На стрельбище, впрочем, было полно оружия – и Калашников с барабанным магазином, которого нигде раньше я не видел.

Поэтому мне было хорошо – я перебесился. За меня Атос мог быть спокоен.

А рассказывать мы никому ничего не будем – а то был у меня такой случай: я проболтался об этом при одном копе.

Человек он был хороший, но правильный в своих поступках вне и внутри службы. Этот коп включил меня в список для проверки, когда какой-то подонок начал стрелять по людям из машины. Включил просто потому что так у него было написано в инструкции – включать, в частности, всех, кто тренируется. Всё обошлось, конечно, а я получил ещё один урок на тему, что хвастаться нехорошо.

Не надо хвастаться, говорит тебе жизнь постоянно, не занимай пустого места в разговоре своей болтовнёй. Не надо этого делать, потому что в результате ты огребёшь по самое небалуйся.

Чтобы как-то оправдать своё присутствие я вызвался на прокладку следующего выхода. Она оформлялась множеством бумаг и регулировалась огромным количеством инструкций. Всё это, разумеется, потом нарушалось, и знали об этом все – включая авторов инструкций.

Атос был гений.

Собственно, я давно это подозревал, что он гений, но как-то это всё блестяще подтверждалось.

Оказалось, что он давно уже работал в Зоне, и главным его достижением было то, что он придумал способ промышленного поиска артефактов.

Сложность была в том, что Зона постоянно менялась. Аномалии переползали с места на место, происходили выбросы, монстры модифицировались, и доля одних уменьшалась, в то время как доля других увеличивалась.

Изменялся и расклад сил у Периметра.

А вот Атос придумал, как оптимизировать процесс поиска и превратить его почти в геологическую задачу.

Он положил передо мной огромный планшетный компьютер. Интерактивная карта Зоны мигала и переливалась разными цветами. Ещё хорошо, что он не стал передо мной кидать понты и играться с трёхмерными образами. Которые так стали модны на презентациях проектов, когда инвесторы не до конца уверены в реальности перспектив.

Трёхмерные голограммы в таких случаях очень помогают – и по обе стороны океана.

Вот он, тёмный массив городских кварталов Припяти, вьющаяся по краю лента реки, разноцветные поля свалок, отходящая от свалки дорога на «Янтарь», и дальше по этой дороге грунтовка к нашему посёлку.

Мигающие аномалии в болотах и переливающиеся фиолетовым у рыжего леса и Лиманска.

На плоском экране жил целый мир во взаимосвязи выбросов и сезонных явлений (учитывалась, кажется, и активность солнца).

Поперёк карты шли тонкие розовые и жёлтые линии – будто геологические разломы.

В этом и был скрыт успех: двигаясь этими путями, минимизируя присутствие посторонних, Атос прогнозировал результаты поисков.

Но это было полдела – он прогнозировал не максимальный выход каких-то батареек, а совершенно экзотические вещи – вроде темпоральных артефактов, ускорителей и замедлителей времени, акустических резонаторов и «чернобыльского мумиё»

Я понял, что сделал Атос – он собрал чудовищную статистику, одну из самых полных (интересно, как он её собирал), обработал её (это было тоже невероятно, даже при его фантастической работоспособности, даже если он впряг в это дело целую группу) и каким-то образом всё это обобщил.

То есть Атос владел динамикой жизни Зоны.

Понятно, что в эту динамику всегда могли вмешаться внешние силы, понятно, что если перестать набирать данные, то корреляция уменьшится и модель пойдёт вразнос, но всё равно, это было гениально.

Мы закурили.

Я с восхищением смотрел на него.

– Видишь, Серёжа, что мы сделаем? Мы пройдём три маршрута, причём один кольцевой, и будем искать материал по списку. Надеюсь, что никто нам не помешает.

Он водил пальцем по экрану. И я понял, зачем ему понадобились линии розового и жёлтого цвета – они шли на пересечение, и там, где они пересекались, находилось нечто.

Аномалии там группировались по физическим принципам и, кажется, управлялись гравиконцентратами. Гравиконцентраты сгоняли аномалии как пастухи, причём это были не простые аномалии, а порождающие другие аномалии, в свою очередь порождающие что-то из немалого набора артефактов.

Я помнил ещё страшилки в газетах, как когда-то в Зону набирали таджиков.

Это был циничный ход – таджиками (впрочем, среди них были люди самых разных национальностей) называли даже не отмычек, одноразовых сталкеров, а заготовки для артефактов.

Несчастным недолго пудрили мозги, а потом толкали в одну из аномалий, типа «карусели», человек исчезал в вихре, а исполнители потом собирали артефакты. По экономической эффективности это было сравнимо с трансплантацией органов.

Я решил чем-то помочь своему благодетелю и остался на ночь – если гравиконцентраты держат аномалии, то россыпи артефактов будут идти в узком коридоре, причём, добавляя причины происхождения как исключающий фактор, можно было картировать россыпи с точностью до метра.

Никакой романтики, чистая наука. Не нужно совершать массу лишних движений, рисковать или соваться в заведомо пустое место.

У Атоса был большой список на поиски, например, был целый план на артефакты «колобок» и «светляк», и ясно было, что это какой-то заказ «сверху» или «сбоку». Было понятно, что артефакты эти медицинские, регенерационные, но никакой косметической корпорации в таких количествах не нужные.

Не смогла бы даже большая корпорация переварить такие объёмы – или я чего-то не понимаю.

Я стал догадываться, что «RuCosmetics» занимается отнюдь не только косметикой, и может быть, косметикой в меньшей степени. Тем более что кроме активных «колобков» в списке значились вовсе неизвестные мне предметы.

Отогнав эти мысли, я произвёл расчёт на «колобки», которые были ещё привязаны к зонам химического загрязнения и подивился результатам. Модель Атоса работала и даже учитывала поправку на миграцию аномалий.

Я так увлёкся, что досидел почти до утра.

Ну и ладно, будет видно, что я не даром свой хлеб ем. Эти дела как-то отвлекли меня от собственного бедственного положения – я был никто, вернее, я был беглец, преступник, скрывающийся от правосудия. Тут я мог бы жить вечно.

Но только радости в этом было мало.

«Семнадцать мгновений весны»

Я, Роман Алексеевич Гримо, не люблю праздники.

Что насупились? Некоторые с таким же пафосом говорят: «Мне сорок два года и я алкоголик». Но по мне это куда глупее, чем честно сказать, что ты не плывёшь по течению.

Мне многие за это пеняют, а я всё равно не люблю. И больше прочих я не люблю странный промежуток между майскими праздниками, который не любил ещё с детства. Время между Первомаем и Днём Победы было всегда странным, нелегальным выходным днём, растянувшимся на неделю.

Это потерянное время, потому что никто не работает, а те, кто работают, вернее – вышли на работу, только смотрят в окно или пьют чай. Раньше меня вывозили на дачу, где росли такие же берёзы, как здесь (ну или почти такие же), и ход моей детской жизни нарушался.

Я говорил маме: «Нужно сделать домашние задания», но она всегда говорила, что успеется, и конечно, ничего не успевалось, и я стоял, красный от стыда, у доски, с зажатой в кулаке запиской: «Мой сын Роман был болен», и понимал, что всё это враньё и будет плохо.