– Далее сообщение обрывается, – сообщил комп.

Атлантида и сам заметил, что кувшин замолчал. Однако кувшин поведал и так достаточно. Вот для чего все эти кувшины с тончайшим узором, который всякий раз складывается в одинаковые полосы и кружки. Погребальный кувшин, в котором записана информация о человеке, его ментальное поле – вот что такое эта черная керамика. Каждый кувшин – душа.Что-то вроде информационного диска. Видимо, каждый имел свой погребальный кувшин, который после смерти человека помещался в погребальную камеру. Душу хоронили на Немертее, тела – на Ройке. Самоназвание Ройка – Аппу. Добро пожаловать в Аид, царство теней, друг мой Атлантида. Царство теней или царство душ? Духовная жизнь на Немертее, материальная – на Ройке. И еще милость, оказываемая королем и королевой. Слезы Аппу… Платон вспомнил ожерелья из черных слез. Так вот почему почти все ройкцы носили такие бусы. Всего лишь записные книжки.

Но кто-то решил разделить Ройк и Немертею. А непокорных лишили милостей короля и королевы. Знали об этом Ноэль и Кресс или нет? Успели они сделать свои расшифровки… Впрочем-что им дешифровать? Они же rex и regina, они и так знают язык… Или не знают?

Платон “включил” следующий кувшин. Компьютер стал тут же переводить. В этот раз голос был мужской и очень молодой, юношеский голос. Голос, разумеется, подбирал комп. Возможно, на самом деле тот, от чьего имени “говорил” кувшин, был не так уж и молод:

"Уже третий день я пытаюсь снабдить свой кувшин звуковой записью, но предыдущие два дня я лишь молча сидел рядом с кувшином и, как прежде, беседовал с ним по душам. Но сегодня смотритель сказал, что я обязательно должен рассказать о себе. Я спросил смотрителя, как много я могу сообщить кувшину. И он сказал: “Расскажи все”. Я пришел домой, взял кувшин и стал думать… И все наполнилось во мне большим страхом (переведено приблизительно, добавил компьютер в очередной раз). Ибо мне показалось, что, кроме этой звуковой записи, никакой иной не будет. Король и королева сообщили, что вскоре мне окажут милость… Но я боюсь, что умру раньше. Мой друг С-сма… умер вчера. Я нашел его погребальный кувшин и отнес смотрителю. Он спросил – делал ли С-сма звуковую запись, и я ответил – не знаю. Но почему я сообщаю о С-сма… ведь это мой кувшин, я должен говорить о себе. Но кто я? Что во мне такого особенного и что я должен сказать, чтобы. отличить себя от других… и когда моему кувшину будет оказана милость… что получит из него новый маленький к-хи… Во мне нет совершенно ничего особенного. Я никогда не был на Аппу. Когда я был маленьким и моему па и моей ма… (переведено приблизительно, может быть, подойдет лучше выражение: совместно получившие милость мужчина и женщина) была оказана милость, я думал, что первым делом поеду на Аппу и узнаю милость природы Аппу, а потом вернусь на Таю-ю и узнаю милость природы Таю-ю…” – Переводи Аппу как Ройк, а Таю-ю как Немертея, – обратился Атлантида к компьютеру.

– Самоназвания придают особую прелесть рассказам, – попытался спорить комп. – Но если тебя не интересуют тонкости, если тебе плевать на стиль, то, пожалуйста.

И комп продолжил:

"Но я узнал, что милость природы Ройка не дает узнать милость природы Немертеи. И чем больше узнаешь милость природы Ройка, тем меньше стремишься познать милость природы Немертеи. Те органы, которые могут узнать эту милость, постепенно атрофируются, и такой к-хи отныне может узнавать только милости природы Ройка. Когда я узнал об этом, я очень обрадовался. Я подумал, какая светлая радость (переведено приблизительно) посетила меня, раз смотрители оградили меня от милостей природы Ройка и дали возможность познать милости природы Немертеи. И вот теперь я пытаюсь вспомнить милости природы Немертеи и не могу… не знаю ничего о ее милостях…о Далее последовала долгая пауза. Молчал не компьютер – кувшин. То ли к-хи раздумывал о том, что должен сказать кувшину, то ли сказанное было стерто.

Наконец голос зазвучал вновь:

"Когда я смотрел, как аннигилируется тело С-сма, дабы не испятнать гниением лик природы Немертеи, я пытался вспомнить, какие милости оказала мне природа Немертеи. И когда я пошел во дворец, дабы узнать, когда мне и моей жене (переведено приблизительно) будет оказана милость, я все равно не мог вспомнить о милостях природы Немертеи. Я не думал новые мысли и даже не мог думать старые. Мне была оказана милость творчества – так говорил смотритель. Но сделанное мной не походило на милость. Даже на самую маленькую. На стенах камеры для погребальных кувшинов я пытался сделать фреску, но не смог. Я хотел записать в кувшин рассказов свой рассказ о королеве, потерявшей короля и лишившейся счастья оказывать милость своим подданным… Но я придумал только первые слова. Ровно тридцать два слова и еще песню. А когда придумал, то понял, что я не оказываю милость – я ее отнимаю.

Итак, я, оставшийся без милостей, пришел к дому Белому и увидел огромную толпу. К-хи стояли перед новым входом в дом Белый и выкрикивали одно слово: „Милость!” Стражники в защитных костюмах и все при оружии (неясен вид оружия) выстроились у входа во дворец. Я знал, что в толпе стоят те, кому милость, оказанная королем и королевой, оказалась слишком краткой. Я знал, что такие к-хи есть, но не знал, что их так много. Я посмотрел на двух к-хи, стоящих среди толпы. Они не кричали, как все, а плакали. Женщина была немолодая, мужчина – почти старик. Я подошел и спросил их, как долго им была оказана милость.

И женщина сказала:

– Всего два дня. Два дня милости после десяти лет ожидания.

Мужчина же ничего сказать не мог.

Два дня… Всего два дня. Я бы тоже плакал, если бы милость короля и королевы покинула меня через два дня.

Я подошел к дому служителя дворца, и служитель сказал, что завтра мне и моей жене будет оказана милость короля и королевы. Завтра я услышу их сладостные голоса, похожие на теплый западный ветер в доме Белом, когда будут творить они свою милость мне, жалуемому из сердца своего. Когда к-хи слышат голоса короля и королевы, они ликуют, и плоть их молодеет, и дух молодеет. Да живут король и королева вечно! Я обрадовался и побежал. Я бежал, чтобы поскорее сообщить жене об этом. Я даже истратил последние деньги (переведено приблизительно), чтобы нанять глайдер (переведено приблизительно). Я прибежал к жене и рассказал ей о том, что завтра будет оказана милость. И она заплакала и сказала: „Теперь мне даже не надо погребального кувшина”. Я закричал на нее. Я возмутился. Я сказал, что погребальный кувшин – это главная милость природы Немертеи. И когда я это выкрикнул, мне в голову пришла ужасная мысль: вдруг это не главная, а единственная милость природы, Немертеи? Я испугался этой мысли и ушел в свою ячейку, взял погребальный кувшин и стал беседовать с ним, как это делал почти всю жизнь (переведено приблизительно), с тех пор как мой па и моя ма подарили мне погребальный кувшин. И вот, беседуя, я понял, что это последняя моя беседа с погребальным кувшином и последний мой день жизни. И больше я ничего не смогу сказать своему кувшину. И так получится, что завтра я не успею получить милость короля и королевы, и моя жена, даже если сегодня она беседует с погребальным кувшином не в последний раз, тоже не сможет получить милость, потому что милость всегда даруется двоим…

И я заплакал – как плакала та женщина в толпе, которая наслаждалась милостью всего два дня. Я оставил свой кувшин и побежал к дворцу и стал просить служителя, чтобы, король и королева – да живут они вечно! – оказали нам с женой милость сегодня, потому что я не могу ждать до завтрашнего утра. И служитель все понял, он взял меня за руку и сказал, что милость, которая должна быть оказана завтра, не может быть оказана сегодня.

И тут я увидел женщину, очень бледную, в длинном белом платье, которая держала в руках погребальный кувшин. Она стояла в толпе тех к-хи, что лишились милости. И вдруг она подняла свой кувшин над головой, закричала: „Смерть!” (переведено приблизительно) и разбила кувшин о плиты мостовой. И черные осколки кувшина лежали на красных и синих плитках. И никто не плакал. Даже эта женщина. И я не плакал. Моя плоть состарилась, мой дух состарился. Я не услышу завтра голосов короля и королевы – да живут они вечно! – похожие на шепот западного ветра. И я пошел домой… я рассказал кувшину то, что видел. Я понял, что дух к-хи, видевший, как разбили погребальный кувшин, не может быть использован для оказания милости кому бы то ни было. Но я вспомнил о кувшине рассказов, в который не смог поместить свой рассказ о королеве, потерявшей короля, и решил, что мой кувшин теперь станет кувшином рассказов. Пусть с моей помощью никто не окажет никому милость, но…”