Я не очень-то понимала, о чем они говорят, но спросить так и не успела. В эту самую минуту из-за угла дома нашего мэра показались две маленькие фигурки и замерли в нерешительности, словно ища на лугу хоть кого-то знакомого.

— Мисс Люси! — вскричала я. — Мисс Шарлотта!

Мы бросились друг другу навстречу. Макс и Элиза бежали за мной следом, и все мы одновременно заключили друг друга в объятия. На лугу теперь собралось уже довольно много народу, и люди с любопытством поглядывали на нас. Ничего удивительного: мы с такой радостью приветствовали друг друга, словно побывали на том свете, но сумели вернуться. Возможно (эта леденящая душу мысль промелькнула у меня в голове и тут же исчезла), так оно и было на самом деле.

— Господи, вы живы! — кричала я.

А Элиза все спрашивала:

— Но что же там было? Что с вами произошло?

— Значит, план удался на славу? — радостно воскликнул Макс.

И Люси сказала:

— Да, Петер вовремя успел добраться до нас!

А Шарлотта прибавила:

— Ох, как это было страшно! Вы просто представить себе не можете! Мы уж думали, что пропали…

И только теперь я заметила, да и Элиза тоже, что девочки промокли насквозь, дрожат как осиновые листья и едва держатся на ногах от усталости. В общем, я быстренько отвела их в нашу таверну, усадила поближе к огню, накормила и напоила, а мама моя тут же принялась ласково хлопотать, и я предоставила ей полную свободу действий. Больше всего девочкам было нужно именно это: чтобы кто-то о них заботился. Макс с Элизой сидели рядом и, открыв рот, слушали рассказ Люси о том, что произошло в охотничьем домике.

Но первым делом мы, конечно, спросили, где же Петер. По всей видимости, сказали девочки, он жив-здоров (и наша Ханнерль вся засияла от радости), но пока что выжидает в надежном укрытии, а когда начнутся соревнования, намерен непременно попытать счастья, но рисковать не хочет — боится, что его схватят еще до того, как он успеет хоть разок прицелиться в мишень.

Шарлотта прихлебывала горячее молоко, исходя перед огнем паром, как пудинг, вынутый из духовки, и без конца зевала и кивками подтверждала справедливость слов своей сестры, когда Люси принялась рассказывать нам, как Петер их спас.

Он примчался к охотничьему домику за несколько минут до полуночи и принялся так яростно колотить в дверь, что девочки решили: это стучится сам демон. Дверь была, разумеется, заперта, и Петеру пришлось выстрелом сбить замок, чтобы войти. Потом они все выскочили наружу и спрятались неподалеку: времени бежать уже не оставалось. А без пяти двенадцать… прибыла Дикая Охота! Ни одна из девочек так и не сумела как следует описать ее участников, но обе были уверены в одном: Петер так и не выстрелил из своего мушкета серебряной пулей; он вообще ни разу не выстрелил, если не считать того выстрела по замку.

— Но как же тогда вам удалось спастись? — спросила я.

— Ой, это было просто потрясающе! — воскликнула Люси. — Конь у Замиэля был громадный, ростом почти до небес, а рядом еще эти ужасные гончие… Рвутся на поводках, рычат, морды все в пене, зубы оскалены… Вдруг Петер встает, выпрямляется во весь рост и обращается прямо к Замиэлю!

— Что-что? Что он делает? — в ужасе переспросила я.

— Обращается к Замиэлю, — подтвердила Шарлотта, — и кричит ему: «Девочек ты не получишь! Граф Карлштайн — вот твоя добыча! Ступай же, ищи его!»

— А Замиэль, — снова вступила Люси, — удивился и говорит: «Ты кто такой?» И голос у него, как гром…

— А Петер ему отвечает: «Я — Петер Келмар, свободный крестьянин, охотник», — подхватила Шарлотта.

— И Замиэль говорит: «Охотник? Я не причиняю зла настоящим охотникам или тем, кто находится под их покровительством. Ступайте с миром!» — снова взяла инициативу в свои руки Люси.

— И Замиэль пришпорил своего коня, — перебила сестру Шарлотта, — и вся Дикая Охота взвилась в небеса и скрылась из виду…

— И знаете, что оказалось? — сказала Люси. — Что у Петера была при себе только одна пуля! Та, серебряная! И он ею воспользовался, чтобы сбить с двери замок и вызволить нас из дома!

— Ах, дурак! — не удержавшись, воскликнула я. — И о чем он только думал?

— Никакой он не дурак! — возмутилась Шарлотта. — Он настоящий храбрец!

— Я такого храбреца никогда в жизни не видела! — поддержала ее Люси. — Как он смело встал и обратился к Замиэлю!.. Ведь если бы он этого не сделал…

— Где же он теперь? — не выдержала Ханнерль. — Конь-то все еще при нем?

Шарлотта объяснила нам, где прячется Петер, и Ханнерль тут же выбежала из дома. Она сказала, что приведет назад чужого жеребца, поскольку Петеру явно будет не до того, а хозяин коня, конечно же, поднимет тревогу.

— А вы-то что теперь делать будете? — задумчиво спросила Элиза. — Мисс Давенпорт, наверное, могла бы взять вас к себе… Я уверена, она бы с радостью это сделала, да только закон уж больно суров в таких вопросах.

— Нужно, чтобы вас непременно родственники забрали, а никому другому вас и не отдадут, таков закон, — подтвердил Макс. — У вас хоть какие-нибудь еще родственники имеются?

— Никого у нас нет, — сказала Люси. — Только граф Карлштайн. Он — наш единственный родственник.

— Был, — невольно вырвалось у меня.

Все удивленно на меня посмотрели, и теперь уже я принялась рассказывать, что произошло вскоре после полуночи в башне замка. Впрочем, кое-какие подробности я опустила: сказала, например, что у графа от страха случился апоплексический удар и умер он почти мгновенно. Девочки слушали, не проронив ни слова, не двигаясь и не сводя глаз с моего лица. Когда я умолкла, они тоже продолжали молчать, глядя в пол, а потом Люси жалобно спросила тоненьким, тихим голоском:

— Значит, теперь мы действительно совсем одни на белом свете?

— Ах, какая чушь! — громко воскликнула моя мать. — Уж здесь-то вам всегда рады, дорогие мои! Да как вы могли подумать, что мы можем вас за порог выставить да еще и ручкой помахать на прощанье? Вы ведь так не думаете, правда?

— Мадам, я, конечно, прошу прощения, да только все куда сложнее, — заметил Макс. — Видите ли, я и сам сирота, да и опыта у меня, бывшего возницы, накопилось немало. Я кое-что в таких делах понимаю. Если у девочек не найдется ни одного живого родственника, им так или иначе придется отправиться в сиротский приют. Таков закон. Хотя приют — это совсем не так страшно, — продолжал он, повернувшись к Люси и Шарлотте. — Мы, например, здорово время проводили, когда я мальчишкой в женевском приюте жил. Играли во всякие игры, забавлялись, пугая директора и воспитателей… А один раз, помнится…

— Помолчи, Макси, — прервала его Элиза. — Позже мы непременно постараемся все это как следует обсудить. Теперь важно другое. Когда начинаются соревнования? — спросила она у моей мамы, стараясь казаться бодрой и веселой, хотя это у нее и не очень хорошо получалось.

У Люси на глазах явно блестели слезы, но она старательно стряхивала их с ресниц, не давая пролиться, и делала вид, что ее тоже больше всего интересуют соревнования по стрельбе, а Шарлотта была слишком измучена, чтобы хоть чем-то интересоваться.

— Мадам! — воскликнул вдруг Макс, глядя на мою мать. — Простите, мадам, но не найдется ли у вас сухой горошины?

Его неожиданный вопрос разрядил обстановку, заставив всех рассмеяться. Мама сказала, что, конечно же, найдется, и сколько штук ему нужно? А он сказал, что всего одна, спасибо большое, что звучало совсем уж странно. В общем, нашла она для него горошину, и он даже попытался за нее заплатить, но мама наотрез отказалась брать деньги и даже рассердилась немного, а потом мы все пошли на луг.

Там уже собралась целая толпа. Похоже, зрителями решили стать все жители нашей деревни, которые сами стрелять не собирались. Трибуна для мэра была уже готова. Площадку для участников состязаний отгородили от зрителей колышками с натянутой на них веревкой, и стрелки горделиво прохаживались по свободному участку луга, предоставляя всем остальным возможность ими любоваться. Всеобщее внимание явно им льстило. То один, то другой картинно прикладывал мушкет к плечу и прицеливался или, подняв ружье одной рукой, проверял балансировку, хотя и без того, разумеется, знал свое оружие, как собственные пять пальцев. Каждую пульку стрелки катали на ладони, выбирая самую лучшую и надеясь, что она попадет точно в центр мишени и завоюет им победу. Но Петера по-прежнему нигде не было видно. А Макс и вовсе развлекался черт знает чем: пытался пристроить горошину на краешек своего рожка, а она все время соскальзывала в раструб и, пролетев насквозь, падала в траву, так что приходилось опускаться на колени и разыскивать ее.