Обедали пока при помощи слуг. Блюда приносили общими порциями и разливали или раскладывали прямо в столовой. Есть начинали "от младших", то есть с дальнего конца стола. Потом, через ближний круг, доходила очередь и до меня. И так все три перемены блюд. Пили только квас или морс — здесь пока выбор оставил. Все "робяты" свои порции доедали полностью — отсутствие аппетита вызывало подозрения в умысле на отравление царя. Допивали квас тоже весь. Каждая перемена блюд и окончание обеда подстраивалась под царя. Кто не успевал, тот всё недоеденное оставлял на столе. Но это также вызывало подозрения у соседей — вплоть до злобного перешептывания.

После обеда я выводил свой "гадюшник" на прогулку до дальнего угла дворцовой территории, где после моей "истерики", в течение прошлых выходных, построили капитальный туалет типа сортир-сороконожка. По своей монументальности он превосходил все виденные мной деревянные сортиры — серьезные брёвнышки и тёсовая крыша делали его больше схожим с блокхаузом. А узкие оконца походили на бойницы. Внутри там тоже всё сделал капитально и без экономии места. Ведь знатным особам и "на точку" без слуги сходить зазорно. Следовательно, и время на оправку у них уходило достаточно много. Потом возвращались в сад по шатрам, где стояли походные кровати для послеобеденного сна. Шли по берегу каким-то слабым подобием строя.

На половине обратного пути, на небольшом холмике, стояло несколько знатных бояр. Видно приехали вызнавать у матушки про вчерашнее происшествие и теперь смотрят, как царь тешится. Они старательно кланялись царю, который намеренно их игнорировал. Я подглядывал за всем этим украдкой, не мешая Петру наслаждаться жизнью.

Уже пройдя придворных, я краем уха услышал презрительно-насмешливое: "Салаги!". Заставлять Петра останавливаться не потребовалась. Он сам крутнулся и всмотрелся, кто это там посмел открыто потешаться. Подошёл он к боярам и стал пристально всматриваться в лица, переходя от одного бородача к другому. Мне почему-то вспомнилась сцена из какого-то фильма про Павла Первого — прям один в один, только одежда другая.

Поведение царя естественно не осталось незамеченным. Сановники притихли, ожидая дальнейших действий Петра. Все они слегка насупились и недовольно сносили глазное сверление. Лишь один из них, наиболее молодой смотрел слегка насмешливо. Он беззвучно, одними губами, повторил: "Салаги!", и поклонился. Я насилу сумел удержать Петра, страшно обиженного таким отношением.

— Ты кто таков? — Попытался вспомнить, где я видел этого боярина. Опа! Так это один из старших братьев нашей Марфы — Пётр, нет Фёдор Апраксин! — Пойдём Фёдор Матвеевич в шатёр, там расскажешь, почему такие слова насмешливые вслед мне посмел молвить!

Стоящие рядом с Апраксиным были ошарашены. Они переглядывались друг с другом, но что-либо сказать не решались. А как только мы отошли, то все бояре скоренько потопали обратно во дворец. Наверное, матушке ябедничать.

Фёдор шагал рядом со мной легко, постоянно оглядываясь кругом, как будто первый раз видел этот дворец и сад, и Яузу. "Робяты" царя не ждали и разбрелись по шатрам на сиесту. Остался только Брюс. Ну, а это как раз было на руку. Зашли ко мне в палатку, и я разрешил садиться. Гости не переставали оглядывать царский шатёр. Хотя ничего особенного тут не было. Стол, два походных стула и пара широких лавок, под узорчатой тканью и с подушками, да серебряный рукомойник с лоханью в углу. Мне Голицын сказал, что батюшка примерно так и обустраивал свой шатёр, когда ходил на поляков, да под Ригу. Ничего особенного для коренного москвича семнадцатого века. Осторожно забрал управление телом.

— Ну, что Потапов, как вселение? Успешно? — спросил я у Апраксина

— …

— А, ё… — ну и далее несколько оборотов на русском и английском от Якова — Я ведь ещё на дыбе заподозрил, что не всё с тобой ладно Пётр Алексеевич! Что ж ты молчал!

— Погоди, Антон! — прервал Брюса другой вселенец — Ты кто? Генерал?

— Да нет Михаил, это вряд ли — слишком хорошо играет роль Петра. У Антонова так не получилось бы!

Короткое сожаление в голове: "Блин! Вот не хотел же я раскрываться поначалу! Теперь придётся объяснять". И я раскрылся. Полностью. Расписав весь известный мне расклад.

— Так значит ты аудитор Мартов Дмитрий. Засланный казачок. Ну как, отсюда стучать получается? — Потапов злорадствовал. — Как тебе без подготовки этот век?

— Нормально. Непривычно, необычно, но должность дюже гарна!

— Да повезло тебе, что Лида с Сашей мимо адресатов прошли! Болтался бы давно на стрелецких копьях!

— Ладно тебе злобствовать, Капитан! Не всё так плохо. Тем более и Майор с Учителем его поддерживают. — Включился в диалог Брюс. — Дмитрий, нас тут, случаем, не подслушают?

— Лишь "оберегатели" от Майора. А их молчание он гарантировал. Однако вы ребята таки держитесь больше местных реалий.

— ???

— Ну, имена и звания только от носителей. Да и субординация соответствующая желательна всегда. Забудетесь — будет здоровьем неловко перед аборигенами.

— Ты на что это, царска морда, намекаешь?

— Да вот на это, Миша, и намекает. Ещё разок его так назовёшь, и даже я от плахи не спасу! — это в шатёр неслышно вошёл Борис Голицын. — Ничего, привыкнешь. Я ведь привык!

— Майор?! Почему ты не в Гордоне? — Потапов вытер проступивший пот.

— У Димы спроси. Он последний уходил сюда. — Голицын сел на лавку.

— Я рассказывал, князь, ему. Не верит. Антону ты вчера уже всё объяснил, да? — Майор кивнул.

— А почему ты решил раскрыться? Ведь вроде просил всё в тайне хранить.

— Сам не знаю, Борис Алексеевич. Понимаешь, обидно Петру стало, глядючи на своих "робяток", от того, что я помочь не могу. А мне обидно вдвойне. Вот теперь Капитану и не отвертеться от командования "потешными". Антона они вряд ли воспримут, а если брат вдовой царицы и ближний человек будет их гонять, то это как бы нормально. Ребенку эта идея очень понравилась.

Видя недоумевающих Химика и Капитана, Голицын спросил меня:

— Дима, ты, что им про Петра не рассказал?

Я отрицательно мотнул головой. Пришлось вкратце изложить ситуацию с раздвоением личности. Когда я закончил, сидели молча минут пять.

— Слушай… го…сударь, — Потапову с трудом далось так поименовать меня — а у тебя выпить нет вина хлебного? Надо Ирочку помянуть.

— Подожди, Миша. Не хорони её раньше времени, может и успела она вселиться. — Голицын положил руку на плечо Апраксина. — Надо не терять надежду! — Сказал и отвернулся.

Потапов тоже спрятал глаза, опустив голову на грудь. Видя такую реакцию, мне захотелось что-то сказать им ободряющее, но… хорошо, что сдержался и промолчал. "Может и не такой Майор гад двуличный, как казалось. Всё сложнее этой в жизни…" — подумал я так и вышел из шатра. За мной выглянул и Брюс. На мой немой вопрос он ответил:

— Пусть одни посидят. Они оба Иру любили, — тут же поправился — любят. Были друзьями, а чуть дуэль из-за неё не устроили… в тамбовской учебке… да…

Я обратился к стоящему рядом "оберегателю":

— Служивый. — Тот флегматично повернулся ко мне. — Сходи в караулку. Ну, в охранную избу. Возьми, я знаю, у них есть, водку, тьфу, ну, вино хлебное и чарки. Скажи для государева дела. Или ещё чего измысли. Токмо быстро!

Боевой холоп ничего не сказал. Кивнул и скорым шагом пошёл в сторону ворот.

С Брюсом мы стояли около шатра, не говоря ни слова. Из-за полога слышался негромкий разговор Майора и Капитана. Петру хотелось прислушаться, да и мне, честно говоря, тоже стало любопытно. Разозлился на себя и на ребенка — тот сразу спрятался в подсознание. Мне было сложнее — от себя так не сбежишь.

— Государь, ты ещё не куришь?

— А? чего?

— Не куришь, спрашиваю?

— Нет! Мал ещё! И не соблазняй!

— Понятно. Система триноу.