– Я выхожу на пенсию, господин Малоссен, уезжаю.

– Куда?

Первый вопрос, который пришел мне в голову. Меня так подкосила эта внезапность, что я сразу и не нашелся, что сказать. Пенсия… Выражать сожаления? Или поздравления?

Он позволил себе слегка улыбнуться:

– В небольшое селение, под Ниццей, представьте себе, оно носит ваше имя.

– Малоссен?

– Да, с двумя «с». Я там родился. Знаете такое?

– Я никогда не покидал Парижа.

– Зарок?

– Необходимость.

Мать в бегах, Жюли в погонях, нужно же кому-нибудь присматривать за лавочкой. У каждой лисы – своя нора, в каждой норе свой консьерж.

– Мы с женой возвращаемся в Малоссен, к нашим друзьям Санше, у них там кафе.

Улыбка бежит впереди него. Мыслями он уже там. Конечно, он охотно отказался бы от трех последних дней работы, чтобы только не сообщать мне новость, что не дает ему покоя.

– Мне всегда нравились пчелы, а моя жена обожает мед.

То есть он вызвал меня, чтобы побеседовать о своих ульях?

– Тот, кто придет мне на смену, вряд ли будет вас жаловать, господин Малоссен.

Так, ульи отпали.

– Ему хватило бы и трети названных мною мотивов, чтобы упрятать вас в КПЗ.

Короче, на свободе мне осталось три дня.

– Не то чтобы он был особенно вредный, но он – как бы поточнее сказать? – слишком ответственный работник. Ни намека на романтику, вы себе не представляете.

Его взгляд ненадолго задержался на зеленой лужайке бювара.

– Романтика, господин Малоссен… оправдание любой возможности. Способность не торопиться делать выводы, не судить о преступлении с наскока, не принимать предположения за доказательства, полагать, что десять виновных на свободе лучше, чем один невиновный за решеткой…

Он поднимает на меня взгляд человека, завершающего свою карьеру.

– В нашем деле – это весьма спорный вопрос, романтика.

Потом он зачем-то мне сообщает:

– Я очень хорошо знаю того, кто придет на мое место.

Если судить по тому, как тяжело опустились его веки и как вспыхнул свет реостатной лампы, знакомство было не из приятных.

– Это мой зять.

Неужели. Значит, вот как это делается в администрации? Наследников воспитываем? Преемственность? Маленький капрал раздает королевства родственничкам?

– Нет, только не думайте, что я хоть сколько-нибудь к этому причастен. Превратность судьбы. Или, полагаю… может быть, здесь скрытое стремление занять кресло тестя… Кто знает… С тех пор как господин Фрейд разложил все по полочкам… Ну и конечно, желание забраться как можно выше. Префектура полиции… министерский портфель… Вожделенные абстракции высокого положения! Он выпускник Политеха.

Свет разгорается еще ярче под нажимом его ступни.

– Но чтобы реализовать подобные амбиции, нужны сенсационные результаты, достойные внимания прессы.

Понимающий взгляд.

– А вы и все ваши, господин Малоссен, составляете богатейший фонд подобных «результатов», которые будут неплохо смотреться на телеэкранах!

А! Я понял. Он выходит на пенсию, он оставляет меня, он переживает за мою семейку, потому что слишком хорошо знает свою. Еще немного, и он прихватит нас с собой, заодно со своей супругой, в село, которое носит мое имя. Дело в том, что между нами, им и мною, установились такие тесные отношения в эти последние несколько лет. Все эти переделки, из которых он меня вытащил… эти разговоры при свете реостатной лампы… Должен сказать, что и я в конце концов тоже к нему привязался. Я тоже привязался к вам, господин комиссар… И если тебе нечего сказать исповеднику, это еще не значит, что без него можно обойтись. Я привык к его вопросам, к обстановке его кабинета, к его жилету с пчелами, к его облику, к его гладко зачесанным волосам, к бледности высокого лба. И я знаю уже, что его уход оставит большую дыру в моем поле зрения.

Медленное угасание лампы, до мягкого полумрака.

– Кофе?

Что ж, немного кофе не помешает. Еще чашечку, напоследок. Я привык также и к Элизабет с ее кофе. С весело кружащей по звонкому фарфору кофейной ложечкой. В тишине этой комнаты. С зашторенными окнами, за которыми этот человек скрывает свою доброту. Вот как. Да, скажем прямо, мне понравилось ходить к комиссару полиции. Позор на мою голову и радость моему сердцу: я любил полицейского! Еще одно доказательство тому, что противоестественной любви не существует. И его печаль меня огорчает.

– Мой зять… – произнес он таким тоном, будто до сих пор сомневался в правильности выбора своей дочери.

Он отставляет чашку. Он зажигает свет. Он смотрит прямо на меня.

– Его зовут Лежандр[18], господин Малоссен! Сами понимаете, каковы ваши шансы, попадись вы ему в руки.

Непонятно почему, но от этой тавтологии у меня и правда кровь стынет в жилах. И я, в панике, зачем-то начинаю защищаться:

– Но чем же эти истории с каким-то Ла-Эрсом или Сенклером помогут карьере вашего зятя! Я ведь их даже не убил! Такие пустяки…

Он прерывает меня голосом и жестом:

– Можете не сомневаться, мой мальчик, вам всё припомнят, абсолютно всё !

Пауза. Потом он продолжает, с сожалением в голосе:

– К тому же вы правы. Речь не о том.

И, выждав еще немного, говорит:

– Теперь слушайте внимательно.

Я слушаю.

– Я предвижу чудовищное дело, которое поднимет много шума, и вы станете его эпицентром. Вы окажетесь замешанным в это совершенно случайно, как обычно. Но теперь меня не будет рядом, чтобы доказать вашу невиновность. Не протестуйте, я вас знаю, это в каком-то смысле неизбежно.

Он сам себя прерывает, переходя на другое:

– Я предпочел бы, чтобы вы пришли сегодня с мадемуазель Коррансон.

– Я тоже.

Я тоже предпочел бы прийти сюда с Жюли…

Но кому интересны наши предпочтения?

Он глубоко вздыхает. Пора.

– Бенжамен…

Да. «Бенжамен». Он назвал меня по имени! И вдруг начинает умолять меня, будто мы с ним у порога Вечности.

– Я сейчас сообщу вам новость, которая вас потрясет. И тем не менее вы должны обещать, что не потеряете голову. Пусть этим полиция занимается. Иначе…

Он опять замолкает. Вспышка света. В кабинете светло как днем. Перегнувшись через стол, он всем своим торсом повисает надо мной.

– Обещайте же, господи!

Я мямлю что-то нечленораздельное, что, должно быть, похоже на обещание, так как он все же вновь медленно садится в ослепительном свете лампы.

О н. Я знаю, что Жюли отправилась в клинику.

Я. …

О н. И я знаю зачем.

Я. …

Он. Я знаю и еще кое-что.

Я. …

Он. …

Я. …

Он. Вы получили это письмо?

Он сует мне под нос листок, и в глаза мне бросаются дрожащие пружинки бегущих строк.

Я счел, что лучше было хранить при себе мои опасения… они, к сожалению, подтвердились…

Да, мы получили это письмо.

…ваш случай столь редкий…

Письмо Маттиаса к Жюли.

…прервать беременность в течение следующей недели.

Слово в слово.

Я понимаю бесполезность всех слов утешения, но…

– Откуда у вас копия этого письма?

– Это не копия, господин Малоссен.

Он ищет нужные слова.

– Маттиас Френкель разослал одиннадцать таких писем, совершенно одинаковых, одиннадцати своим последним пациенткам! Все отправлены из Вены. В один день.

Может быть, я не должен был так долго томить вас пустой надеждой…

– Бенжамен, речь идет не об аборте, не о хирургическом вмешательстве. Френкель решил извести детей всех своих последних пациенток. Методично. Подложные результаты анализов. Поддельные эхографии. При этом вполне здоровые зародыши. Сегодня утром мне доставили подтверждение.

– …

– А эти женщины так ему доверяли… Ни одна из них и секунды не сомневалась… Хирурги прооперировали с чистой совестью. Аборты сделали уже семерым.