— Половина четвертого уже, — сказал Карев, когда Толю посадили в камеру. — Ты домой не собираешься?

— На чем? Не пешком же пойду… Да и с ним говорить надо, пока «горячий». Ты иди, я дальше один справлюсь.

— Да ладно, послушаю немного, с чего разговор начнется.

Уяснив, что из всего им совершенного двух оперов интересует нападение на пьяного мужчину возле ларьков, Толя решил не запираться и рассказал все, как было. Карев ушел, а Николаев придвинул к себе стопку чистых листов и начал записывать объяснение. Разламывалась от боли голова и слипались глаза, но он продолжал упрямо водить авторучкой, подробно описывая действия Толи во время грабежа и сразу после него.

— На, читай, — наконец опер бросил ручку и протянул собеседнику два исписанных листа. — Когда прочитаешь, внизу каждой страницы — подпись, а в конце всего текста напишешь: «С моих слов записано верно и мною прочитано»… Ну, да ты помнишь!

Толя кивнул и, взяв бумагу, начал усердно, шевеля губами и поднимая брови, читать написанное.

Зазвонил телефон. Николаев вздрогнул от неожиданности. Брать трубку не хотелось, но, помедлив, он ответил.

— Да.

— Ты еще здесь? — в голосе жены не было ничего, кроме усталости.

— Да, — затылок отозвался новой волной боли, а рука сама нашла на столе пачку сигарет.

— Значит, не приедешь? А позвонить хотя бы ты мог?

— Я только что вошел, — пальцы бесплодно шарили в пустой пачке. — И я думал, ты уже спишь.

— Господи, как мне все это надоело… Как ты мне надоел со своей работой! Это когда-нибудь кончится? У нас когда-нибудь что-нибудь будет по-человечески, или тебе, действительно, кроме работы ничего не надо?

Николаев молчал.

— Как я устала!

Жена бросила трубку. Николаев устало потер лоб. Посмотрел на телефон, дотронулся пальцем до диска, но набирать номер не стал. Аккуратно положил трубку и отодвинул аппарат.

— Алексей Сергеич, — тихо позвал Толя. — Я написал. Правильно?

Николаев задумчиво посмотрел на Толю. Видимо, было в его взгляде нечто такое, что заставило Толю опустить голову и заерзать на стуле.

— Правильно, — вздохнул Николаев. — Очень даже правильно. Но мало. Теперь мы поговорим об остальных твоих подвигах.

— О каких… остальных? — упавшим голосом спросил Толя.

— Обо всех.

— Так за мной и нету ничего больше. Вот, один раз было, и все. Чистосердечно признаю… А больше нет ничего!

— Есть.

Разговор получился длинный, но, к сожалению, безрезультатный. К сожалению, в первую очередь, для Толи, потому что, поведи он себя иначе, и все было бы по-другому.

Но он выбрал свой путь и прошел по нему до конца. Твердых доказательств причастности Толи к другим преступлениям у Николаева не было, а Толя, признав один эпизод, стойко открещивался от остального. В другой обстановке Николаев наверняка «расколол» бы его, но скопившаяся за день усталость и окончательно выбивший из колеи звонок жены сыграли свою роль, и после двух часов интенсивного общения они так и остались на одной позиции. Чтобы как-то отвязаться от опера, Толя рассказал ему про двух своих знакомых, промышлявших тем же способом, что и он, а заодно и про Озимова. Про грабителей Николаев слышал и раньше, но добраться до них пока не мог. Информация про Озимова оказалась новой и интересной. Несмотря на развернутую им широкую торговлю, в поле зрения уголовного розыска он пока не попадал.

Почувствовав, что окончательно уперся в тупик и никакого прока от дальнейшего общения не будет, Николаев отвел Толю в камеру и вернулся в свой кабинет. Начало рассветать, и появились на улицах первые прохожие. Распахнув окно, Николаев оперся на укрепленную снаружи решетку и полной грудью вдохнул свежий утренний воздух.

Кроме невероятной усталости и голода, обычных спутников ночной работы, он ощущал чувство глубокого удовлетворения.

Окрыленный благополучно завершившейся историей с дочерью и подстегиваемый воспоминанием расправы над ее обидчиками, Владимир Иванович Марков ударными темпами, за несколько дней закончил дело, которое должно было стать венцом его коммерческой деятельности и обеспечить процветание на весь остаток жизни. Доверенная ему несколькими частными лицами и фирмами крупная сумма денег перекочевала на счет одного заграничного банка, чтобы обеспечить проведение сделки, результатом которой и явилось бы его невиданное личное обогащение. «Там» уже все было готово.

В середине следующей недели Марков планировал вылететь во Францию, за несколько дней все провернуть и вызвать к себе семью. Обратно он уже не вернется. Часть прибыли, конечно, уйдет на то, чтобы рассчитаться с «центровыми», которые обеспечили ему получение кредитов и проведение местного этапа махинации, но на его счету все равно останется сумма со многими нулями. И пусть обманутые партнеры жалуются, кому хотят. «Там» достать его им будет трудновато, меры к этому уже приняты. А в эту страну он возвращаться не намерен, ни в ближайшем будущем, ни вообще.

В четверг вечером, когда он сидел в своем кабинете и просматривал бумаги, решая, какие необходимо уничтожить, а какие можно бросить в офисе, на столе у его секретарши Светы зазвонил телефон. Ей самой звонили крайне редко, но в этот раз, подняв трубку, она не стала переключать линию на кабинет шефа, говорила она тихо, постоянно косясь на дверь, и постаралась побыстрее закончить разговор. Мужчина, который позвонил, вызывал у нее страх, хотя виделись они всего два раза и ничего плохого он ей не сделал. В этот раз он и сам не собирался затягивать разговор. Задав несколько вопросов и удовлетворившись ответами, он отдал короткое распоряжение и отсоединился. Света положила трубку с явным облегчением.

Следующие полчаса она провела, постоянно поглядывая на часы и не делая ничего полезного. Ровно без четверти семь она зашла в кабинет шефа. Mapков уже закончил разбираться с бумагами и теперь, развернувшись вполоборота к телевизору, смотрел футбол и потягивал пиво из запотевшего стакана. К семье он явно не торопился. Наблюдая за игрой, он раздумывал о том, как наиболее приятно провести вечер. Один из возможных вариантов как раз касался Светы. В этом случае ее согласие не требовалось, но, взглянув на ее бледное лицо и дрожащие пальцы, Марков решил, что сегодня лучше от этого отказаться. Мало ли что. Хватило тогда волнений с рыжеволосой Зиночкой.

— Владимир Иванович!

— Да, Светочка! У тебя что-то случилось? Какой-то вид не цветущий.

— Мне… Мне что-то не здоровится. Я пойду домой, хорошо?

Марков нахмурил брови и отхлебнул пиво, изображая глубокую задумчивость.

— Что-то серьезное?

— Нет, до завтра пройдет.

— Может, сказать Коле, чтобы отвез тебя?

— Не надо, спасибо. Меня супруг встретит, он звонил сейчас. Спасибо.

— Не стоит, — Марков широко улыбнулся. — Конечно, иди. И так уже времени много! Если окажется что-то серьезное, то завтра не приходи. Но я очень надеюсь, что завтра…

— Да нет, до завтра все пройдет!

— Точно? Ну ладно! Когда пойдешь, не забудь сказать Коле, чтобы дверь закрыл.

Света собралась очень быстро, чисто символически задержалась перед зеркалом и выскочила на улицу.

Она прошла по проспекту два квартала, быстрым шагом и постоянно оглядываясь, а потом резко свернула во двор и направилась прямо к темно-синему «БМВ-520» с затонированными до черноты стеклами и сверкающим после недавней мойки кузовом.

За рулем машины сидел Валя-Латыш. Как только девушка опустилась на соседнее сиденье, он включил двигатель, выехал на проспект и, не спеша, поехал в сторону моста через Красную речку.

— Опаздываешь, — сказал он вместо приветствия. — Какие-то проблемы с начальником?

— Нет.

— И ты плохо выглядишь. В чем дело?

Света пожала плечами и закурила. Валя покосился на ее трясущиеся пальцы и поджал губы. Работать с агентами-женщинами он не любил, но в этом случае выбирать не приходилось. Подложить Маркову мужика не представлялось возможным, и потому приходилось мириться с постоянными страхами и истериками.