– Малышей мы нашли по дороге. Или они нас нашли. Нас стало вдвое больше, чем было вначале. Вдвое больше… – Его голос дрогнул, и он вновь заплакал – тонко и пронзительно. Пол смог лишь обнять его за плечи и привлечь к себе.

Но почему этот ребенок помнит о своей короткой жизни больше, чем Пол о своей? Почему все здесь вроде знают о мире больше, чем он?

Мальчик успокоился. Пол неуклюже убаюкивал его, прижав голову Гэлли к груди, – ничего более действенного он придумать не мог.

– Вы переплыли Черный океан? А где он?

– Далеко, – глухо пробормотал Гэлли. День практически кончился, и Пол видел лишь тени различной формы. – Не знаю… мне о нем сказали взрослые.

– Взрослые?

– Их уже нет. Некоторые оставались там, где им понравилось или что-то их задержало, а остальные двигались дальше, потому что мы что-то искали. А иногда взрослые просто исчезали.

– А что вы искали?

– Белый океан. Мы его так называли. Но я не знаю, где он. Наступил день, когда последний, кто был старше меня, ушел, и настал мой черед быть старшим. Но я не знаю, где Белый океан. Совершенно не представляю… а теперь это уже не имеет значения.

Он сказал это с жутковатой усталой окончательностью и затих на руках у Пола.

Долгое время Пол просто сидел и держал его, прислушиваясь к ночным звукам и пытаясь забыть – или хотя бы не вспоминать – увиденное в Устричном домике. Ветер шуршал верхушками деревьев. Стрекотали кузнечики. Все вокруг было очень спокойным, словно вселенная сделала паузу.

Неожиданно Пол осознал, что не ощущает движения возле груди. Гэлли не дышал. Пол испуганно вскочил, уложив мальчика на землю.

– Что? Что ты делаешь? – сонно, но отчетливо пробормотал Гэлли.

– Извини, я подумал… – Он бережно коснулся ладонью груди мальчика – и не ощутил ее движения. Столь же осторожно, повинуясь инстинкту или безымянному воспоминанию, он прижал палец к ямке под челюстью Гэлли. И не нащупал пульса. Пол торопливо проверил себя. Его сердце быстро билось.

– Гэлли, откуда вы пришли?

Мальчик что-то пробормотал. Пол наклонился.

– Что?

– Теперь ты самый старший… – прошептал Гэлли и снова провалился в сон.

– Епископ Хамфри говорил, что это лучший путь. – Несмотря на заплаканные и обведенные темными кругами глаза, мальчик говорил твердо.

Ночь оказалась скверной, оба мучились кошмарными снами. Пол был настолько рад снова увидеть дневной свет, что даже не стал спорить, хотя и не до конца доверял совету епископа.

– Но он также говорил, что там какая-то опасность. Ужасный зверь или еще что-то.

Гэлли ответил ему обиженным взглядом, ясно говорящим, что Пол теперь самый старший и не должен перекладывать на своего юного подчиненного подобные заботы. Пол увидел в этом определенную справедливость. Он промолчал и сосредоточился на другой задаче, пробираясь следом за мальчиком через густой подлесок. Никто из них не разговаривал, что немного облегчало путь. Настроение у Пола было тяжелое: даже светлое утро не могло выжечь ужасные воспоминания как о том, что произошло в Устричном домике, так и о ночных кошмарах.

В том жутком сне он был кем-то вроде пастуха, загоняющего животных на большой корабль. Самих животных он не опознал, хотя в их облике было что-то от овец, а что-то от коров. Блея и закатывая глаза, животные пытались сопротивляться, разворачиваясь в дверях и словно стремясь на свободу, но Пол и другие молчаливые работники заталкивали их через порог в темноту. Когда всех животных погрузили, он закрыл массивную дверь и запер ее. Потом, немного отойдя, он увидел, что заталкивал их не в корабль, а в нечто вроде огромной чаши – нет, в котел, вот как следовало его назвать. Изнутри все громче доносилось испуганное блеяние, и, даже окончательно проснувшись, Пол не смог избавиться от чувства стыда за такое предательство.

Воспоминания о сне оказались навязчивыми. Шагая следом за Гэлли, он представлял себе огромный чашеобразный предмет и не мог избавиться от ощущения, что уже видел его в другом мире или другой жизни.

Голова, полная теней. И весь солнечный свет в мире не в силах их разогнать. Он потер виски, словно выдавливая тяжелые мысли, и едва не наткнулся на ветку.

Гэлли отыскал ручей, впадавший в большую реку рядом с Устричным домиком, и они пошли вверх по течению, поднимаясь по пологим лесистым холмам, где на полянах росла густая сочная трава, а птицы при их приближении пронзительно и тревожно кричали, перелетая с ветки на ветку, пока пришельцы не удалялись на безопасное расстояние от их замаскированных гнезд. Некоторые деревья были усеяны яркими белыми, розовыми и желтыми цветами, и Пол впервые задумался, какое же сейчас время года.

Гэлли не понял вопроса.

– Я не о месте, а о времени, – пояснил Пол. – Когда деревья цветут, должна быть весна.

Мальчик покачал головой. Он был бледен и выглядел каким-то неполным, словно часть его оказалась уничтожена вместе с остальными детьми.

– Но цветы есть здесь. Возле замка епископа их не было. Разве не ясно, что повсюду не может быть одно и то же, иначе все начнет происходить в одном и том же месте? Получится путаница, понимаешь? Все начнут натыкаться друг на друга… короче, наступит бардак.

– А ты знаешь, какой сейчас год?

Гэлли вновь посмотрел на Пола, на сей раз почти с тревогой.

– Го-о-о-д?

– Ладно, забудь. – Пол на секунду закрыл глаза, разбираясь с мыслями. Казалось, его голова полна связанных веревочек, скрутившихся в безнадежно запутанный узел. Почему то, что Гэлли не знает, какой сейчас год или время года, – вопросы, над которыми он сам до этого момента даже не задумывался, – так его смутило?

«Я Пол, – сказал он себе. – Я солдат. Я сбежал с войны. Два… существа преследуют меня, и я знаю, что они не должны меня отыскать. Мне приснился сон о большой чаше. Я что-то знаю о птице и о великане. И знаю многое другое – такое, что даже не могу обозначить или назвать. А теперь я в стране под названием „Восемь в Квадрате“ – и плевать, что эта чертовщина означает, – и пытаюсь из нее выбраться».

Перечень его не очень-то удовлетворил, зато дал хоть какую-то зацепку. Он реален. У него есть имя и даже цель – по крайней мере, сейчас.

– Подъем становится трудным, – заметил Гэлли. – Мы уже вблизи края квадрата.

Склон и в самом деле изменился, став гораздо круче. Лес начал редеть, сменяясь низкими корявыми кустами и обросшими мохом валунами, украшенными здесь и там кустиками полевых цветов. Пол начал все больше уставать и поразился энергии своего спутника: Гэлли даже не снизил темпа, тогда как Пол из-за крутизны склона был вынужден согнуться чуть ли не пополам.

И тут мир внезапно расплылся и замерцал. Пол дернулся, удерживая равновесие, но на мгновение не стало ни верха, ни низа. Тело словно утратило материальность, расползлось на мелкие фрагменты. Он закричал или подумал, что закричал, но секунду спустя мир приобрел прежний облик, а Гэлли, похоже, ничего и не заметил. Пол вздрогнул, гадая, уж не предал ли разум его усталое тело.

Когда они поднялись на вершину холма, Пол обернулся. Местность, откуда они пришли, ничуть не напоминала клетчатую карту епископа – холмы и деревья виднелись слитно, без всяких швов. Пол видел изгиб реки, искрящийся бело-голубыми пятнышками под лучами солнца, и ныне зловещий низкий силуэт Устричного домика на берегу. Разглядел он сквозь деревья и башенку замка епископа Хамфри, а еще дальше – другие башни, пронзающие зеленый ковер деревьев.

– Во куда мы идем, – сказал Гэлли. Пол обернулся. Мальчик указывал туда, где в нескольких милях от вершины гряда густо поросших лесом холмов спускалась почти к самой реке, тоже делавшей там изгиб.

– Но почему мы не поплыли на лодке? – Пол смотрел, как свет отражается от воды, покрывая гладь реки сеткой ромбических отблесков, из-за чего создавалось впечатление, будто река заполнена не водой, а жидким стеклом или застывшим пламенем. – Разве так мы не добрались бы быстрее?