– Уверен, ты этого не сделаешь. Даже могу привести пару доводов в пользу такого умозаключения.

– Интересно будет послушать.

– Сокровища и так принадлежат тебе. Надеюсь, в самом ближайшем будущем они умножатся. Зачем же бежать от собственного счастья? Это первый довод. Рассуждаем дальше. Сам знаешь, что меня связывает с Карглаком какая-то неведомая нить. Стоит мне только испустить дух, как он узнает об этом и немедленно примчится сюда. Ты хочешь оказаться с ним лицом к лицу? Да и другие максары в стороне не останутся. Как-никак, а ты ближайший сподвижник их смертельного врага. Как ты думаешь, позволят они тебе покинуть Чернодолье? Допустит ли Карглак, чтобы ты умыкнул его сокровища? Тут даже клинок не поможет! Тем более что я настрою его на нанесение одного-единственного удара. Для меня это проще простого. Вот так выглядит второй довод. При желании можно найти еще несколько не менее убедительных.

– Я вижу, ты обдумал все наперед.

– Как же иначе… Я ведь все-таки военачальник… Но риск, конечно, есть. И риск немалый… Вся надежда на тебя. Ты согласен помочь?

– Согласен, – после краткого раздумья кивнул Хавр. – Как говорится, можешь располагать мной. Прежде наш договор существовал только на словах. Теперь, когда деньги получены, я должен выполнить его. То есть служить тебе верой и правдой.

– Я не сомневался в твоем здравом смысле. Но учти, что держать меч над чьей-то головой занятие довольно утомительное.

– Как-нибудь справлюсь… Передавай привет своей шалунье. Кстати, почему ты так лебезишь перед ней? Даже смотреть противно.

– Она же женщина. И до сих пор ощущает себя все той же красоткой, какой была давным-давно. А как легче всего привязать к себе женщину? Льстивыми речами, страстными взорами, обожанием, поклонением… Только все это надо делать от души. В таком деле лучше пересолить, чем недоперчить.

– Тебе виднее, – сказал Хавр. – Смотри, не перестарайся. А не то она тебя как крысу… х-хрум… и даже солить не станет.

Перевоплощение Окша было окружено такой завесой тайны, что на всякий случай даже решили усыпить войско, чему, кстати, очень способствовало вино, принятое внутрь без всякой меры.

Эштра, полжизни просидевшая в сырой темнице, самостоятельно передвигаться не могла, и в ее распоряжение предоставили носилки. Носильщиков она выбирала так тщательно, словно намеревалась завести от них потомство. В конце концов выбор старой ведьмы пал на четверых молоденьких и смазливых адъютантов.

Сама же она указала и путь в подземелье, вернее, в ту его часть, где многие поколения хозяев цитадели практиковались в своих опытах над живыми существами. Хавр, очутившийся в таком месте впервые, сразу пожалел о том, что согласился присутствовать при процедуре перевоплощения. Однако идти на попятную было поздно – лемуры, вызванные волей Эштры из своих пристанищ, уже окружили раму, на которой лежал обнаженный Окш, кольцом ярких светильников.

Хавр постарался выбрать для себя такую позицию, откуда и Окша хорошо видно, и Эштру рубить сподручно. Дабы не задохнуться от царившего здесь зловония, он прикрывал нос платком, а дышать старался по большей части через рот. Сновавшие вокруг лемуры очень раздражали Хавра, но он не забывал, что клинок способен нанести только один результативный удар.

Адъютанты, ввергнутые в глубокий транс, остались где-то за пределами освещенного пространства. Хавр уже начал догадываться о печальной участи, ожидавшей их.

– Я не выношу боли, несравненная, но не хотел бы, чтобы меня усыпили, – сдавленным голосом произнес Окш. – Желаю все время оставаться в здравом уме.

– Ах ты, проказник! – При звуках голоса Эштры стоявшие поблизости лемуры шарахнулись в сторону. – Любишь, когда с тебя сдирают шкуру? О, это и в самом деле сладостное ощущение. Я сделаю все, чтобы ты получил от перевоплощения невыразимое удовольствие. Раньше я считалась лучшей мастерицей среди максаров. Могла сделать мрызла из чего угодно. Карглак обязан мне всем, что у него сейчас есть… Тебе ведь не больно, нет? – Раздался треск распарываемой плоти, и во все стороны брызнула кровь.

– Нет, – после некоторого молчания согласился Окш. – Скорее приятно…

– Ай-яй-яй! – продолжала Эштра. – Как я посмотрю, кто-то уже успел поработать над тобой. Да уж так неудачно! От такого перевоплощения больше вреда, чем пользы. Я бы таких горе-мастеров рук лишала!

– Вы ее жизни лишили! – На мгновение Окш утратил самообладание.

– Не та ли это вертихвостка, труп которой я отправила в дальнюю дорогу? – Эштра и не думала скрывать злорадство. – А ты, похоже, до сих пор не можешь ее забыть. Помочь?

– Не надо… – глухо и с усилием ответил Окш, сдерживая непонятно какую боль, не то физическую, не то душевную. – Даже в печальных воспоминаниях есть своя прелесть…

– Как хочешь, – буркнула Эштра, орудуя своими страшными когтями, с успехом заменявшими ей хирургические инструменты. – А то ведь заодно с телом можно и на душу глянец навести.

– Несравненная, я бы попросил тебя воздержаться от этого. – Окш, голова которого была притянута ремнем к раме, скосил глаза, отыскивая Хавра.

– Воздержусь, воздержусь, – заверила его Эштра, заранее предупрежденная об ответственности, которую она понесет в случае неудачного исхода процедуры перевоплощения. – Теперь давай решать, что будем делать с твоим телом. Хочешь, я придам ему божественную красоту?

– Я бы предпочел дьявольскую неуязвимость и силу.

– Одно другому не мешает… Это ведь не последнее твое обличье. Истинные максары меняют шкуру чаще, чем змеи.

Клинок, приведенный в боевое состояние, почти ничего не весил, однако от вибрации в рукоятке у Хавра занемели пальцы. Он только один раз мельком глянул на то, что раньше было телом Окша, и сразу сосредоточил внимание на его лице, хотя и бледном, но удивительно спокойном.

Горбатая уродка, больше похожая на огромное членистоногое, чем на существо человеческой породы, разделывала свою жертву с быстротой и сноровкой паука, набросившегося на неосторожную муху. Лемуры еле успевали подставлять медные тазы, в которые то шмякались какие-то куски, то звонкой струйкой била кровь. При этом Эштра ни на мгновение не прекращала бормотать себе под нос…

– Сердце у тебя молодое, крепкое, но для грядущих дел слабовато будет… А вот легкие никуда не годятся. Как ты умудрился их так запустить?

– Когда я был ребеночком, меня одна тетя в ямку закопала. – Голос у Окша теперь был какой-то странный, даже и не его вроде. – Пришлось наружу выбираться… Вот и наглотался песочка. Ты еще долго собираешься меня мучить?

– Только начала, – ответила Эштра с садистской прямотой. – Но всего тебя я за один присест не переделаю. Перевоплощение дело долгое. Хотя уже после первого раза ты почувствуешь себя совсем другим человеком.

– И даже с Карглаком смогу в рукопашную схватиться? – не сказал, а скорее прокряхтел Окш.

– Зачем тебе Карглак сдался?

– За тебя отомстить.

– За себя я сама отомщу, мой драгоценный. Это такой зверь, что кого хочешь искалечит. Я-то уж его хорошо изучила. И силы его знаю, и слабости… А что это с тобой? Никак задыхаешься?

От этих слов Хавр сразу насторожился, а Окш прохрипел: «Тяжело, давит что-то…» Эштра сразу отстранилась от него и уставилась своими жуткими бельмами во мрак, из которого немедленно появился один из адъютантов. Пустыми глазами и деревянной неестественной походкой он напоминал манекен.

Лемуры, содрав с адъютанта одежду, уложили его по соседству с Окшем так, чтобы Эштра могла без труда до него дотянуться. Та что-то недовольно пробурчала и, взмахнув своей костлявой лапой, распорола тело молодого человека от горла до паха. Сейчас она очень напоминала одну весьма известную курносую даму, всем другим нарядам предпочитающую ветхий саван. Только, в отличие от нее, Эштра прекрасно обходилась без острой косы. И собственных ногтей вполне хватало.

Теперь почти все лемуры сгрудились в центре освещенного круга. Лишь двое или трое продолжали подносить фигурные флаконы со снадобьями. Эштра наклонялась то в одну сторону, то в другую, и Хавру, чтобы лучше видеть лицо Окша, пришлось подойти поближе. Кровь хлюпала у него под ногами, а от спертого воздуха (к смраду, исходившему от тела Эштры, и тошнотворным ароматам подземелья добавился еще тяжкий запах пропитанных алкоголем каловых масс, переполнявших вскрытую утробу несчастного адъютанта) кружилась голова.