Я достал фотографию. Цензор недовольно сморщил нос:

– Почему плоская?

– Реконструкция.

– Ясно. Придётся повозиться. Часов шесть, ловишь эфир?

Эфир я ловил. На то, что дело окажется настолько простым, я и не надеялся.

– В общем, так. Я погоняю картинку через сетку. Предупреждаю: поисковик слабый. Гражданский. Для цензорского придётся смотаться кое-куда, а сейчас уже поздно. А тебе, чтобы не скучать, можно на боковую. Где ляжешь – здесь или в гостиной?

Гостиную я забраковал: мне хотелось посидеть у головизора, поизучать жизнь Либерти. Кроме того, был ещё один вопрос, который меня мучил:

– Борис, а ты взаправду писатель?

Секунд двадцать он смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом вышел. Я уж решил было, что обидел его, но тут он вернулся и вывалил мне на колени кучу мем-карт. Сверху пришлёпнул планшетку:

– Вот держи. Что нашёл, то принёс. Разберёшься?

Я с интересом взял планшетку. На Земле выпускали похожие, только там кнопок было больше.

– Вот это – регулятор уровней восприятия, – принялся объяснять Борис. – Здесь – блокировка кровавых сцен, включена. Это – секс-микширование. В это гнездо вставляешь мем-карту с книгой, а чтобы менять – отщёлкни здесь. Я тебе штук тридцать принёс, на первый раз хватит.

Мы выдвинули из стены ложе-трансформер (один шарнир заедал, поэтому кровать получилась с перекосом) и в четыре руки застелили бельё. Хозяин пожелал мне спокойной ночи и удалился.

Я остался один на один с включенным головизором и планшеткой. На полу горкой лежали мем-карточки. Культура планеты, на которой я собирался прожить послевоенную жизнь, ждала меня.

Я залез в кровать. Попрыгал, регулируя жёсткость матраца. Одеяло оказалось тяжеловато – после корабельного из вакуум-нити непривычно. Подушку я сдул на две трети от обычного и пристроил под спину.

«Симба, – позвал я. – Дай связь по резервному каналу».

Разговаривать, используя протея как ретранслятор, оказалось трудно. Не видно собеседника, не слышно голоса. Я коротко обрисовал ситуацию. Эксперты ответили уклончиво. Да, сказали они, у экзоразведки есть соглашение с советом цензоров. Моего нового знакомца уже проверяют. Первичная рекомендация – помощь принять. С осторожностью, конечно. В общем, действуй на своё усмотрение.

И я принялся действовать. Поджал ноги, усевшись по-турецки, и принялся рассматривать планшетку.

Воспроизведение работало в трёх режимах: текстовой, звуковой и проекция внутреннего диалога. К последнему я относился скептически: держать в сознании поток на триста слов в минуту – это здорово, но долго ли продержишься с бормотунчиком в голове?

Выбрав мем-карту, я зарядил её в планшетку. Книга оказалась безумно сложным философским романом, посвящённым проблемам этического самоопределения. Я поленился ввести своё имя, поэтому переменная <читатель> оказалась не определена.

«…<читатель> вошёл в пещёру. Снегопад снаружи усилился, затягивая выход мутной пеленой. Ориентироваться в сгустившемся полумраке было нелегко и <читатель> включил фонарик.

Тусклое пятно света заметалось по пещере, выхватывая предметы обстановки. Чаша для подаяний, ветхая шкура, старый кувшин. На лице отшельника луч ненадолго задержался. Старый монах сидел, привалившись спиной к стылому камню стены. Поза его казалась насмешкой над канонами медитации, но вот лицо… <читатель> видел такие лица не раз. Бессмысленная маска идиота, дряблый мешок – это выражение называют улыбкой Будды. Монах не двигался уже несколько месяцев. <читатель> решил, что святой вряд ли сможет ему помешать, и двинулся к алтарю с заветным ларцом.

– Грабить пришёл? – спросил монах.

– Так точно.

– Ну и дурак. Это не настоящий Будда.

– Рассказывай! А лорд Пивонька думает иначе. Полмиллиона даёт, Пивонька-то.

По пещере прошелестел смешок:

– Ты продешевил, о раб обезьяньего ума. Вор, пославший тебя, может заплатить трижды. Но Будда всё равно ненастоящий.

<читатель> озадаченно замер. Надо было хватать статуэтку и улепетывать, но он с детства обожал загадки. Да и бегать по горам в метель – занятие то ещё. Пока ещё Саймон на гравикоптере его отыщет…

– Говори, – отрывисто бросил он. Поискал взглядом, где можно присесть, и устроился на потрёпанной шкуре.

– Слушай, раб обезьяньего ума. Всё на свете оставляет свой след. Когда ты поймёшь это, перед тобой откроются врата рая.

…Есть присутствие, когда следы тотальны, и есть нирвана – бесследие.

Будда ушёл в нирвану. С собой он забрал всё, что могло отметить его путь на Земле. Откуда же тогда взялись его изображения? Откуда молитвы и истории?

Это – Будда ложный. Не будь его, осталось бы не-присутствие. Пустые шкатулки стали бы символом истинного Будды и привязали его к миру. В золоте статуэток, в грохоте взрывов, которыми талибы почтили никогда не существовавшего, – милосердие мироздания. Ложный Будда – есть Будда ушедший. Он существует лишь потому, что Будда истинный смог уйти. Никогда не быть.

Спасение невозможно. Тот, кто спасся, – никогда не существовал. А значит, некого было спасать…»

Я потёр виски. И это у них называется развлекательной литературой?.. На боковой панели планшетки виднелся рычажок «ИУ». Регулятор интеллектуального уровня. У нас они используются в учебной литературе, чтобы менять сложность материала. Рычажок стоял на высшей отметке. Я сдвинул его чуть пониже.

«…<читатель> вошёл в пещеру. Снегопад снаружи усилился, затягивая выход мутной пеленой. Ориентироваться в сгустившемся полумраке было нелегко, и <читатель> включил фонарик.

Тусклое пятно света заметалось по пещере, выхватывая предметы обстановки. Чаша для подаяний, старая шкура, кувшин. <читатель> нагнулся к чаше. На внутренней поверхности вспыхнули свежие царапины. Посветив фонариком, он прочёл:

А роза упала на лапу Харона. Кто имеет медный шлем, тот имеет медный лоб. Поцелуйте меня в зад, джинны, – вы ищете там, где не прятали.

Все стало ясно. Тот же шифр, что применялся в старом монастыре. Первая фраза – намёк на старинный палиндром. Значит, именно Азор – переодетый рунархский харон. Вторая же фраза – вольный пересказ священной книги о возмутителе спокойствия. «Джинн» в данном контексте «безумец», эти два слова у арабов созвучны.

Он вытянул из кармана колоду. Достал карту, изображающую безумца.

– Ах я дурак! – хлопнул себя по лбу.

– Поторопись, – донёсся из глубины пещеры бесплотный голос монаха. – Швед опередил тебя. В ларце – поддельный Будда».

Я ещё раз передвинул рычажок и отключил блокиратор кровавых сцен.

«…высохшие кости хрустели под ногами. Блеклое пятно фонарика выхватило стену с размазанными по ней кровавыми брызгами. Вот и всё. Как печально всё закончилось.

Господи, упокой старика отшельника, беднягу. Даруй ему покой и благодать. Нирвану, к которой он так стремился…

<читатель> выхватил парализатор и принялся методично садить в угольную тьму шоковыми зарядами. Затем швырнул плазменную гранату. Во мраке нестерпимо полыхнуло. Послышался дикий рёв. Пора!

Вскочив, <читатель> бросился навстречу врагу. Автомат в его руках забился, выплёскивая навстречу дьявольской твари мономолекулярную нить. Ожерелье на шее врага лопнуло. Оскаленные черепа горохом запрыгали по каменному полу. Отбросив бесполезный автомат, <читатель> бросился на чудовище врукопашную. В последний миг взгляд <читателя> скользнул по стенам пещеры. С потолка на крючьях свисало нечто, похожее на обугленный мешок с тряпьём. Костяк в хлопьях жирного пепла – вот и всё, что осталось от красотки Джины…»

Я вернул блокиратор в прежнее положение и включил микширование эротических сцен.

«…<читатель> вошёл в пещеру. Роскошное зрелище открылось ему. Среди тёмно-бордовых ковров, дорогих светильников, подносов с винами, сластями и фруктами высилось ложе тёмного дерева. На нём, привольно раскинувшись в обворожительной своей наготе, возлежала юная монахиня. Тонкие пальцы сжимали золотую статуэтку Будды с огромным торчащим фаллосом.