– И второй завтрак. – Он откинул салфетку с тарелки, и взору ее предстали теплые сладкие булочки с изюмом.

– А вдруг я крошек в постель насыплю?

– В мою постель уже попало столько сладкого – мед чуть с балдахина не капает. Так что уж крошки!

– Но что мы будем делать сейчас?

– Сию минуту? Будем есть. Пить. Заниматься любовью.

– А потом? – Синие глаза смотрели так, будто желали заглянуть ему в душу. – Что делать с тем, что теперь лежит между нами? Если мы будем открыто жить как любовники, твои домочадцы очень быстро обнаружат, что у тебя в течение некоторого времени служил престранный секретарь.

– Стань Сильвией. А Джордж пусть исчезнет, уедет обратно во Францию. Или, если хочешь, продолжай оставаться ими обоими. Я вовсе не против, если Сильвия сделается частью моей жизни.

– В твоей постели по крайней мере?

– Разве ты сама не желаешь того же? Она принялась облизывать пальцы.

– Трудно отрицать.

Он отошел на несколько шагов, боясь, что еще чуть-чуть, и он вновь бросится в ее медовые объятия. Обманчивое обещание весны.

– Прежде всего, – он поглядел в окно, – я должен спросить у тебя кое-что, хотя и надеялся, что ты, не дожидаясь вопросов, скажешь мне сама.

– Спросить? О чем?

Он вновь повернулся к ней и внимательно следил, как она отреагирует на его вопрос.

– Как давно ты работаешь на Ившира?

Удар оказался такой силы, что она едва не упала в обморок. Кофе пролился, замочив подушку.

– На Ившира? Что ты хочешь сказать?

– Сильвия, я не дурак. Я способен забыть все из-за твоих глаз. И я забывал все из-за твоего тела. Но неужели ты все еще рассчитываешь, что я поверю твоему случайному появлению в моем доме? Что любви со мной ты предавалась, повинуясь только желанию?

Искушение признаться во всем словно пришпилило ее к подушкам, как бабочку. Он смотрел на нее, такой красивый! Блистательный и ужасный силуэт на фоне утреннего солнца, которое золотило по краю его волосы и плечи. Ну как она могла думать, что сможет обмануть его?

– Я любила тебя вчера, повинуясь желанию, – ответила она. – Как ты мог усомниться в этом?

– Я не усомнился. Мое сердце и мои чресла знают правду. Но мне необходимо знать, почему ты явилась сюда, Сильвия. Мне необходимо, чтобы ты сказала, на кого ты работаешь.

– А что, если я ни на кого не работаю?

– Я бы только порадовался. Но я не могу поверить. Я открыл тебе слишком много своих тайн. А какие у тебя тайны?

– Я же говорила тебе. – Она просто сходила с ума от горя, усугубляя свой грех. – Мы встретились с ним впервые в имении леди Грэнхем, после санного забега. Он предупредил меня, что связываться с тобой опасно. Тогда мне его слова показались довольно странными, но он, наверное, считает тебя врагом из-за своих ошибочных убеждений.

– Что еще за ошибочные убеждения? Единственная часть правды, которую теперь она может сказать без ущерба для кого бы то ни было, – про Тома Хенли.

– Речь идет о смерти его младшего брата, лорда Эдварда Вейна, – сообщила она. – Что-то насчет кораблей, леса и капиталовложений. Ты знал лорда Вейна? Вы слыли друзьями?

– Я познакомился с ним, когда приехал в Лондон, – проговорил Дав. – Он приложил немало усилий, чтобы подружиться со мной.

– Когда лорда Вейна убили, кому-то оказалось очень легко свалить вину на тебя. Я знаю, как нелепо звучит обвинение, но Ившир совершенно убежден, что ты обдуманно пробел настоящую сложную кампанию против его брата, обманул его, разорил, а потом послал на смерть. Он утверждает, что в его распоряжении имеются улики —написанные твоим почерком, которые доказывают твое участие.

Постояв некоторое время молча, Дав заговорил снова, и тон его стал ледяным:

– В самом деле? Какое несчастье, что Ившир вздумал поделиться с тобой такими соображениями.

Паника охватила ее, сердце так и забилось в грудной клетке.

– Несчастье? Почему же несчастье? Ведь документы – подделка?

Дав подошел к кровати и стянул с себя шлафрок.

– Надень и возвращайся в свою комнату, – попросил он. – Если хочешь, уходи сегодня. Все твои долги прощены.

Паника ее нарастала, сердце бухало в груди так, что, казалось, сейчас она свалится в припадке.

– Но почему?!

– Потому что все, что его милость сообщил тебе о преследованиях, которым я подверг лорда Эдварда Вейна, – чистая правда.

Вновь переодетая Джорджем, в его парике, мужском камзоле и туфлях с пряжками, Сильвия покинула дом Дава.

Теперь совершенно не важно, приставил Дав кого-то следить за ней или нет. Он стал ее любовником, раскрыл самые глубины ее души, а потом как ни в чем не бывало признал, что он действительно виновен в гибели лорда Вейна. Вряд ли известие о том, что она направилась прямехонько к герцогу, очень удивит его, хотя, по иронии судьбы, как раз сейчас-то ее визит к герцогу отнюдь не выглядел подозрительным.

Она шагала по улицам, а сердце ее ныло.

Душа ее болела. Если бы не гнев, за который она цеплялась изо всех сил, она вполне могла бы упасть и зарыдать.

Вот и замаячила впереди церковь, которую обычно посещал Ившир. Элегантные колонны уходили ввысь, теряясь в желто-сером тумане, и меж них цвет лондонского общества вытекал на холодную улицу, пряча руки в муфтах, и сразу же, пригнув пудреные головы, нырял по своим каретам. Лошади били копытами, царила изрядная суматоха. Каретные фонари не слишком успешно разгоняли сумрак зимнего полдня перед самой модной церковью Лондона.

Сильвия пристроилась возле одной из колонн и стала наблюдать. Особой святости на лицах прихожан не замечалось. А ведь она сделалась возлюбленной их любимца, героя модных гостиных, и думала, что оказалась в объятиях ангела. А он взял и признался, что на самом деле он – Люцифер, падший ангел, злой гений, который спланировал погибель невинного человека и отправил его на смерть.

Когда Ившир поднялся в свою карету, Сильвия быстро распахнула противоположную дверцу и уселась рядом с ним.

– Боже мой, мадам! – воскликнул герцог. – Что с вами? Можно подумать, вы увидели привидение!

– Просто мне не по себе. Извините, что вот так навязалась вам, хотя, думаю, в сумятице и тумане никто меня не заметил, но мне совершенно необходимо переговорить с вами.

Загремели копыта, звякнула упряжь, и карета тронулась. Ившир взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе.

– Бога ради! Что произошло?

– То, на что вы, полагаю, и надеялись. Дав признался мне. Признался!

Герцог постучал тростью в потолок кареты. Открылось маленькое оконце.

– Езжай прямо, – приказал он кучеру. – Езжай вокруг парка. Куда угодно. Просто езжай.

Лошади перешли на рысь.

– Но ты знала, что он виновен, – пророкотал герцог. – я же показал тебе все улики. Почему ты вдруг усомнилась в них?

– Из-за мошенника по имени Том Хенли, специалиста по подделыванию документов. Я решила, что все улики поддельные. Я убедила себя втом, что Дав невиновен. До сих пор не могу поверить, что я могла свалять такого дурака!

– Ну же, Сильвия! Умоляю, только не плачь!

– Я? Я и не подумаю плакать!

Ившир обнял ее, притянул к себе. Секунду спустя она уже громогласно ревела, уткнувшись носом в кружевной галстук герцога.

– Ну, ну, ну, – приговаривал герцог, а она рыдала так, будто сердце у нее разрывалось. – Ни один мужчина не стоит твоих слез!

Она оторвалась от герцога и попыталась засмеяться.

– Гроша ломаного не стоит моя профессиональная объективность!

– Успокойся! – Он протянул ей носовой платок с вышитой монограммой и герцогской короной Ивширов. —

Я один во всем виноват. Высечь меня мало.

Сильвия, чувствуя себя ужасно несчастной, высморкалась.

– Вы не виноваты, – пролепетала она. – Вы предупреждали меня. Но мы просчитались. Он все понял с самого начала.

– Если план оказался безумным, то промах мой, а не твой. – Голос герцога звучал напряженно, в нем слышалась боль. – сделаю все, что в моих силах, чтобы возместить тебе нанесенный ущерб. Ты можешь рассказать мне, что именно произошло?