На светлеющем небосклоне зарождающейся зари резко выделялись черные гребни холмов. Как любой, кто хочет скрыть свои действия, я собиралась использовать тени в качестве прикрытия. Хотя, правда, даже считая себя вполне подготовленной, я все равно не могла сдержать внутренней дрожи под кольчугой и кожаными доспехами, как будто мне не хватало плаща, сейчас туго свернутого и прикрепленного за лукой седла.

— Леди Джойсан… — послышался голос из темных, мрачных ворот Монастыря, откуда я отправлялась в путь. Я обернулась, инстинктивно схватившись за эфес мечи, тяжело раскачивавшегося за моим поясом.

— Леди… — вновь позвала Нальда, которая была моей правой рукой, а иногда и левой, во время наших скитаний по неизвестным землям на западе, когда у нас не было проводника, и когда из-за захватчиков мы вынуждены были покинуть Итдейл. Прошлую ночь я провела с ней, передавая ей не указания, но свою уверенность.

Она внимательно выслушала слова о том, что остатки нашего клана теперь находятся в безопасности в Норсдейле, что Дамы продолжают давать прибежище и работу вновь прибывающим беженцам, и что не нужно бояться возникновения в ближайшем будущем серьезных проблем.

— Но вы… — начала она, со своей обычной проницательностью уловив изменения в моем голосе, — вы говорите так, будто собираетесь покинуть нас.

— Да… на некоторое время. Никому из нас не ведомо, что случится с момента восхода солнца до зарождения следующей зари. Я была твоей госпожой, а в какой-то степени — и господином — во время наших скитаний. Теперь настала пора разобраться со своими собственными делами.

— Моя Леди, вы отправляетесь искать его… теперь и моего господина, Лорда Янтаря?

— Не Янтаря! — резко ответила я. Это имя дала ему я, впервые встретившись с ним, когда мы думали, что он — из рода Прежних, который решил помочь нам по какой-то своей причуде. — Ты ведь знаешь, что он — мой нареченный лорд, и зовут его Керован. Да, я должна уйти к нему… по крайней мере искать его. Должна, Нальда.

Я не решалась продолжать, стесняясь обнажить свои чувства перед кем бы то ни было, даже перед Нальдой, несмотря на всю чистоту ее души.

— Прошло уже пять дней с тех пор, как уехал мой Лорд… и я знала, чувствовала, что вы отправитесь вслед за ним, моя Леди. Между вами существуют узы, которых не разорвать. Никто из вас не желает жить в безопасности толстых стен, терпеливо дожидаясь прихода известий. Вы должны активно действовать — как тогда, когда вы находились в Итдейле и сражались, защищая свою родину, — Нальда запнулась. Я знала, что она вспомнила о потерях, которые понесла в тот промозглый багряный день, когда мы избежали смерти, но заплатили за это слишком высокую цену — жизнями своих родных.

Тут пришлось проявить твердость, потому что воспоминания бывают иногда столь обременительными, что их следует отбрасывать прочь, пока они не легли чересчур тяжелым грузом на то, что должно быть сделано в настоящем.

— Только тебе доверила бы я свои ключи, если бы они все еще хранились на моем поясе. Я ставлю тебя во главе моих людей, так как знаю, что ты понимаешь, как следует поступать…

— Леди, — поспешно перебила меня Нальда, — у вас же здесь родственники. А я ведь не домоправительница, даже не состою в родстве с Домом. Что скажет на это моя Леди Исланга? Она пришла в себя и больше ее разум не пребывает в плену бредовых сновидений… а женщина она гордая…

— Возможно, она и приходится мне теткой, но она не из Итдейла, — решительно перебила я Нальду. — Это наши дела, а не ее. Я уже говорила Аббатисе, что ты — первый заместитель. Нет, — я покачала головой, видя вопрос, готовый сорваться с губ ее открытого, загорелого лица, — Аббатисе ничего не известно о моих намерение. Я сказала, что это только на тот случай, если со мной что-то случится, или если я заболею. Твоя власть будем прочной.

Здесь, под крышей Монастыря, кроме Нальды только один человек точно знал, что творится в моем сердце, и именно по ее плану (досточтимой бывшей Аббатисы Мальвины) я и должна была отправиться в путь, облачившись в непривычные доспехи, на кобыле, привыкшей к нелегким переходам в горах, при неясном утреннем свете. То есть отправиться, закончив все дела с Нальдой.

Она подошла поближе, понизив голос до хриплого шепота. Похоже, ей не больше меня хотелось привлекать чужое внимание. Рука ее приподнялась в этом неясном свете придержать поводья, которые я судорожно схватила, внезапно покачнувшись в седле.

— Леди, вы не должны отправляться одна! — с неожиданной страстью в голосе заявила женщина. — Меня гложет беспокойство с той самой поры, как вы сообщили мне о своих намерениях. Там, дальше, в этой долине могут встретиться ловушки… множество опасностей…

— Тем больше причин для путешествия одной, Нальда. Только тот, кто передвигается с осторожностью, может проскользнуть меж теней, — я подняла руку и обхватила висевший на шее хрустальный шар, в котором был заточен серебристый грифон, — подарок моего повелителя, который был… чем? Я и сама по-настоящему не знала, что же это такое; быть может, наконец-то пришла пора узнать, в чем заключается могущество этой носимой мною вещицы; однажды я уже воспользовалась им, даже не представляя, к чему это может привести.

— Да, Нальда, у меня были видения. И во многих из них я участвую в отражении нашествия бешеных Гончих Ализона, вынуждаю их бежать, поджав хвосты, с брызгающей от страха пеной изо рта. Я отправлюсь одна и вернусь с моим господином… либо не вернусь вообще!

Нальда стояла, прижавшись плечом к седельной луке, напряженно всматриваясь в меня. Затем резко кивнула, как часто делала, когда мы приходили к решению какой-либо проблемы.

— Так и будет, моя Леди. Будьте уверены, что когда вы отправитесь взымать долги, все так и произойдет, как вы хотите. Пусть наша богиня — Владычица Храма Урожая — будет вашим проводником, ибо она заботится о тех, кто борется за правду!

Я попрощалась с Нальдой, но ее воззвание к Гунноре, богине, которая беспокоится за женскую половину рода человеческого, тронуло меня до глубины души, и мысленно я благословила ее за это, хотя и произнесено оно было под сенью Дома Пламени, где могущество Гунноры бессильно.

И там, за этими стенами, осталась еще одна женщина, открывшая мне не одну страницу из учения Дам. Когда первые, еще совсем бледные лучи света нового дня коснулись моего лица, я подумала о ней — бывшей Аббатисе Мальвине, чье одряхлевшее тело заботливо обхаживают ее «дочери», которые, наверное, и не догадываются о том, какие мысли ее гложут.

Я искала ее в смятении, и даже заходя в небольшой, окруженный стенами садик, место бесконечной умиротворенности, я не смогла успокоиться, по крайней мере, в тот момент; и мне, возбужденной и нетерпеливой, казалось, что она чересчур стара, чтобы понять мои чувства. Мальвина так близко подошла к совершенному идеалу учения Дам — так с какой стати она должна проникнуться ко мне сочувствием?

Но вот наши глаза встретились, и я поняла, что она все понимает. Она не оценивала меня в течение того долгого мгновения, когда мы сидели, прикованные взглядами друг к другу, не осуждала моего нетерпения. А просто вбирала в себя столь мешающую мне жалость к самой себе, чувство возмущения, проясняя таким образом мои мысли.

— Я не позволю, чтобы все так закончилось! — выкрикнула я в пылу боли и гнева, пожирающих друг друга в бушующем урагане страстей.

Все так же наши взгляды неотрывно следили друг за другом. Она ничего не говорила. А мне, молодой и неопытной, так хотелось, чтобы кто-нибудь указал мне. «Джойсан, делай это, делай то — и тогда все будет в порядке». Но не было никого, кто мог бы дать мне такие указания. Я была совсем одинока.

Это одиночество и являлось сутью того, что беспрерывно снедало меня.

— Я его жена — и не только потому, что нас соединили узы брака, но и по велению сердца! — вызывающе бросила я. Такой эмоциональный всплеск, возможно, здесь считался греховным. Дамы Норстатта отказывались от всех желаний плоти, становясь послушницами. — У меня есть все права на него — а мы все так же разделены!