянно хлопая по карманам в тщетной попытке отыскать хоть щепотку махорки.

– Не расслабляйся, – нервными движениями Вячеслав перебирает заряды к крепостному ружью. Запасы и так были невелики, а теперь и вовсе плачевны, – они снова атакуют.

Тяжелее всего заставить себя встать. Больше всего на свете хочется послать войну, с ее капиталистами, революционерами и дворянами куда подальше. Лечь и умереть, а дальше, как хотят. Собрав волю в кулак и опершись о винтовку, Гриша поднимается.

Рокот Симерийского барабана заглушает гнусавый вой готской волынки. На этот раз колбасники берутся за дело основательно. Из-за домов и наскоро набросанных баррикад летят шашки. Дым быстро заволакивает округу перед замком, давая возможность сократить расстояние. Симерийцы и глазом моргнуть не успевают, как перед цитаделью оказывается стальная стена. Выкатывая вперед массивные щиты на колесах, пехота готов ведет огонь через амбразуры.

– Ложись!

Гриша едва успевает нырнуть за укрытие, форма припорашивается мелким мусором, куски камня барабанят о стальную пластину. Готы навесом бьют из винтовочных гранатометов, заставляя искать спасения и начисто выбивая из проемов.

– Они лезут наверх!

– Не подпускайте их!

Несколько готов с размноженными головами и перебитыми конечностями падают. Как в стародавние времена вниз летят камни и бревна. Но как же мало симерийцев на стенах! Прорехи в обороне мгновенно заполняются республиканской пехотой. Подобно саранче облепливают стены, ползут по лестницам, особые удальцы карабкаются по канатам с крюками.

Один из колбасников протискивается как раз рядом с Григорием. Солдат с длинной винтовкой, да еще примкнутым штык-ятаганом путается в узком проеме. Тактично пропустив супостата вперед, из угла унтер набрасывается с молниеносностью рыси. Окопный нож, по сути загнутый на подобии гарды гвоздь, вонзается в шею. Враг еще силится закрыть пробитую артерию, как Гриша пинком сапога отправляет обратно.

– Навались! – командует он.

Поспевают ополченцы, рогатками сбрасывая лестницу и стремящихся вверх готов.

Рукопашная идет по всему участку стены. В узких проходах парапета и башенных галереях ни штыком, ни шашкой не развернуться. В ход идет траншейное оружие, унизанные шипами ножи, палки с гвоздями и кистени. Никогда еще симерийцы не сражались с такой яростью! Даже опьяненные опиумом и верой в загробные блага башибузуки пришли бы в ужас. Люди катаются по полу, в неистовстве впиваясь зубами и даже умирая норовя сброситься с высоты и уволочь недруга. Камень скользит от луж крови и вывороченных внутренностей.

Готы пытаются задавить массой, прорываются к воротам. На какой-то миг знамя Республики успевает взвиться над башней на радость готским журналистам, уже спешащим ближе, дабы запечатлеть миг триумфа. Древко едва успевают поднять на вытянутых руках, как тряпка качается и падает. Ворота защищают отборные войска из пластунов. Кривые кинжалы бебуты в этот день вдосталь пьют крови и режут готскую колбасу на куски.

– Кажется отбились, – шепчет Григорий и сплевывает тягучую слюну.

Только какой ценой ... Укрепления завалены трупами, уцелевшие изранены или выдохлись. Даже безудержной храбрости есть предел. Враг, пусть и отступивший, все еще толпиться внизу, но замковые капониры молчат.

Ни рукой ни ногой не пошевелить. Унтер-офицер опускается на колено, используя винтовку, как костыль. Да и то постоянно скользит и едва не падает, поддерживаемый Вячеславом. Из часто подымающейся груди исходят хрипы. Не выдержав, едва успевает перегнуться через стену. Из спазмов пустого желудка вырывается лишь едкая желчь, ошпарившая горло.

– Ишшо не все, – по стене проходит подъесаульный. Мужиковатого вида казак пригибается, придерживая болтающуюся у пояса шашку. Из криво сидящей папахи выглядывают коряво намотанные бинты. – Сейчас танками попруть.

Григорий запрокидывает голову и негромко смеется. Смотрит на небо, запечатлевая образ Божьего творения, подставляя лицо прохладе ветра, на мгновения сорвавшего покров летнего зноя.

"Ничего, – думает он, провожая глазами плывущие по синему морю небосвода белые облака, – скоро они унесут нас отсюда"

Вадим Юрьевич подносит бинокль, даже хорошая оптика чуть открывает завесу развернувшейся драмы. За вспышками огня и облаками дыма едва различимы зубчатые стены. Укрепления все реже огрызаются и хотя черные знамена, предвестники смерти развеваются на шпилях и башнях, замку конец. Готские танки разворачиваются с методичностью полигонных учений. Вот коробочка останавливается, башня, едва корпус перестает качаться, медленно наводит на цель.

– Какое убожество, – один из шахтеров, выбрав зрительским ложем высокий бордюр, сплевывает кожуру семечек.

Группа бывших революционеров дворами и переулками пробралась к месту последнего боя. Крепкие, пусть и исхудалые от недоедания и тяжелых условий люди. Плохо бритые, одежда не по размеру свисает вешалками. Обременяющее плечи оружие кажется неуместным, как и сам облик лысоватого и низкорослого директора, окруженного бранными людьми. К лицу бы Вадиму Юрьевичу склонится над тусклой лампой, стесненный стенами крохотного офиса. Счета и распорядки смен, а не пламенные речи и бомбы в проезжающие кареты.

– С рогатками на танки, – хмыкает другой рабочий, поправляя все время съезжающий с покатых плеч пистолет-пулемет.

Замок пытается сопротивляться, храбро и самоотверженно. Но до чего бесполезно! Брошена с кустарной катапульты бутылка с зажигательной смесью. Столб огня взметается высоко над башнями атакующих машин, да только мимо.

Вот и повернулось все вспять. Еще недавно шахтеры и вольнодумцы жались к баррикадам, робея перед ровными шеренгами наступающих драгун. Ныне гибнут швецовцы, загнанные, окруженные и истребляемые. Никто из стоящих за спиной директора не скрывает злорадного смеха, всплескивая руками при каждом удачном попадании готов.

"Не того я хотел", – думает Вадим и, более не в силах наблюдать, убирая бинокль.

Революция за пол дня, вещали энтузиасты с Екатеринграда, лишь пару капель священной крови на алтарь революции. Орудия Готской Республики, разрушающие родной город, танки, разъезжающие по улицам, попирающие скверы и парки. Не так директор Ольховской шахты видел Симерийскую революцию.

– Они сейчас прорвутся сквозь внешнюю стену, – картавит Вадим Юрьевич, но неказистый голос заставляет балагуров уняться и собраться вокруг главы. Из широких карманов жакета появляется револьвер. – Мы заходим следом.

Теперь главное не упустить момент.

Ок 17-00

Швецов долго не отходит от окна, обращенного на восток. Где-то далеко, за многими километрами лежит Екатеринград. Сердце Симерии, остановившееся и холодное ибо только с ледяной душой можно бросить народ под сапог Готии. Быть может остались в царстве храбрые люди, не забывшие истинного благородства, а не кичащиеся родословной. Быть может чья-то рука все еще сжимает оружие, в надежде остановить безумие и изменить судьбу несчастной Симерии. Пусть не в окопах и полях сражений, хоть кто-то в дворцах и министерских кабинетах ведет свою войну?