Военный министр генерал Вильгельм Гронер, чтобы избежать излишней огласки, хотел судить юных лейтенантов закрытым военным судом, но один из обвиняемых, лейтенант Вильгельм Шерингер, успел сообщить об этом в нацистскую газету «Фолькишер Беобахтер», которая подняла страшный шум по поводу ущемления демократии и гласности и возвращения мрачной эпохи прошлой войны – эпохи «закрытых военных трибуналов». В итоге состоялся открытый суд.

Зашита вызвала в свидетели самого Гитлера. Надо сказать, что до прихода к власти Гитлер неоднократно с кем-нибудь судился, выступая то в роли истца, то в роли ответчика, то в роли свидетеля. Он не только не избегал судов, но сам рвался на них, чтобы в очередной раз публично заявить о своих взглядах и намерениях.

На этот суд Гитлер примчался с особым энтузиазмом. Он чувствовал то инстинктивное недоверие, которое армия питает к нему и готов был на все, чтобы это недоверие развеять. Судьба трех молодых офицеров, конечно, беспокоила его неизмеримо меньше, чем возможность заручиться поддержкой всего офицерского корпуса.

«Эти трое молодых людей, – заявил он на суде, – жестоко ошибаются, если думают, что мы даже умозрительно обсуждаем возможность вооруженного мятежа. Чтобы придти к власти, мы собираемся использовать только конституционные средства. Я никогда не позволю себе ни единого шага, который поставил бы меня в такое положение, что я вынужден был бы бороться с германской армией. Напротив. Когда управление нашей страной перейдет в мои руки, а это вопрос нескольких месяцев, я буду рассматривать нынешних господ офицеров как ядро, из которого вырастет великая армия немецкого народа».

Гитлер говорил, держа левую руку на сердце, а правую, сжатую в кулак, – вытянутой вперед. Гул пошел по залу, прерванный неуверенными аплодисментами. Этой речью Гитлер завоевал рейхсвер, явно дав понять, что он не намерен дробить армию, высасывая из нее своих сторонников. Он желает ее всю, но не ранее, чем станет главой государства.

Приговор суда – 1,5 года тюрьмы каждому из обвиняемых – не удовлетворил тогда никого. Для симпатизирующих Гитлеру приговор выглядел слишком суровым. Для других – слишком мягким. Если бы судьи действовали со всей строгостью закона, они, возможно, смогли вернуть армии какую-то уверенность в будущем и вывести офицеров из-под гипнотического шока, вызванного речью Гитлера, который говорил целый час и никто не осмелился его прервать. Робость лейпцигских судей окончательно деморализовала армию, бросив ее в объятия Гитлера.

Она (армия) не ликовала, но и не протестовала, когда через 34 месяца после суда в Лейпциге, 14 июля 1933 года появился декрет Гитлера, где говорилось:

Армия никак не проявила себя, когда были отменены выборы, упразднен со смертью фельдмаршала Гинденбурга пост президента, отменена конституция и Гитлер, будучи канцлером, официально объявил себя «фюрером германской нации».

Немного всколыхнулась армия после публикации антиеврейских нюрнбергских законов. Армия, авиация и флот отказались выдать евреев из своей среды. Как ни странно, Гитлер и не настаивал. Такие известные офицеры-евреи, как Бакенкелер, Грасман, Рогге, Мильх и многие другие менее известные остались в кадрах вооруженных сил до самого крушения Рейха. Слова Геринга: «В своем штабе я сам решаю, кто у меня еврей, а кто – нет» стали своего рода руководством к действию.

Представители высшего эшелона немецкого офицерского корпуса недоумевали и считали антисемитскую политику Гитлера крупной тактической ошибкой. Они цитировали знаменитые слова кайзера, как-то заявившего:

Не лучше ли было бы иметь на своей стороне деньги, предприимчивость, мозги и международные связи евреев?

Однако, зная мнение на этот счет высшего офицерского состава, Гитлер время от времени пытался объяснить генералам корни и истоки своего отношения к евреям.

«Наша эпоха знаменует собой начало самой безжалостной борьбы за мировое господство. Эта борьба фактически ведется между двумя нациями – между немцами и евреями. Все остальное – лишь обман зрения. Израэлиты стоят за спиной Англии, США и СССР. Даже если мы изгоним евреев из Германии, они все равно останутся нашими врагами в мировом масштабе...

Поставив меня во главе Германии, высшие силы указали именно на немецкий народ как на новый Избранньш народ! А два народа не могут быть избранными одновременно. Сейчас мы – народ Божий! Время евреев кончилось. Две супернации не могут существовать одновременно! Одна из них должна быть уничтожена».

С чисто военной точки зрения было непонятно, зачем в начале процесса собственного возрождения сразу же бросать вызов «супернации», которая, по словам самого фюрера, владычествует над миром. Если Гитлер так уж одержим идеей борьбы с евреями, то эту борьбу можно было начать позднее, когда силы хоть немного уравняются. Если евреи действительно являются мощной «мировой силой», то результаты уже налицо: прошло всего полтора года войны, а Германия уже в кольце врагов, а главное – без друзей. И занята уже не поиском победы, а поиском спасения. Планы фюрера приведут к тому, что в дополнение к Англии в самое ближайшее время придется сражаться с СССР и США, т.е. со всем миром.

Попытки Гитлера внушить военным упрощенную истину о том, что на каких фронтах они бы ни сражались, они везде сражаются с евреями, до военных не доходила. Многие как трагедию воспринимали войну с Англией, где было полно их друзей и родственников. Так было в прошлую войну, так случилось и в нынешнюю. Гитлер уже не мог поручиться, как поведет себя армия, окажись она каким-то чудом на Британских островах. Не произошло бы братания, как в Первую мировую войну, что в итоге ускорило крушение кайзеровской Германии.

Но это была чистая теория. Гитлер прекрасно знал, что до Англии, а уж тем более до США ему никогда не дотянуться.

То недолгое время, которое еще у него есть, необходимо использовать, чтобы выбить из будущей игры Сталина.

Но разворачивая свои армии на Восток, необходимо было считаться с тем фактом, что почти вся военная верхушка вермахта – до командиров дивизий включительно – заражена так называемым «духом Рапалло». В расшифровке это означало, что большая часть руководящего немецкого офицерского корпуса, в первую очередь танкисты, летчики и подводники прошли подготовку и обучение в Советском Союзе. История эта была давняя и началась в пасхальное воскресенье 17 апреля 1922 года, когда в тихом итальянском курортном городке Рапалло был подписан договор, восстанавливающий дипломатические отношения между Германией и Советской Республикой.

Германия лежала униженная и поверженная после проигрыша Первой мировой войны. Россия, опустошенная мировой и гражданской войнами, зажатая железными тисками тоталитарного коммунистического режима находилась в изоляции от всего мира, выставившего против нее нечто вроде «санитарного кордона».

Договор в Рапалло был ее первым прорывом на международную арену. Остальная Европа и Америка потешались над этим альянсом, называя его союзом «слепого и хромого», «договором нищих» и т.п. Но, как показало дальнейшее развитие событий, потешались они над союзом двух изгоев совершенно напрасно. Помимо взаимовыгодной торговли, обеспечивающей рабочие места в Германии и приток новой технологии в СССР, обе стороны быстро наладили и военные связи.

Первоначальные задачи военного готрудничества Германии и России были сформулированы бывшим начальником кайзеровской секретной службы полковником Вальтером Николаи, старым и добрым куратором большевиков еще со времен, предшествующих февральской революции.

Неизвестно, встречался ли старый полковник с Лениным, но с членами ленинского ЦК встречался неоднократно, подробно и вдумчиво их инструктируя. Одним из старых сотрудников полковника Николаи был Карл Радек, близкий друг Ленина, Троцкого и Сталина, отвечавший в то время за советскую внешнеполитическую пропаганду. В частности, по его указанию Коминтерн со своей стороны также включился в борьбу против Версальского договора, называя его капиталистическим наступлением на германский пролетариат.