– Нет, ты кажешься мне моей женой, желанной и земной. И все, что мы сделаем, – безгрешно, как сказал Святой Альберт. – Он вдруг жадно и даже яростно посмотрел на нее.

В своей жизни не одного мужчину Меланта заставила верить в то, что она роковая женщина, опытная в любовных утехах и опасная для любовников. Но еще никто не смотрел на нее как на простую, хотя бы и желанную жену. И никто еще не разглядывал ее обнаженную, беззащитную перед мужчиной, который лежал рядом.

Он снова поменял свое положение. Теперь, опираясь на локоть, он стал стаскивать с себя одежду, и Меланта поняла, что сейчас он ляжет на нее, и все закончится. Она почувствовала разочарование. Странно, она полюбила это ужасное состояние истомы и безропотной покорности, и ей не хотелось прекращать его. Но ей хотелось и того, чтобы он лег на нее. Тогда, с Божьей милостью, она сможет родить его ребенка. Но все же она согнула ноги. У нее был опыт таких встреч: нескольких – с Лигурио и одной – с Руком.

Собравшись с силами и с духом, она сказала:

– Пока мне показали только два греха. Как с остальными?

Он ничего не ответил. Она чувствовала, как его обуревает ужасное желание. Он начал становиться нетерпеливым. Вот он навис над ней, и Меланта провела пальцами руки по его спине.

Он требовал, и она послушно развела ноги. Она напряглась в ожидании, когда он своим весом навалится на нее.

Но он не обрушился на нее, а, опираясь на руки и лишь слегка касаясь ее, стал жадно целовать ее губы, шею, грудь. Она стала погружаться в сладостное забвение. Вдруг он сильно сжал ее сосок. Она вздрогнула и почувствовала, как ее пронзило желание. Она порывисто выгнулась, мечтая только о том, чтобы он лег на нее и сжал ее.

– Merci, merci, – вырвалось из ее горла.

Ее мышцы напрягались каждый раз, отвечая на ту болезненную истому и наслаждение, которые она испытывала, когда он сдавливал сосок.

Какая сладкая боль. «Merci, merci».

Он вдруг снова отпустил ее, и она чуть не заплакала от обиды. Он поднялся. Ее охватил страх, что он больше не будет целовать ее, трогать и ласкать. Но он снова приблизился к ней, сжал ее бедра и прижался губами к ее лобку. Теперь вместо пальца ее там ласкал его язык.

Перед глазами Меланты блеснули огни. Она задрожала, теперь уже издавая стоны без перерыва. Ее тело горело, словно пораженное молнией наслаждения. Она откинула голову далеко назад, выгнулась, высоко подняв свою трепещущую грудь. По телу Меланты прокатывались волны желания. Она просила, умоляла, ждала.

– Леди, для твоего обучения я использовал и тринадцатый грех – порочное объятие, – вдруг услышала она его срывающийся голос. Она дико захохотала, и тут же почувствовала, как к ней там прикоснулись снова. Но теперь это была его твердая плоть. К своему удивлению, она поняла, что все, только что испытанное ею, когда он ласкал ее языком, начинается снова, но только теперь все становилось еще сильнее и резче. Он тихо надавил на нее, и наконец она ощутила, что он постепенно погружается в нее.

Вдруг его руки задрожали, грудь сотрясли хриплые стоны, и он порывисто и сильно сжал ее, глубоко войдя в ее тело. Снова и снова она выгибалась, и билась, и рвалась навстречу его жадным мощным движениям. Экстаз обрушился на нее, как бешеная засада.

– Помилуй, Боже! – закричала она.

Ее тело, теперь уже окончательно существовавшее само по себе, билось, выгибалось и сотряса лось. Они оба больше не существовали на этом свете, увлекая друг друга и помогая друг другу уплывать в бесконечность.

Она спала у него на груди, прямо там же, на полу, согнув одну ногу и выпрямив другую и обхватив его за пояс рукой, – жест, свидетельствующий о том, что он был ее собственностью. Он приподнялся на локте и стал смотреть, как на ее коже отражаются языки пламени камина.

Еще с тех пор, как он первый раз лег в постель с Изабеллой, он знал, что после всего на него наваливается страшная грусть. И теперь он ждал, когда это произойдет. Иногда эта меланхолия длилась потом очень долго: целые дни напролет. Иногда уходила быстро, но всегда была неминуема. Она пришла и сейчас.

Он осторожно погладил волосы Меланты. Его меланхолия навела его на мысль о том, что же он будет делать, когда потеряет ее. Нет, жизнь без нее казалась невозможной.

Он положил свою ладонь ей на живот и, тихо касаясь ее нежной кожи, повел ее, следя за мягкими изгибами красивого тела. Вдруг его пальцы ощутили шрам, затем другой. Он повел рукой вдоль по шрамам. Они были какие-то женственные, с мягкими закругленными краями. Таких шрамов ему еще не приходилось видеть в своей богатой войнами и ранами беспокойной жизни. Было странно, откуда же у принцессы Меланты могли появиться такие ужасные отметины. Но сама мысль о том, чтобы спросить ее об этом, казалась дикой и невозможной. Она не поймет его. Она не поверит, что именно то, что она под своими мантиями, нарядами и драгоценностями несовершенна, делает ее более любимой и желанной. Высокомерие и неожиданная скромность, и такая смелость – отправиться в путь с ним одним. Бесстыдство и крайняя застенчивость, страх в ее прекрасных голубовато-сиреневых глазах и смелая заносчивость.

Она вдруг неожиданно подняла его руку, которую он не успел убрать с ее отметин на животе. Меланта широко открыла глаза.

– Чего тебе надо? – резко спросила она.

– Изучаю твои уродства и старость, девка. Она переложила его руку себе на бедро.

– Я уже потеряла счет всем этим «девкам». Я думаю, что самым приемлемым будет содрать с тебя кожу живьем. Разом за все.

– Это будет повод нашему Бассинджеру написать горестную балладу.

Она не улыбнулась, и он пожалел, что упомянул это имя. Чтобы отвлечь ее, он высвободил руку и положил ее Меланте на грудь.

– А ты ведь лгал мне, рыцарь-монах, что соблюдал воздержание. Ты имел дело с дамами.

– Нет. Я сказал тебе правду. Клянусь Богом.

– Но откуда же ты узнал обо всем? Как ласкать и целовать?

– Это-то? Но я же был женат. Мужу полагается знать о таких вещах.

– Мой муж не знал!

Рук подумал немного, подперев щеку кулаком.

– Не знал? Не могу сказать почему, леди, но меня радует это.

– И… я имела в виду не только… это… но и… твои поцелуи. Мне кажется, что только хитроумные придворные щеголи осведомлены о таких греховных поцелуях.

Он даже перестал ласкать ее. Получать упреки не от кого-нибудь, а от самой принцессы Меланты! Теперь он в своих глазах казался себе вместилищем порока.

– Извини меня, моя госпожа. Я думал, что такая, как ты, хорошо изучила любовные услады. Я не буду больше предлагать тебе их, обещаю.

Она двумя руками сжала его ладонь.

– Да нет же. Ты не понял меня. Мне… все это вполне пришлось по душе. Мы же… Да разве я могла бы ругать тебя за это! Но… Где ты узнал о них? Ведь, наверное, у низменных женщин?

– Я не общаюсь с низменными женщинами. Я узнал все из исповедей.

– Исповедей?

– Да, госпожа. Она села.

– Я знаю, что отцы церкви бывают нечисты, но я не знала, что такому можно обучать в церкви.

– Они задают вопросы… – Он потрогал ковер и стал смотреть куда-то вбок. – Разве они никогда не задавали вопросов вам, моя госпожа?

– Ну, да. Насчет гордыни, лености.

– И все?

Она обхватила руками свои ноги.

– Еще о гневе, алчности, неумеренности в еде. Спрашивали, не покаюсь ли я в том, что я неумеренна в одежде и ношу так много ярких нарядов. Один из них так надоел мне этими вопросами, что я добилась, чтобы его перевели куда-нибудь.

– О, – пробормотал Рук.

– А тебя они спрашивали о чем-то еще? Он окинул хмурым взглядом комнату.

– Да. О прелюбодействии. – Он повел рукой, затем потер себе лоб. – Трогаю ли я женщинам грудь, целую ли я им тело. И никто мне не верил, когда я их уверял, что ничего не делал в этом смысле. Совсем как вы, моя госпожа. Так они и продолжали спрашивать. Не обнимал ли я женщин неестественным образом, не делал ли я это в святой праздник?

– Понятно, – ответила она, смягчившись. В ее голосе зазвучали веселые нотки.