Олесь Гончар

ГОРЫ ПОЮТ

I

Кончилась война. Отгремели победные салюты.

Дивизия стала лагерем в горах, в просторной долине, окруженной скалами и лесами. Радостно затрубили в небо полковые горнисты. Гулко прокатилось в межгорьях ржание расседланных коней. Жизнь обретала мирный тембр.

Все полки дивизии расположились рядом, вытянувшись у подножия гор на целые километры вдоль котловины. По самому дну балки выстроились в длиннющую шеренгу возы и пушки Колеса их прятались в буйной траве.

Старшины отправились в окрестные горные села. Возвращались оттуда нагруженные разным инструментом, взятым под расписку у местных жителей.

Ходил на такие раздобытки и Витя Светличный со своим старшиной. С гор хлопец вернулся возбужденный до предела и, как нечто необычайное, показывал товарищам пилу, широкую, стальную... Впрочем, пила была как пила, ничего особенного, а он все не мог успокоиться:

- Вы только посмотрите! Какая гибкая! Аж звучит!

Аж поет!..

И главное, что удалось, мол, ее достать... без расписки!

Это что-то новое,- заинтересовались товарищи.

Выманил? Или так "занял", что и хозяин не углядел?

Да вы что! - возмутился парень.- Хозяина вовсе дома не было!.. Тут целая история...

И рассказал. Девушка их встретила, лесорубова дочь.

Волосы золотистые рассыпались по плечам, глаза - как небо!.. И такая догадливая, не пришлось долго объяснять, сразу сообразила, что им нужно... Сама вынесла, из рук в руки передала Вите эту певучую сталь. Товарищ старшина как раз отлучился, и парень сам принялся писать расписку, пояснив девушке, какой это серьезный для нес документ... А она вдруг улыбнулась на его старания - так ласково, так небесно: "Не надо. Не хцем".- "Почему?"

"Я вам ворот". - "Почему верите?" - "Не знаю. Верю и псе..."

Рассказывая, хлопец себя не помнил от восторга.

- Вот такая!.. Эвой ее звать.

- Ева?

- Не Ева, а Эва,- ревниво поправил паренек несообразительного своего друга Загоруйко.- Эва, Эва, понял?- Глядите теперь, чтобы не порвал кто эту пилку! Осторожно надо ею, полегоньку... Я ведь должен ее отнести, как только закончим работу...

- Если и забудешь, тоже не беда,- пошутил Загоруйко.

- Ну-ну! Обещал. Дал слову гонору! ' Чтобы ни единый зубчик не вьппербился!

Не отступался Светличный от этой пилы, был начеку постоянно. Работая с напарником, глаза с нее не сводил да все предостерегал товарища:

- Полегче, полегче! Не дергай!.. Тут умом надо, а не силой! Видишь, она сама идет!..

И, покрываясь потом, тянул, к самой стали припадая своей крутолобой головой.

В эти дни повсюду, вгрызаясь в пахучее дерево, пели горячие пилы, но самым лучшим для Светличного был все же голос, который издавала эта его, Эвина, добытая в горах без расписки, под одно только слово...

Бурное строительство разворачивалось по всей долине.

Вырастали, как из воды, кузницы, мастерские, коновязи.

Командиры разбивали под шнур площадки для будущих палаток. Но гвардейские архитекторы в порыве вдохновения вместо шалашей возводили самые настоящие дома, в которых можно было бы даже зимовать. Хотелось сделать все обстоятельно, капитально, пусть на день, но по-настоящему. Нет, это была не работа, это было какое-то пиршество строительства, виртуозное творчество изголодавшихся по работе рук. Не лагерь, а стройный белый городок рождался в межгорье на глазах удивленных местных жителей.

Покрытые тесом, побеленные известкой, нарядные городки подразделений вырастали на зеленой полонине не по дням, а по часам. Каждый стремился проявить полностью свой приглушенный войною талант.

Оказалось, что все умеют делать эти мудрые солдатские руки. Уже посмуглевшие косари в погонах идут по будущему плацу с ритмичным поблоскиванием кос, с выражением хмельного счастья в глазах. Уже офицер стал электриком, сержант обернулся плотником, а снайпер художникомдекоратором. Тянут провода к палаткам, бьют криницы по всему лагерю, а там, размахнувшись по-шахтерски, ломают камень и утрамбовывают им линейки.

Наконец строительство закончено. Над лагерем поднят государственный флаг Советского Союза.

Старшины идеально наточили инструмент перед тем, как возвратить его хозяину. Светличный был счастлив оттого, что пилу удалось сохранить в надлежащем виде, в полной целости - ни единый зубчик но выщербился, хоть на совесть поработала...

- Разрешите теперь отнести,- обратился, довольный, к старшине.

Старшина, пожилой уже человек, порядочный ворчун, но в общем справедливый, неожиданно ошарашил парня:

- Сам отнесу.

Это был просто удар. Светличный совсем не был готов к тому, что дело может так обернуться. И как же это, чтобы не он? Ведь он брал, он обещал! Сколько ждал этого дня!

Единственная, может, даже последняя возможность еще раз увидеть ее, улыбающуюся, приветливую, услышать от нее какое-то слово... Множество раз представлял он себе, как махнет по знакомой тропинке в межгорье, предстанет перед Эвой, преисполненной благодарности за доверие и гордости, что сдержал слово, охваченный жаром какогото неведомого доныне чувства, какой-то терпкой, как само счастье, страсти...

Стал умолять старшину. Молил так, как никогда еще не молил.

Сколько хотите нарядов возьму на себя вне очереди, три дня картошку безвылазно буду чистить на кухне,- только отпустите!..

Спасибо, поддержали товарищи

- Да и правда, отпустите вы его... Вы ведь девушку можете и не узнать, еще кому другому отдадите... Ждет одного, а тут перед нею вдруг - дядька усатый...

У старшины дома сыновья уже такие, что скоро и этого Светличного, пожалуй, догонят,- не это ли и умилостивило усача.

- Ладно, беги, только чтоб одна нога там, а другая - тут!

О, как он мотнулся, поблескивая гибкою пилой!

Еще засветло вернулся и, как видно,- победителем:

улыбка до ушей, в руках целый сноп цветов с горного альпийского луга... Смеялся, потрясая цветистым своим богатством:

- Это все для нашей палатки!

II

Началась учеба, подчиненная строгому расписанию. По сигналу - на плац, по сигналу - с плаца. С песнями - туда, с песнями - обратно. Сведенные в лагерь полки и разбросанные за лагерем села привыкали жить по сигналам горнистов.

- Сегодня в конце вечерней поверки мы будем исполнять наш Государственный гимн вместе с другими подразделениями,- торжественно говорил в один из дней старшина, похаживая перед строем роты в своих наспиртованных сапогах.- До сих пор мы пели поротно, а теперь грянем всеми полками сообща. На правом фланге станет оркестр, он будет нам за дирижера. Стало быть, наша с вами задача - завоевать по пению первенство, отличиться своими голосами.

Старшина передохнул, вытер вспотевший лоб и продолжал:

- Не забудьте, что по левую руку от нас будет стоять пулеметная, там народ тоже горластый и спевшийся неплохо. Мы лучше их идем по тактике, а если тут осрамимся, то...- старшина горько махнул рукой, не доведя своей тирады до конца. Это означало, что такого он и вообразить себе не хочет.

- О голосе, как и об оружии, надо заботиться,- поучал он дальше, грозно надувая полные, только что выбритые до блеска щеки.- А у нас, к сожалению, есть еще такие единицы, которым это нипочем. Я говорю о вас, ефрейтор Перейма, и о вас, ефрейтор Снежков. Вы думаете, что я не заметил, куда вы шагнули после обеда? Опять к ручью бегали! Холодной, родниковой захотелось. Ишь, орлы! Весь лагерь из бачков пьет, а они, видите ли, не могут. В бачках им вода не такая, в бачках теплая, в бочки дезинфекцию медики набросали, хлоркой отдает... На то не смотрят, что дезинфекция в банки пущена для нашего же с вами здоровья, против всяких хвороб... Знать этого не хотят, идут в горы, пьют из родников, а потом простуживаются, хрипят... Ты, наверное, уже совсем хрипишь, Снежков?