Она провела пальцем по краю бокала. И улыбнулась в ответ.

– Нет.

– Ну и то слава Богу! Жена и орава вопящих детишек очень бы осложнили наши взаимоотношения. Ты уже понял, друг мой, что попал в холостяцкий дом, и порядки в нем отличаются прискорбной распущенностью.

– Меня скорее поразило, что все предметы обстановки выбраны преимущественно со вкусом и любовью к красоте, – заметила она. – Вы неравнодушны к прекрасному?

– Ты проницателен, мой друг. – Он налил ей еще вина. – Но все предметы здесь – особенно те, что отличаются красотой, – создавались ради того, чтобы удовлетворить самым низменным нуждам мужчины.

В глазах ее мелькнула настороженность, но она заметила с вызовом:

– За исключением англиканского служебника?

– Напомни мне, чтобы я никогда больше не запирал тебя в одной комнате с молитвенником.

– Я бы предпочел, чтобы меня вообще больше не запирали.

– Все зависит от твоего поведения.

– О, – протянула она. – А я думаю, что мое будущее в данный момент целиком и полностью зависит от вашего каприза. И зачем вы берете на себя труд предостерегать меня, что вы обладаете всеми обычными слабостями нашего пола, поскольку и без предупреждения это до болезненности очевидно, сэр, с самого начала.

– Слабостями?

– Вы не можете жить без женщины, которая делила бы с вами постель. Такая страстная приверженность плотским утехам делает мужчину уязвимым.

Он дал знак лакею убирать скатерть и подавать бренди.

«Неужели она и в самом деле верит, что в сексуальном плане мужчины уязвимее женщин?» – думал он. Такая идея вдруг показалась ему просто неотразимо привлекательной – она определенно так и манила позволить себе немного безнравственности.

Лакей вышел из комнаты. Они поглядывали друг на друга поверх полированного красного дерева стола.

– Так ты уверен, что женщины никогда не испытывают отчаянного желания предаться любовным утехам?

– Не так, как мужчины, – ответила она. – Мужчины страстно жаждут любви. Женщины только дают ее. Мужчина превращается в сущего шута горохового из-за своих желаний, чего никогда не происходит с женщиной.

– Если такое и бывает, – заявил он, – то означает только, что женщина, о которой идет речь, еще не повстречала подходящего мужчину.

Свечи стали догорать, а сгущающийся полумрак создавал интимность. С Мег эта часть вечера всегда так мило и так неотвратимо превращалась в приготовление к постели. В каком-то уголке его сердца мысль о ней ныла как заноза.

– А вы всегда оказываетесь подходящим мужчиной?

– Всегда, – ответил он, в основном чтобы подзадорить ее. – А ты нет?

Предательский румянец разлился по ее щекам.

– Я не могу позволить себе заключить с вами пари, сэр. Но вы не правы. И если вы искренне убеждены в своей правоте, то ваши любовницы всегда лгали вам.

– Но всякому молодому человеку должно посвятить себя изучению способов, какими можно доставить удовольствие женщине в постели.

– Неужели вы станете подбивать меня исследовать грех? – Жилка на ее шее пульсировала сильно и часто. – И когда же надлежит приступать к обольщению, сэр? Может, во время разговора за обеденным столом?

– Почему бы и нет? Все твое внимание сосредоточивается на том, чтобы дать ей понять, какой прекрасной она является для тебя и как сильно ты желаешь ее. Такое поведение называется – флирт. Если она желает тебя, дыхание ее станет немного чаще. Ее щеки вспыхнут румянцем. Как только ты прочтешь приглашение в ее глазах...

– Полагаю, далее следуют касания? – спросила она. – И в каких местах?

– В каких бы ни пожелала женщина. – Он поглаживал ножку своего бокала и смотрел ей прямо в глаза. Он начинал входить во вкус. – Тело женщины – священный храм, содержащий в себе множество прелестных местечек, каждое из которых так и просит мужского поклонения.

Зрачки ее расширились, так что глаза казались совершенно черными, как агат. Она повернула голову, и сверкнула белая обнаженная кожа: то место, где гибкая длинная шея соединялась с мочкой уха.

Увидеть один раз мельком ее нежную женскую плоть оказалось достаточно для того, чтобы он почувствовал прилив желания.

Рука ее, когда она потянулась к графину, чуть заметно дрожала, дыхание стало прерывистым.

– Но если уж вы желаете обучить меня приемам записного повесы, сэр, то скажите мне: как долго надлежит задерживаться в подобных местах?

– Столько, сколько потребуется ей, чтобы решиться предложить кавалеру перейти к еще более сладостным местам.

Она снова посмотрела на него, на щеках ее появились алые пятна.

– Зачем же ждать, пока она предложит? Отчего просто не взять то, что вам надо?

Он знал, что его собственные зрачки расширены не хуже, чем ее, а лицо горит таким же лихорадочным румянцем. Его воображение, словно подстегнутое безумием, рвануло вперед.

– Что мне надо? Мне надо, чтобы ее язык отчаянно стремился переплестись с моим, чтобы ее соски неутомимо напрягались навстречу моей ладони. Мне надо услышать, как она постанывает, оттого что один холмик не в силах более выдерживать моих ласк, другая же грудь молит о том, чтоб и ее не обошли подобным вниманием. Мне надо, чтоб она начала умолять мой язык приступить к исследованию...

Графин с бренди со стуком опустился на стол.

– Однако вы и тут сохраняете свой хваленый контроль над собой?

– Контроль? Да. Но над собой, не над нею. Даже когда она предлагает моим рукам и губам самое сладостное место из всех – меж ее ног.

Она прикусила свою нижнюю губу.

– И вы ни на мгновение не оказываетесь в полной ее власти?

– Конечно, оказываюсь. Но и она равным образом оказывается в моей: когда потрясающая до основания потребность встречается с другой потрясающей до основания потребностью, когда пламя чувственности охватывает нас и начинает переплавлять в одном и том же тигле. Однако несмотря на мой интенсивный пыл, я жду ее, потому что любовные утехи сладостнее всего тогда, когда дама задает темп.

– Так вы манипулируете женщиной. – Она сжала пальцами бокал. – Тут-то вы и превращаетесь в ее раба. Она никогда не будет так же отчаянно страдать от желания, как вы.

– Нет, будет. Если мужчина ни разу не заставил женщину желать его столь же страстно, как он желает ее, значит, он чертовски эгоистичный любовник.

Она рывком поднялась и наклонилась над столом, обеими ладонями упираясь в полированное красное дерево.

– Однако леди Грэнхем, невзирая на ваше хваленое постельное искусство, рассталась с вами довольно решительно, не так ли?

– У Мег не оставалось выбора. – Хотя кровь бушевала в его жилах, он поставил свой бокал на стол. – За что мне, кстати, следует благодарить тебя и твою невзрачную малолетнюю горничную.

– Так сколько времени вам нужно, чтобы заставить любую даму молить о продолжении, сэр? Одна ночь? Несколько? Так как я не в состоянии удовлетворить ваши низменные желания сам, то не угодно ли вам приказать, чтобы я как сводник пошел на улицу, дабы обеспечить вам проститутку на сегодняшнюю ночь?

Он окинул ее взглядом с головы до ног.

– Как насчет высокой дюжей женщины, темноглазой, как цыганка, и пугливой, как мышка? Я питаю отвращение к дерзким женщинам.

– Ноги длинные или короткие? Ресницы густые? Грудь большая?

Он чуть не задохнулся.

– Очень мило с твоей стороны предложить свои услуги, но я предпочитаю сам добывать себе любовниц.

– Так какую же службу я могу сослужить для вас, сэр, в возмещение моего долга? Вы ведь не позволите мне просто так взять и уйти отсюда?

Дав подождал, пока биение сердца успокоится и возбуждение сойдет на нет.

– Почему бы и нет? Именно так я и собираюсь поступить, так как уже время ложиться спать.

– А что же будет со мной?

Он встал, подошел к камину и снял с себя белый пышный галстук, все время наблюдая за ее отражением в зеркале над камином. Чувство мучительного сожаления пронзило его, затмив владевшие им смесь гнева и веселья. Ему ужасно не хватало Мег. И ему предстояло сегодня лечь в холодную пустую постель. И что же делать с молодой особой, как узнать ее подлинные мотивы?