– Ага, – говорит Оливер. – Поэтому ты и приехал.

– Чем больше я об этом думал, тем больше был уверен, что не хочу в этом участвовать. Даже когда приехав в Сан-Диего, я это знал. Я не хотел давать добро и обнадеживать их. Не хотел делать из нас посмешище. Но когда я приехал в Калифорнию и… один из двигателей вышел из строя, потом и другой, в итоге мы могли бы вообще все потерять. И не один кредит не смог бы нам помочь.

– Ты не сказал ни мне, ни Анселю.

Я качаю головой.

– Не сказал.

– Но рассказал Харлоу.

Глубоко вздохнув, я перевожу взгляд на горизонт. Над головой нарезает круги чайка, прежде чем клювом вниз спикировать в океан.

– Да, – наконец, отвечаю я.

– И как ты думаешь, должен ли я злиться, что ты рассказал ей, а не мне? Ты с ней знаком сколько, двенадцать часов? – спрашивает Оливер. – А мы дружим больше шести лет.

– Ты прав. Но вы с Анселем постоянно присутствуете в моей жизни. А Харлоу временно. – Оливер приподнимает бровь и я быстро добавляю: – Поначалу я так думал.

– И поэтому тебе было легче открыться человеку, которого ты едва знаешь, нежели тем, с кем общаешься всю взрослую жизнь?

– Думаешь, я не понимаю, что это бессмысленно? Но я не хотел, чтобы вы знали о происходящем, до тех пор пока сам во всем не разберусь. Мне не хотелось, чтобы вы видели меня в таком состоянии.

– Ты упрямый гордый идиот, Финн Робертс.

Я поправляю бейсболку.

– Ну да, мне это уже говорили.

– После всего услышанного, я так понимаю, ты уехал, когда узнал, что Харлоу сделала тоже самое.

Я сдвигаю брови, ничего не понимая.

– Она не хотела говорить тебе о своей маме, ты не хотел говорить нам о своих проблемах. Вы оба хотели пережить все самостоятельно.

– Нет, – качая головой, отвечаю я. До меня доходит. Он думает, я уехал, потому что Харлоу ничего мне не рассказала. Господи. С каких пор я стал таким бездушным? – Я не поэтому уехал из города, Оливер. Ради всего святого. Такое же случилось и с моей мамой, а еще я рассказал Харлоу о своих проблемах, и ночью мы признались друг другу в вечной любви. Если бы дело было только в этом, меня не надо было бы спасать.

– Очевидно, здесь что-то еще, и Харлоу такая же упрямая, как и ты.

Я потираю глаза руками.

– Я уехал из города, потому что мне нужно было возвращаться сюда и… – глядя на него, я делаю паузу, – и я уехал, потому что разозлился на Харлоу, когда она хотела спасти мой бизнес, не обсудив это со мной.

Качая головой в недоумении, Оливер откидывается на спинку.

– Что?

Я рассказываю, как Харлоу встречалась с Сальваторе Марин, не посоветовавшись со мной. Как она обсуждала детали моей жизни, к которой не имеет отношение. Как она предложила использовать на протяжении нескольких месяцев мою лодку, когда даже не знала, смогу ли я выполнить условия контракта или нет.

– Получается, она заранее не хотела тебе говорить, пока не убедилась, что все получится? – мягко интересуется Оливер, словно чтобы просто убедиться в том, что он и так знал. – Она не хотела делиться этим, пока это не стало реальной возможностью?

– Ну да, – осторожно отвечаю я. – Именно так она и объяснила.

– Прямо, как ты, когда не хотел говорить нам о телешоу, пока это не стало реальной возможностью?

Я понимаю, куда он клонит, но тут все равно не складывается:

– Оливер, эта ситуация – полный бардак. Конечно, я сразу же должен был вам все рассказать, ведь вы мои друзья. Но Харлоу следовало посоветоваться в этом вопросе, от этого зависит вся моя гребаная жизнь. Это не одно и то же.

Некоторое время он смотрит на воду.

– Да, я понимаю.

Мне больше нечего добавить.

– Пошли, блять, выпьем пива. Я тебе расскажу все подробности про шоу.

Оливер кивает, встает и идет за мной в сторону моего грузовика.

– А ты счастлив здесь без нее? – спрашивает он. – Ты доволен, что каждый вечер возвращаешься в пустой дом?

Невесело усмехнувшись, я отвечаю:

– Не особо.

– Ты, конечно, думаешь, что она настоящая засранка, которая пыталась разрушить весь твой бизнес. Вот же сучка.

– Господи, Оллс, она ничего такого не хотела, – инстинктивно защищая ее, отвечаю я. – Возможно, она просто искала способ, чтобы мы были вме…

Я останавливаюсь, оглядываюсь и вижу широченную самодовольную ухмылку Оливера.

Со стоном я говорю:

– Да пошел ты на хуй, чертов австралиец.

ХАРЛОУ

Во вторник я просыпаюсь и сразу же понимаю, что у меня начались месячные, которые сразу же принесли как облегчение, так и злость на Финна, что он просто запрыгнул в свой грузовик и свалил на север, так и не разобравшись в наших отношениях.

Одно из качеств, которое мне нравилось в Финне, – что он очень простой и готовый на все ради семьи, работы или друзей. Похоже, это не относилось к девушке, на которой он был женат двенадцать часов часов, влюблен в течение дня, и которая могла от него залететь.

Но тут же вспоминаю, почему мне это в нем так нравилось – потому что именно так воспитывали и меня. Заботиться о других. Не пугаться ответственности. Решать проблемы. И, как говорил мой папа бесчисленное количество раз, «беспокойство – это еще не подготовка».

Поэтому на рассвете я еду к родителям проверить, убедиться или, по словам папы, стать навязчивой мухой.

Папа уже встал, но толком не проснулся и ел хлопья, глядя в окно, поэтому я взбегаю по лестнице и забираюсь к маме в постель. Я не хочу посвящать ее в свои проблемы, зная, через что она каждый день проходит, но она все же мама, которая нуждается в крепких объятиях.

У нее еще не выпадали волосы, но я уже оплакивала их. Я унаследовала папину оливковую кожу, но мои рыжие волосы были от мамы, и сейчас они были рассыпаны по всей подушке, такие же длинные и густые, как я помню с детства. Ее волосы были ее главным достоинством на пике ее карьеры. Однажды она даже снималась в рекламе шампуня, и я любила ее дразнить, ведь они были очень блестящие и пышные.

– Доброе утро, Тюльпанчик, – спросонья бормочет она.

– Привет, Пантин.

Она хихикает и утыкается лицом в подушку.

– Ты никогда от меня не отстанешь с этим, да?

– Ага.

– Гонораром от этой рекламы мы оплатили…

– Папины камеры, которые он использовал при сьемке «В западне», – заканчиваю я за нее. – Это помогло ему заключить контракт с «Юниверсал» для «Виллоу Раш», за который он получил Оскар.

Это правда. Мамина работа оплачивала папину, именно так мы и двигались вперед, и каждый этим гордился, не смотря на то, что мой папочка самый гордый мужчина на земле. Мама была из богатой семьи в Пасадене. А папа сын матери-одиночки. Но его никогда не заботило, что его карьера пошла в гору, благодаря имени и связи с Маделин Вега. После того как любовь всей его жизни стала его женой, для папы имели значение только три вещи: что мама взяла его фамилию, как сделать ее счастливой и чем бы им двоим заниматься в жизни.

– И почему парни такие придурки? – спрашиваю я.

Она смеется.

– Ни разу не слышала, чтобы ты расстраивалась из-за парня. Я уже начала было волноваться.

– Волноваться, что я интересуюсь девушками?

– Нет, – смеясь еще громче, отвечает она. – Это было бы еще полбеды. Я переживала, что ты стала хладнокровной пожирательницей мужчин.

– Делаю, как папа, – зарываясь лицом ей в волосы, объясняю я. Не смотря на обычные шампунь и крем для лица, сейчас она пахнет по-другому – не плохо, а просто иначе – это результат химиотерапии и других процессов, происходящих с ее телом. Не то чтобы я думала об этом каждый час, но иногда это обрушивается, как снег на голову, и я понимаю, что мама больна, и мой мир теперь не такой, каким был два месяца назад. – Просто раньше я никого не воспринимала всерьез.

– Ты имеешь в виду, пока не появился Финн?

– Ага.