Незнакомые запахи были очень сильны. Тянуло дымом, но не таким, как от печи, а гораздо более въедливым и неприятным. Отчетливо пахло металлом и резиной.

Хлесткие звуки выстрелов донеслись до него. А затем крики. Вновь раздался тот рокот, который он услышал первоначально, и становился все громче.

Преодолевая проснувшийся в нем ужас матери, Грозный вжался в траву. Теперь он боялся того, что некогда видела и слышала Тира – так похожи были эти звуки и запахи. Он лежал, слыша, как приближается что-то грохочущее. Страх приказывал мчаться куда-нибудь без оглядки, но Грозный не двигался с места – чувство долга и привязанности к человеку оказалось сильнее.

Какое-то грузное и огромное чудовище, стуча и рыча, пронеслось по дороге, поднимая тучи песка. Едва опасность миновала, Грозный помчался к дороге и внезапно учуял запах Андрея. Он побежал вслед за клубами дорожной пыли, оставляемой чудовищем, но оно двигалось слишком быстро – не догнать. Грозный остановился в растерянности. Повернул к дому. Андрей должен быть там. Человек всегда был там.

Грозный углубился в траву, намереваясь сократить путь. Когда он выбежал из зарослей, жар огня заставил его отпрянуть. Домик человека был объят пламенем, оно перекинулось на сухие ветви тополя и постепенно подбиралось к стволу. Трещали горевшие доски, невыносимо тянуло гарью. Повсюду был запах чужих следов. Его немного озадачили следы, имевшие родственный, близкий запах – другая собака была здесь.

Грозный подбежал к огню, очень близко – жаркое дыхание грозило обжечь. Он вслушивался в гудение пламени, надеясь узнать, не прячется ли Андрей там – внутри.

Залаял. Никто не ответил ему. Как сумасшедший, щенок носился вокруг, в хитросплетениях отпечатков пытаясь разобраться, куда ведут следы Андрея или Тиры. Наконец уловил запах матери, уходящий к берегу. В несколько прыжков он очутился внизу и увидел Тиру.

Собака лежала на песке, вытянувшись в струнку, шерстка ее была обагрена кровью. Грозный прикоснулся к матери носом, она никак не отреагировала. Он лег и лизнул несколько раз ее мордочку, но и сейчас не почувствовал ни дыхания, ни движения.

И тогда Грозный завыл. Голос его, немного хриплый, менял тон от высокого к низкому, как будто он пел песню, исполненную тоски и горя. Ему вторил ветер, завывающий в голых ветвях многострадального, съедаемого пламенем тополя.

Ветер подхватил траурную песнь Грозного и понес над степью – много дальше тех мест, где бывал молодой пес. Печаль, и вместе с нею отчаяние, которое овладело псом, разливалась вокруг.

Наступил вечер, за ним пришла ночь, и все это время Грозный лежал возле Тиры, недвижно и тихо, иногда вздрагивая и приподнимая голову, будто прислушиваясь – ему казалось, что она пошевелилась. Но нет, это всего лишь ветер трепал волоски ее шерсти.

На восходе Грозный оставил ненадолго мать и вернулся к сгоревшему домику. Похожие на змеиные следы большого и тяжелого чудовища, которое встретилось ему на дороге, казались бесконечными, от них несло резиной. Грозный не мог представить в точности, что же именно случилось. Но пытливый ум его выдвигал предположения, искал образы, которые он мог бы сопоставить с обнаруженными запахами. Он вспомнил события ночи, которую подглядел в сознании матери. И постепенно родился в нем примерный образ этого чудовища, существа со странными круглыми ногами.

Представил он и людей, побывавших здесь. Их многочисленные следы были повсюду. Так же он понял, что друг исчез не по собственной воле, поскольку пролита была его кровь – капельки ее Грозный учуял возле тех отметин, похожих на змеиные, где следы Андрея терялись вместе со следами чужих людей.

Грозный и раньше догадывался, что другие люди существуют. Он никогда их не видел по-настоящему, только слышал голоса и улавливал иногда фигуры в испорченном помехами изображении, которое показывал ноутбук Андрея. Все это были неясные формы. Но теперь он твердо знал, что, как бывает множество сурков, мышей и других обитателей окрестных мест, так же должны водиться и двуногие существа, похожие на Андрея.

Другие люди – они пришли, чтобы забрать Человека. Они пришли, чтобы сделать больно и плохо одинокому существу, которому было страшно от их присутствия.

Чужие. Плохо. Боль. Страх…

Он спустился вниз к матери. Недолго еще полежал рядом с ней, а затем им овладело странное желание. Он вспомнил, как отнесся Андрей к убитому им белому созданию, которое он ошибочно принял за бабочку. «Птица» – он это хорошо запомнил.

Грозный долго рыл яму в песке, а когда она стала достаточно глубокой, как сумел, расширил и, подхватив Тиру зубами за ошейник, сволок ее на дно и начал засыпать песком. Все это он проделал без устали, не прерываясь ни на секунду. А когда закончил – натаскал камней, стараясь выбирать покрупнее, чтобы только-только вмещались в пасти. Все их он водрузил сверху небольшой горкой. Что-то еще беспокоило Грозного. Он сбегал наверх и, обежав пространство, выкопал из-под земли одну из припрятанных костей и принес на берег, подрыл с краю песчаного холмика еще одну небольшую ямку, куда положил свой подарок и носом присыпал еще песка.

Только довершив работу, он позволил себе отдохнуть.

Если бы какой-нибудь ученый человек наблюдал за действиями Грозного со стороны, он был бы озадачен.

А если бы хватило смелости рассказать об этом другим ученым, неизбежно начался бы яростный спор. Одна часть высоколобой братии твердо стояла бы на том, что это результат естественного стремления во всем подражать человеку, другие попытались бы робко оспорить данное суждение и доказать, что побуждением к этому могли выступить внутренние причины.

Несомненно одно: сознание Грозного было вовсе не темным, но что за разум прятался в нем, не знал даже Андрей, который имел право назвать себя первооткрывателем. Точно так же никто не мог знать, действительно ли у собаки все тот же набор органов чувств, что и у человека, или гораздо шире. Никто еще не был в шкуре другого существа, и вовеки тайной останется, как именно оно думает и что именно чувствует. Стремясь понять, человек может подключить воображение, но за основу всегда возьмет собственное мировосприятие, на которое приходится проецировать чужие поступки. Это естественный, и далеко не верный путь к открытию. Впрочем, другого и не дано…

В то же утро, оставив за собой сгоревший тополь, обугленные остатки человеческого жилища под ним и песчаный холмик на берегу реки, Грозный отправился по следу. Он повиновался желанию отыскать друга, какие бы препятствия его ни ждали.

Отступившее на какое-то время сознание вернулось к Андрею, принеся с собой гул и отчетливо ощущаемую вибрацию. Ему почудилось, что это снова озорует Грозный. Однажды на собственной шкуре ему довелось испытать на себе дар Грозного, и он хорошо запомнил это неприятное состояние. Сначала возникло ощущение неправдоподобной тишины. Затем откуда-то накатил страх, а во всем теле возник пульсирующий фон, схожий с гулом, какой иногда бывает в голове. И тогда стало жутко, а к горлу подступил комок тошноты. Но, по счастью, попытка Грозного окончилась неудачей и заслуженным наказанием…

Андрей вдруг ощутил, что может пошевелиться.

Лежа на животе, он сделал глубокий вдох и закашлялся от вонзившейся в легкие пыли. Это помогло быстрее прийти в себя. Он приподнялся на локтях, повернул голову и открыл глаза, чтобы осмотреться.

– Эй, док, очнулся?! – раздался голос откуда-то сверху.

Андрей увидел два тяжелых сапога перед собой, от них взгляд его перебрался выше, приметив выцветшую военную форму сидевшего на скамье человека, скользнул по звездочкам, определив капитана, и наконец уткнулся в рыжебородую физиономию.

– Давай, подымайся, – сказал капитан.

Но прежде чем последовать совету, Андрей глянул по сторонам и понял, что находится в кузове движущегося грузовика. Сквозь дыры в брезенте внутрь крытого тентом пространства вливался свет, проявлял себя в столбиках пыли.