Все станет понятным и круглым, как шар,

Когда мы заглянем в пустой самовар!

Никто, кроме дяди Кости и меня, не понял этих загадочных слов. Да и мы не очень-то поняли! Откуда он знает, что самовар — единственный предмет, который нам не удалось найти? Угадал?

Что же случилось после того, как Ночной Сторож был так торжественно встречен немухинцами?

Большая толпа разошлась, а маленькая, состоявшая из тех, о которых он рассказал в своих сказках, вместе с ним отправилась к Заботкиным — ведь у них была большая квартира и они могли принять много гостей. Но по дороге Нил Сократович заглянул к Пал Палычу в Комиссионный Магазин и вышел с большим медно-красным самоваром в руках.

И снова никто ничего не понял, кроме меня и дяди Кости. Мы одновременно хлопнули себя по лбу и спросили: «Как же случилось, что, спросив Пал Палыча о шкатулке, фрегате, пушечке и деревянном телефоне, мы забыли о самоваре?» Но тут же мы с дядей Костей успокоились: «Конечно, потому, что самовар — не музейная вещь».

Казалось бы, неожиданная покупка Нила Сократовича предвещала чай, но сестры Фетяска сварили свой знаменитый турецкий кофе, не забыв произнести над ним мусульманское заклинание. Божественный аромат распространился по дому, и те, кто читал «Тысяча и одну ночь», почувствовали себя во дворце царя Шахриара.

Все надеялись, что Ночной Сторож расскажет о том, где он бродил так долго и так далеко, но, как коренной немухинец, он прежде всего стал расспрашивать о городских делах: когда построили новую пристань и кто строил — без сомнения, Заботкин? Как идут дела у Пекаря, который стал Директором Пекарни, и правда ли, что за хлебом с хрустящей корочкой прилетают японцы? Как раз накануне десятиклассники кончили рисовать рельефную карту города, и она была показана Нилу Сократовичу, который, против ожидания, стал придираться к каждому новому зданию. Для одного черепичная крыша была, по его мнению, тяжела, в другом подъезд скособочился, в третьем окна были узковаты.

На робкий вопрос дяди Кости — почему, уходя из города, он не оставил свои сказки Трубочному Мастеру или Заботкиным, он ответил просто и даже проще простого:

— Так интереснее.

И на это ни один из нас ничего не мог возразить.

Конечно, всем хотелось спросить, почему, вернувшись в Немухин, он прежде всего купил старый самовар — для тех, кто не видел обруча на обороте карты Индийского океана, это действительно показалось непонятным поступком. Но еще непонятнее было то, что, лукаво подмигнув сперва мне, а потом дяде Косте, он спросил:

— А седьмую нашли?

«Значит, он знает о том, как мы искали его сказки», — подумали мы с дядей Костей.

И действительно, он знал решительно все: во-первых, спрятанное или потерянное всегда ищут, а иногда находят, во-вторых, как признались сестры Фетяска, они постоянно писали Нилу Сократовичу на адрес «Новостей науки» — ведь он оставался корреспондентом, хотя одновременно работал то егерем в заповеднике, то бакенщиком на реке, то помощником режиссера в Детском театре.

— К сожалению, не нашли! — ответил дядя Костя.

У него был виноватый вид.

Возможно, что Нил Сократович пробормотал: «Шляпы!» А может быть, и не пробормотал, а просто схватил самовар и перевернул его вверх ногами. Раз! И конфорка слетела. Два! И за конфоркой — крышка! А за крышкой — как живые, разбежались по всей столовой исписанные знакомым почерком страницы. Мы аккуратно сложили их, и тогда Ночной Сторож попросил, чтобы седьмую сказку прочитал Леня Караскин.

— Конечно, это могли бы сделать Таня, или Петя, или Трубочный Мастер, или даже Господин Главный Ветер, если бы он соблаговолил заглянуть в Немухин, — сказал он. — Но Леня — главный герой этой правдивой истории, и ее должен прочитать именно он.

Леня застенчиво отказался, и тогда Ночной Сторож, уткнувшись своим длинным носом в рукопись — он был близорук, но из упрямства не носил очки, — откашлялся и начал.

В газете "Немухинокий голос" появилось объявление: "Для строительства воздушного замка требуются летающие мальчики".

Немухинцы прочитали его с удовольствием: это значило, без сомнения, что в городке будет строиться воздушный замок. Не поверил этому только Петька Воробьев, который случайно знал, что воздушный замок можно построить только в воображении. Потом он подумал о себе — летающий ли он мальчик? И решил, что едва ли. Правда, ему случалось летать во сне, и он решил, что в объявлении пропущены два слова: "Для строительства воздушного замка требуются мальчики, летающие во сне". Это было бы строго научно: мальчики, летающие во сне, приглашались построить замок в воображении. Но в редакции "Немухинского голоса" ему сказали, что он не годится. "Тут нужен не сон, — сказали ему, — а практический подход к делу".

На другой день это объявление повторилось по радио с настоятельным предупреждением, что речь идет не о девочках, а именно о мальчиках, а еще через два-три дня в Немухин приехал корреспондент центральной газеты, которому поручили написать статью "Летающие мальчики? Странно!". Корреспондент обежал Немухин, заглянул на хлебный завод и застрял на футбольном матче между мухинцами и немухинцами, кончившимся вничью. Вернувшись в Москву, он написал две статьи. Одна называлась "Летающие мальчики? Вздор!". А в другой он упомянул, что у немухинцев, атаковавших ворота противника, положительно вырастали крылья.

И объявление, хотя оно еще несколько раз повторилось по радио, стали забывать. Не забыл его только Петька, который, никому в этом не признаваясь, непременно хотел стать космонавтом или, по меньшей мере, верхолазом.

Прямоугольный смотритель

День был жаркий, и гонять по Немухину на велосипеде не хотелось, тем более что Петька и так не слезал с седла целое утро. Пожалуй, он погонял бы ворон, но на днях он узнал, что "гонять ворон" — это значит "бить баклуши". Весь Немухин бил баклуши в этот утомительный августовский день. Собаки сидели высунув языки и скоро дыша, а люди плелись по Нескорой, отдуваясь и обмахиваясь газетой. Только из трубы хлебозавода валил дым. Но и дым валил как-то лениво.

Скучища! Можно было, правда, заглянуть к Таньке, но даже здесь, на дворе у Воробьевых, было слышно, как Танька пиликает на скрипке — она училась в музыкальной школе.

Оставалось только глазеть на забор, и Петька заметил, что если глядеть научно, то есть внимательно следя за собой, не уснешь, а ненаучно — уснешь. Однако уснуть не удалось, потому что через забор перелетела шляпа. Как будто выбирая, где приземлиться, она покружилась в воздухе и неторопливо уселась у Петькиных ног.

Шляпа была мягкая, велюровая, зеленая, с перышком, но мужская. Петька заметил все это сразу, потому что у него был натренированный взгляд. Но больше он ничего не успел заметить, потому что вслед за шляпой через забор перелетел нескладный коротенький человек, с нескладными руками и ногами и ничего не выражающим прямоугольным лицом.

— Простите, если не ошибаюсь, вы тот известный мальчик, которого все зовут "Воробей с Сердцем Льва"? — опросил он, улыбаясь.

Петька отвечал, что иногда его действительно так называют, но это ошибка, потому что у него сердце как сердце.

— Сразу видно, что вы — воплощенная скромность! Но скажите, пожалуйста, почему вы не удивились, увидав меня перелетающим через забор?

Петька сказал, что он не удивился потому, что еще в прошлом году дал себе слово ничему не удивляться. Насчет воплощенной скромности он промолчал.

Незнакомец снял плащ и оказался в поношенном зеленом мундире с высоким воротником и в узких брюках с зеленым же кантом.

— Между прочим, я летаю потому, что я из Летандии. Есть, вы знаете, такой островок. Не Исландия, не Лапландия, а именно Летандия. В географии говорится, что это — остров ветряных мельниц и парусных лодок. Вздор! Это остров неслыханной красоты, парусных лодок и ветряных мельниц. Более того, это остров, на котором постоянно слышится музыка. Ветер играет на эоловой арфе.