— Чтоб отрасла чешуя, придется прожить там пару лет. И не в верхних слоях, а на высоте футов в восемьсот, не меньше… Дауни вон веками живут, и ничего, некоторые даже на людей немного похожи. Мы на учениях иной раз ныряли до восьмисот и спокойно выдерживали трехчасовую вахту. Правда, корабельного гомункула после таких трюков обычно приходилось списывать — превращался в идиота.

— Еще бы не сходили! — Корди внимательно изучила вытащенный изо рта хвост и откинула за спину, — Гомункулы — магические существа, а Марево пожирает и извращает любые чары. Людям чуть-чуть проще. А ниже… ниже ты был? Каково там?

Вопрос был задан с такой непосредственной детской жадностью, что Габерон не сдержал улыбки.

— Ниже хуже, — просто сказал он, — Ниже восьми сотен футов начинается самое неприятное. Туда уже почти не проникает солнечный свет, все в густом красном тумане, липком и едком. Там человеку уже не выжить, разве что несколько часов. Это, корюшка, настоящее царство Марева, а не та опушка, что мы видим сверху. Царство ядовитых магических испарений, порчи и искажения. Самый нижний его предел, который пока удалось нащупать человеку — триста футов.

— А еще ниже? — напряженно спросила Корди, машинально комкая пальцами подол юбки, — Что там еще ниже, Габбс?

Габерон глубоко вздохнул. Рефлекторно вышло. Как будто он торопился сделать последний глоток чистого воздуха, прежде чем нырнуть очертя голову в бездонную алую пропасть Марева.

— Ниже трехсот футов уже ничего нет, — сказал он негромко, — Ниже трехсот футов — смерть. Страшная, тяжелая, мучительная смерть. Как это называется у ведьм, разрушение моллекулярных связей.

Получилось не очень выразительно, но Корди проняло. Она обхватила себя руками за плечи и уставилась взглядом в пол.

— Лекция окончена? — холодно поинтересовалась Алая Шельма, — Полагаю, мы все с удовольствием послушаем доклад старшего канонира о свойствах Марева. Это ведь не мы приближаемся к формандской канонерке со скоростью в двадцать узлов!

Габерону пришлось мысленно перебрать полдюжины выражений лица, чтоб найти нужное, в меру презрительнон, в меру капризное, немного фамильярное. Из тех, что лучше всего выбивали капитанессу из колеи.

— Кажется, капитанесса, сэр, за всеми разговорами вы забыли сообщить своему экипажу, с какой целью мы совершаем этот маневр. Может, «Малефакс» и взломал гомункула с канонерки, но это не помешает «Барракуде» взять нас на прицел, как только мы войдем в зону ее шестидесятифунтовок.

— Не беспокойтесь, войдем. Как иначе нам взять ее на абордаж?..

Габерон машинально потер подбородок. Он ощутил себя так, словно пропустил мощнейший хук справа — даже в ухе как будто отдалось звоном. Молчавший все время Тренч удивленно вскинул голову. Корди издала непонятный возглас, обхватив себя за коленки. Даже Шму, которая забралась с ногами на стул в дальнем углу штурманской, сделавшись похожей на горгулью с парапета какого-то старого здания, негромко клацнула зубами. Не отреагировал лишь Мистер Хнумр — и то лишь по той причине, что его не включили в список слушателей.

— Напасть на… на формандскую канонерку? — железный гул в голосе Дядюшки Крунча не мог скрыть искреннего изумления, — Да в своем ли ты уме, Ринриетта?

— Все ясно, — кротко вздохнул Габерон, — Солнечный удар. Наша капитанесса слишком много времени провела на верхней палубе — и вот, пожалуйста… Корди, будь добра отвести капитанессу в ее каюту и положить ей на лоб холодного леща. «Малефакс», разворачивай лоханку!

Алая Шельма и бровью не повела в его сторону.

— Я лично возглавлю абордажную партию, — произнесла она спокойно, — Со мной пойдут Шму и Тренч.

Габерон отчего-то испытал неприятное послевкусие во рту. Как если бы вместо глотка доброго вина отхлебнул полпинты жидкого Марева.

— Ринни, — мягко сказал он, — Четыре шестидесятифунтовки оставят от нас лишь дырку в облаках. Я не прошу тебя прислушиваться к моим советам, когда речь идет об одежде, все равно вкуса у тебя не больше, чем у Мистера Хнумра — познаний об устройстве парового двигателя. Но прислушайся ко мне как капитан к канониру. Это не атака. Это самоубийство, причем в самой нелепой и безумной форме.

Наконец Алая Шельма смерила его презрительным взглядом.

— Четыре шестидесятифунтовки ничего не стоят, если некому вложить ядро и навести прицел, господин канонир. Даже самое смертоносное орудие без обслуги не страшнее, чем утренний августовский ветерок.

— Что ты имеешь в виду, Ринни?

— На корабле нет ни единой живой души.

Габерону потребовалось несколько секунд, чтоб осмыслить сказанное.

— Они покинули корабль? — он удивился тому, как звучит его собственный голос. Недоверчиво, как у ребенка, впервые услышавшего, что Восьмого Неба не существует, — Почему?

— Нет, они не покинули корабль. И больше никогда не покинут.

— Почему? — насторожился Габерон. Ему не понравилось, как капитанесса отвела глаза. Не в ее это было характере.

— Они все мертвы.

* * *

Габерон сам не заметил, как вскочил на ноги, мгновенно забыв про фальшивую расслабленную позу. И не только он. Эти слова произвели самое ошеломляющее впечатление на экипаж «Воблы». Корди приоткрыла рот от изумления. Тренч без всякого смысла тер шею, недоверчиво глядя на магический абрис канонерки, все еще вращающийся в центре штурманской. Дядюшка Крунч скрипел какими-то механизмами, что у големов, судя по всему, служило эквивалентом недоуменному человеческому мычанию.

— Мертвы? — спросил Габерон недоверчиво, — Как это — мертвы? Невозможно.

Хорошее слово — «невозможно». Массивное, крепкое, как бронированный корпус канонерки. За него можно долго цепляться, пока оно не рухнет в Марево, оставив за собой прерывистый дымный след.

Алая Шельма заложила руки за ремень. Она держала себя хладнокровно и вместе с тем немного скованно. Точно играла роль, нюансов которой не знала во всех мелочах, и вырабатывала их на ходу.

— «Малефакс», запроси у твоего нового знакомого сводку по экипажу.

— С удовольствием, прелестная капитанесса.

В штурманской вновь раздался голос формандского гомункула. В этот раз он казался еще более подавленным и сбивчивым.

— Доклад по… личному составу. Штатное расписание — сорок… восемь человек. В данный момент свои обязанности исполняют… — голос гомункула явственно дрогнул, на миг показавшись почти человеческим, — ноль человек.

Габерон не любил формандских бортовых гомункулов. «Малефакс» при всех своих раздражающих чертах был совершенно прав в их оценке. Все гомункулы, с которыми Габерону прежде приходилось сталкиваться по роду службы, отличались глупостью новорожденного щенка и исполнительностью старого фельдфебеля. Иначе и быть не могло. Боевые корабли комплектовались по жестко установленному принципу, ни один гомункул, отличающийся живым умом или излишней инициативностью, не мог быть приписан к такому серьезному кораблю, как канонерская лодка класса «Барракуда». Но, по крайней мере, Габерон знал, как с ними общаться и как быстро получать ответ на заданные вопросы.

— Где находится капитан? — спросил он напрямик.

Гомункул помедлил совсем немного.

— Расположение… Рубка управления. Мертв.

— Первый помощник?

— Расположение… Верхняя палуба. Мертв.

— Дежурный офицер?

— Расположение… Корабельный арсенал. Мертв.

— Вахтенные матросы?

— Расположение… Верхняя палуба, правый борт. Мидльдек. Верхняя палуба, ют. Мертвы.

— Сколько мертвых тел в данный момент находится на борту?

Гомункул дал ответ через неполных две секунды. Совсем небольшой интервал для человека, но весьма значительный для существа, которое работало с цифрами и только в цифрах видело весь окружающий мир. Мертвые воздухоходы для него тоже лишь цифры, напомнил себе Габерон, стараясь сохранять спокойствие и беспристрастность. Такие же, как скорость ветра, высота или угол тангажа. Нельзя винить его за это.