– Ну и комплект мне подсунули, – удивленно сказал Леня. – Жилет и пуховик патриота. Да еще и китайского производства. Как бы на стельках не обнаружить какие-нибудь агитки!.. Мы теперь все время будем там одеваться, – сказал он. – Причем выбирать только «фирму» – для суровых настоящих мужиков. Чтобы надел и почувствовал себя Вояджером во вселенной, а не каким-то… мешковатым горожанином.

– Каждый день я стараюсь сделать какое-нибудь доброе дело, – благостно говорил Леня, пакуя чемоданы. – Позавчера я отправил гонорар в защиту слонов, вчера нарисовал картинки для аукциона, деньги от него пойдут в больницы и детские дома, сегодня купил смеситель для ванны тестю и поддержал материально сына – ему надо часы новые, швейцарские, хотя бы предпоследней модели – те, что были раньше, уже не соответствуют его статусу; отказался с фашистами выставляться на выставке! Столько дел предстоит хороших и добрых: с внуком поводиться, жену приголубить, съездить на Урал – побродить с Витей по снегам, пожечь костерик, скульптуру снеговика из чугуна отлить, а то у меня водолазы только из бронзы. Нет, ясно, что одной жизни мало человеку. Теперь я все брошу – и отправлюсь на Северный полюс!..

Кое-какие подвиги Леня успел свершить прямо перед отплытием в Арктику, и это согревало его душу.

Например, в Екатеринбурге он предложил остановленному заводу мягких игрушек снова запуститься, чтоб они наладили производство даблоидов, начертил им выкройки и послал по почте. А потом в Челябинске набил под завязку шкаф этими большими красными ногами с кругленькой головкой, шкаф-Дао, откуда исходит вся тьма вещей… Но шкафа не хватило, и даблоидами был завален весь огромный зал галереи «Окно» до самого потолка. Они весело выпирали на улицу, вырвавшись на свободу, полностью подтверждая лозунг, распростертый над ними: «Даблоиды живут и побеждают! А ты?» Лозунг звал людей на радость, на труд и на жизнепостроение в духе первых советских авангардистов.

Леонида сфотографировали для местной газеты и объявили уральским классиком современного искусства. А он уж мчался в Сибирь, в Красноярск. Его ждал необитаемый остров Татышев на Енисее, где Леня от дерева к дереву протянул веревки и развесил сотни старых простыней и пододеяльников. Целый остров увесил простынями, я видела по телевизору: оператор снимал с вертолета.

«Белые пятна моей памяти» называлась эта работа. Для нее было собрано постельное белье с нашей кровати, кроватей родных и близких плюс около месяца по призыву местного телевидения подтаскивали к приезду московского художника ветошь гостеприимные красноярцы.

– Как я могу не поехать? – говорил Леня. – Они же все повесят не так!

Через день из Сибири пришло сообщение:

Полный порядок.

Завтра открытие.

Простыни украли.

Завтра еще повесим.

Целую!

– Понимаете, – слегка обескураженно бормотал Леня в репортаже из Красноярска на канале НТВ, – это щемящая вещь: между деревьями протянуты веревки, простыни есть, а жителей – нет, лишь только выстиранное постельное белье полощется на ветру…

Тишков развесил новую партию простыней с пододеяльниками. И написал обращение, что это произведение искусства, художественный объект. Утром приходит – остров гол, как сокол, а белье опять украли. Видимо, нужда в пододеяльниках у красноярцев сильнее любви к искусству.

А он уже в Австрии, на крыше музея в Линце устанавливал свою электрическую Луну в проем часовни на выставке «Страх высоты». Рядом с Леней вывешивал воздушные шары на крыше испанский авангардист, шаляй-валяй привязал их и ушел. Вдруг случился ураган, ливень, внезапное похолодание, шары беспечного испанца неудержимо стали рваться в небо, Леня схватился за веревки – давай удерживать шары, балансируя на карнизе. Одолеть ураган не удалось – резиновые баллоны с яростью вырвались и улетели в сторону Татр. Слава богу, Тишков догадался вовремя от них отцепиться.

Домой он вернулся с чудовищным бронхитом, заложенным носом, с высокой температурой. Жаль, некогда было лечиться, так как его ждал Тайвань. Всего четырнадцать часов лету. Причем газеты пестрели заголовками: «На Тайвань обрушился беспощадный гремучий тайфун».

– Не смей подрезать мне крылья! – орал Леня, когда я пыталась его остановить. – Как я не полечу? Они же все утратили, китайцы. Как тереть тушь, как сочинять стихи, как писать иероглифы козьей кисточкой, теперь это знаю только я.

Ко мне понеслись будоражащие sms:

В очереди

на регистрацию

один я русский

последний

в толпе китайцев.

Взлетаю, положи мне

тышу на телефон!

До встречи!

Пекин – Гонконг – Тайвань.

Тайфун.

Целую!

И наконец, умиротворяющее:

В центре тайфуна летают бабочки.

Вместо прогулок по городу Гаосюнь и посещения буддийских храмов Леонид сразу принялся собирать оборванные пальмовые листья в парке, где должна была развернуться его инсталляция. У него мгновенно возникла идея построить из этих листьев хижину прямо в музее и поселить в нее Луну. Потом он увидел на островке рядом с музеем раскидистое тропическое дерево, одно из немногих уцелевших после сокрушительного тайфуна, и решил вывесить Луну там. Вокруг ползали черепахи и водяные змеи, гуси перепутали ночь и день из-за света Луны и с гоготом кружили вокруг электрического месяца.

Но как ни в чем не бывало на деревянном причале в беседке («light wooden construction!») Леня поставил столик со стульчиком, чтобы каждый, кто придет полюбоваться Луной, смог присесть на минутку и написать стихотворение красивыми иероглифами на рисовой бумаге.

– Арктика нуждается в моей помощи, – серьезно сказал Леонид. – Это ледяной венец планеты. Я должен увидать все воочию и поведать людям Земли, что там происходит. Причем я поеду с Луной, чтобы ею высветить для человечества эту проблему!

В разных частях Земли у него в наличии были Луны – одна осталась на Тайване ждать отправки в Новую Зеландию, другая висела на старом платане в Цюрихе на берегу реки Зиль – правда, ее повредили, когда пересылали в Швейцарию из Парижа, но Леня заклеил трещину клейкой лентой.

Третью Луну, изготовленную во Франкфурте, возили по улицам и вешали то на балконы, то на светофоры. Леня уже не успевал отследить ее местонахождение, просто пустил Луну на самотек. Она плавно скользила над головами, переходя из рук в руки, пока не успокоилась в оркестровой яме городского симфонического оркестра, где тихо стояла, прислоняясь к стенке, внимая Дебюсси и Шопену.

Четвертая готовилась поразить Бретань на выставке русского искусства, ей было уготовано уютное темное местечко под сводчатым потолком полуразрушенного кирпичного завода. А пятая зависла над черным водоемом в неработающей градирне Верхне-Исетского метизно-металлургического завода в Екатеринбурге.

Была и шестая – Леонид уповал, что именно она отправится с ним на Шпицберген. Луна лежала на диване в его мастерской, новехонькая, изготовленная взамен старой, вконец покоцанной, как выразился галерист Миша Крокин. Когда Мишину собственную Луну (ах да, существует еще одна – седьмая!), хотели взять на выставку, он сказал: «Возьмут новую, вернут покоцанную». И не дал.

«Даешь Луну! – телеграфировала по e-mail Нина Хорстман. – Просим взять вашу Private Moon, или месяц точнее!»

А в какой-то момент Лене прямо заявили:

– Если вы возьмете вашу Луну – мы возьмем вашу жену.

А Луна-то – огромная! Леня начал обсуждать детали. Выяснилось, что самолет из Тромсё в Лонгиербюен слишком мал и не сможет вместить столь громоздкое небесное светило. Всего лишь 85 см подлинной стороне.

Леня стал думать, как решить этот заковыристый гамбит.