Сильвия откинулась назад, небрежно, как мальчишка, хотя сердце ее колотилось отчаянно.

– А чего добивается Дав?

– Да уж не благосклонности девицы. Господь создал не так-то много мужчин, подобных ему, но нескольких все-таки создал, и Дав из них лучший. Но ни одной здешней девушке не поймать его, даже на одну ночь. Это все знают, в том числе и уличные шлюхи.

– Хотя он любит женщин. – Сильвия залпом допила эль.

– О да, но только он редкая птица: он однолюб. В один прекрасный день он отдаст свое сердце навсегда, да только не потаскушке вроде Нэнси. Очень скоро он встретит женщину, которая суждена ему самой судьбой. И тогда Дав падет, как вода в водопад, и пропадет.

– То есть как пропадет? Бесс положила руки на стол.

– Такая судьба написана у него на ладони, дурачок. Любовь и смерть сидят рядышком. Его невестой станет девственница, охотница, но когда он найдет свою настоящую любовь, он умрет.

Хлеб встал у нее поперек горла.

– Но откуда ты знаешь?

– Однажды глянула потихоньку на его ладонь, когда Дав не обращал на меня внимания. Знак Дианы написан ясно, он охватывает его большой палец как браслет. Его сердце предназначено для незапятнанной, белорукой и белоногой леди Луны, но, когда он отдаст свое сердце, рок настигнет его. – Бесс пожала плечами. Глаза ее потемнели. – Судьба его предрешена давным-давно, как и твоя. Как и моя.

Конечно, она не верила глупым суевериям, однако по ее спине побежали мурашки.

– Так что же он тогда получит от Нэнси?

– Разговор, – ответила Бесс. – И возможность переговорить с моим кузеном.

– Твоим кузеном?

Хорошенькая девушка в пудреном парике и голубых лентах подошла к ним и, улыбаясь, наполнила их кружки.

– И не думай даже, Сью, – предупредила Бесс. – Мальчик занят.

Девушка в парике надулась и ушла.

– Так что за кузен? – напомнила Сильвия, отхлебывая из кружки.

– Таннер Бринк, – ответила Бесс. – Мы все здесь – одна семья. Даже Дав.

Цыган сидел в задней комнате, тихонько потягивая выпивку с явным намерением упиться до бессознательного состояния. Дав пинком вышиб табуретку, на которой лежали обутые в сапоги ноги цыгана, схватил негодяя за шиворот и опустил сосульку, прихваченную с улицы, ему за ворот.

Таннер Бринк подпрыгнул на своей скамье, открыл оба глаза, закрыл их снова и засмеялся, но, впрочем, предложенную Давом кружку принял и сразу отхлебнул добрый глоток.

– Так ты водил ее в печатню? – заговорил цыган. – Хо-хо! А и храбрый же ты парень, мистер Давенби.

Дав зацепил ногой стул, подтянул к себе и уселся.

– Я решил, что лучше уж я сам покажу ей то, что нужно, чем дожидаться, пока ты не откроешь ей все.

Зубы Таннера сверкнули в улыбке.

– Так вы думаете, что я предал вас, потому как отвез ее к Сент-Джонсу?

– Предал или нет, не знаю, но как информатор, сэр, вы совершенно бесполезны. Ты собирался везти ее туда, негодяй?

Цыган только плечами передернул.

– А отчего бы и нет? Там нет ничего такого, если не знать наверное, где искать. Герцог – ваш враг, но он отнюдь не ханжа. Что вы хотите узнать сегодня?

– На кого ты работаешь на самом деле.

Таннер Бринк приоткрыл один глаз, и минутное его колебание сказало Даву все, что он желал знать.

– Я работаю только на себя, да еще на вас, когда в настроении.

Дав отпил изрядный глоток эля, закусил хлебом с говядиной.

– Вот как раз твоя работа «на себя» меня и беспокоит и беспокоила всякий раз, когда ты врывался в мою жизнь или так же неожиданно исчезал.

Цыган усмехнулся.

– Твоя проблема, мальчик мой, в том, что ты веришь, будто все сделанное нами имеет какое-то значение. А оно не имеет значения. Наши судьбы предопределены задолго до нашего рождения.

– Твоя судьба, может, и предопределена, а моя нет.

– Позволь взглянуть на твою ладонь, и я скажу тебе. Шесть пенсов за твое будущее.

– Мое будущее стоит подороже шестипенсовика, мистер Бринк. Я ценю свое будущее не ниже, чем герцог Ившир свое.

– Так, значит, вы все же не знаете точно, на кого я работаю, так?

Дав засмеялся, осушил свою кружку и заказал новую для цыгана.

– Да нет, я знаю точно. Черт меня, видно, попутал, что я решил связаться с цыганом!

– Ну зачем же так? Ведь мы с вами придерживаемся одинаковых убеждений, – заметил Таннер.

– Насчет свободы – возможно. – Дав поднялся на ноги. Он намеревался еще кое-кого повидать здесь сегодня. – Но не верю в то, что нашу жизнь определяют звезды или линии наладони.

– Рок есть рок, от него не уйдешь, – Таннер Бринк. – Спроси хоть Бесс, которая может рассказать тебе твою судьбу. – Он подмигнул. – А вот будущее можно и украсть, равно как и заплатить за него.

– Бесс я люблю, но в гадание ее ни вот настолечко не верю. Наше будущее принадлежит нам, и наша обязанность вырвать его у рока и придать ему желаемую форму.

– Ни один настоящий цыган никогда бы не сказал такого.

– Тогда, может, расскажете мне свое будущее, мистер Бринк? – спросил Дав. – Наверняка в конце жизни вас поджидает виселица?

Цыган закинул ноги на табуретку.

– Звезды сулят мне одни неприятности и беспокойства, ну и еще долгую жизнь, чтобы я успел ими в полной мере насладиться.

Дав вел Сильвию обратно, в свой городской дом. От эля и дыма у нее гудело в голове. Ленивое, сладостное удовлетворение царило в ее душе. Шагая рядом с Давом, она старалась гнать от себя мысли о том, что сказала ей Бесс.

«Просто иди вслед за мной вверх по лестнице, сбрось свой парик и камзол и не проходи мимо двери моей спальни».

Он прав. В сущности, теперь совершенно невозможно поступить иначе.

Дав встал на колени перед каминной решеткой и принялся разводить огонь. Сильвия прислонилась к закрытой двери спальни и сбросила туфли. Постель ждала их – расстеленная, теплая, манящая.

Он поднял сиявшее улыбкой лицо.

– По-моему, мистер Уайт, вы пьяны.

Она стянула жилет, развязала галстук, а сердце билось сильно-сильно.

««Его невестой станет девственница, охотница... незапятнанная белорукая и белоногая леди Луны». Ах, ну ладно, ладно! Это не я. Не Сильвия Джорджиана, продавшая себя давным-давно и бывшая, честно говоря, ничуть не лучше Нэнси, или Сью, или Бесс, или же любых других женщин, вынужденных зарабатывать себе на пропитание тем ли, иным ли способом, но обязательно прибегая к обману. «Но когда он отдаст свое сердце, рок настигнет его». И это тоже не я – так что судьба его вовсе не в моих руках».

Заливаясь румянцем как заря, Сильвия срывала с себя одежду.

Он сидел на коленях и не сводил с нее глаз.

– И еще как пьян, – подтвердила она. – Иначе я не стояла бы сейчас перед тобой, прикрытая только волосами.

– А я, – он встал, – становлюсь совершенно пьяным от одного взгляда на тебя.

Дав пошел к ней, сбрасывая с себя одежду. И предстал обнаженный, великолепный и возбужденный – не менее чем она сама.

«Мы будем плясать. Мы утонем вместе в исступлении страсти. Вы пойдете плясать со мной, мадам? Пойдете со мной тонуть?» – говорили его глаза.

Он протянул ей руку. Сильвия пошла прямо в его объятия.

«Даже если это в последний раз, я пойду плясать, любимый. Я пойду тонуть».

Жиденькое зимнее солнце лилось сквозь окно. От такого вероломного обещания весны волосы ее сразу вспыхнули позолотой. На улицах Лондона вовсю разносился звон колоколов. Воскресенье.

Веки ее, тяжелые от блаженства, не поднимались. Губы, теплые и прекрасные, так и манили. Желание колыхнулось в нем. Под одеялом ее длинные ноги и стройные бедра казались холмами и долинами, отчего загорелся в паху пыл возбуждения – снова.

Но пора переходить к делам дня. Дав поднялся и, облачившись в длинный шлафрок, стоял теперь, глядя на нее сверху вниз со сжимающимся сердцем, с пылающим от страсти телом, протягивая дымящуюся чашку.

Ноздри ее дрогнули. Сильвия открыла сонные глаза и улыбнулась.

– А! – протянула она. – Кофе.