Поднимаясь по Прегунтойро по направлению к площади Кампо, чтобы потом спуститься к монастырю Сан-Мартиньо, он встретил Лоуренсо Педрейру, который шел от здания Святой Инквизиции в поисках Посланца.

– Не думайте, что я Вам благодарен за то, что Вы меня берете с собой, – говорит каноник.

– Это решение не мое, а Декана, – отвечает Посланец.

– Все подумают, что я – то, чем совсем не хочу быть, пусть с меня хоть кожу сдерут.

Посланец молча кивает, и Лоуренсо Педрейра вновь чувствует симпатию к этому человеку с твердым взглядом пристальных глаз, которые иногда кажутся свинцово-серыми, как у угря.

– Ну ладно, поворачивайте, пойдем обедать, ведь уже много времени, – говорит он Посланцу.

И тот вновь так и не наносит визита в резиденцию Святой Инквизиции в Компостеле.

– Завтра мы выезжаем.

Это все, что он сказал господину канонику.

Обед превращается в непрестанный разговор глаз, взгляды которых все время пересекаются, в единый ритм движений жаждущих друг друга тел, но Посланец кладет этому конец, отправляясь спать и втайне надеясь, что сиеста одурманит его и избавит от вновь забившегося у него в груди желания. Проснувшись, он спускается во двор и какое-то время сидит там, разговаривая с кобылой, тщетно пытаясь успокоиться. Ужинать будут не слишком поздно, чтобы пораньше лечь спать; Посланец хочет бегством спастись от переполняющего его желания и выехать рано утром, на рассвете. Долгая сиеста мешает ему забыться сном, и он напрасно ждет гостью, которая так и не появляется в течение всей ночи. Назавтра он встанет неудовлетворенный, угрюмый, сосредоточенный и злой.

Они отправились рано утром, спустились вниз, на улицу Франко, выехали за городские стены через ворота Фашейра по направлению к часовне Святой Сусанны, повернули в сторону Понте-Улья, миновали Сильеду и направились к Асибейро, вверх по склону Кандана, в надежде провести ночь в монастыре монахов-бернардинцев. По мере того как прибывал день, Посланец все лучше понимал, что именно вдохновляло душу каноника, остальных священников, да и всех людей этой страны: десятка три городов и городков, в которых едва ли проживало больше шестнадцати тысяч человек, и множество деревушек, разбросанных по зеленым холмам и берегам полноводных рек или ютящихся на крутых склонах гор, – здесь, на краю земли, могут жить только они, его соотечественники, в вечном противостоянии мрачному грозному морю. И вся эта земля, от глубокой долины, раскинувшейся в Коуреле, до вершины Педра-Фита и до лиманов, уходящих в безграничную морскую даль, воплощалась теперь для Посланца в человеке, ехавшем рядом с ним на крупном жеребце бурой масти, который ржал, как безумный, при виде просторов, щедро открывающихся перед ним – а может быть, от близости кобылы, кто знает?

Далеки были от Лоуренсо Педрейры интриги, которые плелись в Эскориале [75], его совсем не заботили мавры, ибо он полагал, что нужно позволить им жить так, как им хочется, ведь они никому ничего плохого не делали. А вот что его действительно беспокоило, так это вынужденный отъезд из Компостелы, а еще мысль о том, что король Филипп больше чем следовало совал нос в дела, которые, как разумел каноник, совсем его не касались; жить самому и давать жить другим – в этом заключалась вся философия, которую Посланец мог усмотреть в сознании своего спутника.

Они прибыли в Асибейро уже затемно, и благодаря Лоуренсо Педрейре перед ними с легкостью распахнулись врата дружбы и согласия; ворота же монастыря раскрылись перед путниками еще раньше, едва они к ним подъехали. Поужинали с монахами и рано утром снова отправились в путь. Они спешили в Оуренсе, поэтому отправились не в сторону Осейры, а через Карбалиньо, спустившись по склону Масиде в долину Барбантиньо, и, выехав на низменные земли Амоейро, откуда уже виден Отец рек Миньо, прибыли наконец в городок под названием Оуренсе, в котором проживало в ту пору пять сотен жителей. Всадникам пришлось преодолеть большое расстояние за короткое время, они торопились, и беседа в пути оказалась невозможной, во всяком случае в том ключе, как того хотел бы Посланец; этому мешало также присутствие судебного исполнителя и секретаря, да еще двух слуг в придачу.

Посланец был человеком привычным к длительному молчанию, естественному во время путешествий в одиночестве; но с тем же успехом он умел вести доверительные беседы, которым благоприятствует отсутствие лишних свидетелей, возможные лишь тогда, когда у тебя есть внимательный слушатель. Это была страшная и рискованная игра, в которой Посланец решил полностью довериться своему собеседнику. Когда в тиши дворца епископа Оуренсе он наконец почувствовал, что наступил подходящий момент, он открылся канонику, выложив все, что знал, словно стремился как можно крепче связать его при помощи огромного количества тайных сведений. Этим он как бы хотел заставить Лоуренсо Педрейру еще тверже и упорнее хранить молчание; ведь настолько осведомленным может быть лишь человек, вовлеченный во все подробности заговора, а нынешние времена таковы, что просто невозможно не выложить все что знаешь при одном только виде орудий пыток. Лоуренсо Педрейра сразу же понял, в чем причина обрушившейся на него лавины признаний, и позволил себе полностью удовлетворить свое любопытство; ему уже было известно, кто такой на самом деле Посланец и какую роль ему самому предстояло играть во время их поездки. Но он выслушал все, что поведал ему новый друг, все те сведения, из которых он мог извлечь для себя какую-то пользу. Когда он счел, что больше выслушивать нечего, он сказал:

– Я богатый человек, и я принял сан священника, будучи женатым; меня только заставили заплатить штраф в размере, который был мне известен заранее. Если я так поступил, значит, это для чего-то нужно. Теперь мы вместе. Будем работать.

Посланец улыбнулся ему. Вся легкомысленность, что была присуща ребяческому взгляду каноника, исчезла словно по волшебству; теперь это был человек, которому, казалось, давно известно, каким путем предначертано ему пройти; и он идет, не зная сомнений, но и не упуская возможности насладиться всем тем, чем, помимо взятых нами на себя обязательств, одаривает нас жизнь. Настало время выполнять свой долг, он понял это, когда Декан давал ему соответствующие наставления; он выслушал их молча и не вспоминал о них до той минуты, пока Посланец не открылся ему, рассеяв остававшиеся сомнения. Им вместе предстоит плести сеть, которая должна пережить своих создателей, во всяком случае таково их намерение, и они принимаются за дело сразу же по прибытии. Странная и неожиданная дружба возникает между ними, но им приходится хранить ее в тайне, скрывая за церемонностью общения, сухостью отношений, немногословностью речи.

Посланец немедленно приступает к деятельности, для которой ему предоставлены самые широкие полномочия; он будет не только осуществлять контроль, но и сам налагать наказания; он не станет довольствоваться лишь тем, чтобы отправлять дела в Верховный совет Инквизиции после того, как уже сформулировано и обвинение, и соответствующее ему наказание, на полях помечены имена свидетелей, изложены подробности проведенного дознания и процесс закрыт; он намерен выполнять более широкие функции и принимать ответственные решения. Он начинает с проверки книг, в которых ведется запись расследований, изучает инструкции Высшей инстанции, знакомится с книгами по учету имущества и финансов, внимательно читает протоколы религиозных процессов. Затем он приступает к изучению книг, содержащих сведения о происхождении подследственных, читает тома записей гражданских и уголовных дел, приговоров и наказаний, не забывает и о книгах по учету конфискованного имущества обвиняемых и выплат свидетелям обвинения; он изучает также те книги, в которых приводятся данные о чиновниках и комиссарах Инквизиции. И по мере того как он будет прочитывать все эти материалы и делать собственные выводы о справедливости вынесенных приговоров, он постарается сообщить как можно больше почерпнутых оттуда сведений канонику Лоуренсо Педрейре, наделенному необыкновенной памятью, который будто бы едет с ним лишь для того, чтобы открывать перед ним двери местных курий – иначе они оставались бы наглухо закрытыми перед Посланцем Инквизиции, членом Святого суда. Но Инквизитора сопровождает представитель капитула Компостелы, человек известный и пользующийся доверием в стране, который – но об этом знают лишь Декан, Посланец и сам каноник – преследует еще одну, тайную цель: запечатлеть в своей поразительной памяти имена людей, осужденных Святым судом Инквизиции, потому что именно на этих людей смогут они опереться, когда станут плести свою сеть. А сеть эта должна быть густой и невидимой, ведь сквозь нее необходимо пропустить реку истории, которая сейчас в этой стране вынуждена течь вспять. В другом же потаенном уголке своей памяти Лоуренсо Педрейра будет хранить имена инквизиторов, верных королю, а также тех, что были ему неверны, ибо у сетей есть ячейки, коим моряки обычно дают особые названия.