– Ладно. – Корнелий изобразил зевок. И в эти секунды сотни (нет, тысячи!) планов рождались и рушились в нем. – Мне самому осточертела эта волынка. Мышиная жизнь. Пошли.

– Ты только не обижайся.

Корнелий освободил рукав. Спросил небрежно:

– Бутылка-то есть? Дашь хлебнуть «на дорожку»?

– Ага. Это мы с милой душой. Ты только… в общем, ты понимаешь…

Мимо сонного улана они прошли на тюремный двор. Корнелий шел теперь чуть впереди. Руки держал в брючных карманах. В правом кармане – массивный ключ от двери под мостом. Все заледенело в Корнелии.

Дорожка вела мимо одноэтажного дома с камерами.

– Вот что, старший инспектор, – снисходительно и даже ласково произнес Корнелий. – Ты только не трепыхайся так. Сорок минут – это масса времени. Сорок человек, а не одного можно отправить в мир иной. Давай все делать благопристойно и по порядку.

Альбин улыбнулся – искательно и недоверчиво.

– Я хочу отдать тебе одну вещь… – раздумчиво объяснил Корнелий. – Берег ее до конца, она вроде талисмана. А теперь уж зачем она мне? Возьмешь на память. Давай зайдем, я спрятал ее в камере. Хорошая штука, будешь доволен.

Он опередил Альбина, вошел в коридор, затем в камеру, где жил первые тюремные дни. Не оглядываясь, лег животом поперек постели, зашарил в промежутке между койкой и стеной.

– Ч-черт, не найду… Помоги-ка отодвинуть эту бандуру. – Он взялся за край тяжелой казенной кровати.

Инспектор Мук, нерешительно дыша, нагнулся и ухватился рядом, справа.

– Раз-два… – сказал Корнелий. Альбин послушно потянул. Корнелий выпрямился и кулаком с зажатым ключом ударил его по затылку. Со всей силой своего скрученного отчаяния.

Инспектор Мук молча упал лицом на одеяло.

Корнелий вышел в коридор, старательно задвинул на кованой двери старинный засов. Ровным шагом прошел через двор. Сердце не колотилось, а как-то всхлипывало. Но он неторопливо шагнул в проходную. Сказал молодому, с круглыми щеками улану:

– Ну, как служба?

Тот криво зевнул: скучища, мол.

– Альбин… то есть инспектор Мук велел пока не тревожить его никакими звонками. А как приедет комиссия, позвоните.

– Понял, – опять зевнул улан.

Корнелий взял со стола стакан, отколупнул крошку. Из обшарпанного сифона плеснул на дно шипучей струйкой, пополоскал, вытряхнул брызги в открытую дверь. Налил полстакана, выпил.

– Да, кстати. Там привезли заключенного, сидит в третьей камере. Он буйный. Если услышите, что орет и барабанит, не обращайте внимания.

Улан проявил некоторый интерес:

– А откуда он взялся? Вроде никого не проводили тут.

– Через школу провели, по внутреннему. Случай особый, он симулирует шизика. Запомни!

– Ладыґ.

– Да не «лады», а «слушаюсь», – лениво сказал Корнелий. – Все-таки с муниципальным советником говоришь, а не с тещей. Ну, черт с тобой, сиди.

Он вышел на улицу, неспешно дошагал до угла, а там, огибая территорию тюрьмы, почти бегом – к школьной проходной. Улан здесь был пожилой, усатый. Снисходительно-почтительный.

– Инспектор Мук не появлялся? – бросил Корнелий.

– Появлялись. Вас искали. Очень они взъерошенные какие-то…

– Будешь взъерошенным! Всех детей зачем-то срочно вызывают в школьный сектор муниципалитета. Только в отпуск собрался, а тут… чиновники чертовы.

Улан сочувственно покивал.

Ребята во дворе стояли у достроенного балагана. Видимо, они давно и с тревогой ждали Корнелия.

– Антон! Бегом ко мне!

И откуда только такое командирство в тоне? Прямо штатт-капрал Дуго Лобман.

Антон подлетел, встал прямо. В глазах: «Что случилось?»

– Всем ребятам переодеться в школьное. Сейчас идем на прогулку. Без вопросов. Это важно и срочно. По дороге объясню.

– Хорошо, господин Корнелий. Только Цезарь, наверно, не захочет переодеваться.

– Пусть. Лишь бы все выглядели прилично…

Ребята убежали в дом. Кроме Цезаря. Цезарь подошел и сказал тихо, но со скрытым вызовом:

– Вы, конечно, не позвонили.

– Не было возможности. И не было смысла. Я объясню… Возьми с собой курточку, мы уходим надолго.

Цезарь молча ушел к балагану, поднял с земли «гусарку». Издалека бросал взгляды на Корнелия. Маленький, обиженный. Упрямый…

А время шло. Корнелий смотрел на часы, плотно сидящие на запястье пониже белых точек – следов индексной прививки. Крупные зеленые цифры менялись, отмеряя секунды и минуты. А ребят все не было…

«Что они возятся, как старые паралитики!..»

«Не трепыхайся, всего три минуты прошло…»

«Интересно, когда очнется и примется орать и колотить в железо Альбин?.. Надеюсь, я не угробил его…»

«Боже ж ты мой, а до появления той самой щели в храме уже меньше часа…»

– Цезарь, будь добр, сбегай, поторопи ребят. А, вот они!

Мальчики и девочки стали шеренгой – аккуратные, молчаливые. Корнелий вереницей вывел их через проходную (Цезарь – позади всех). Небрежно сказал улану:

– Вернемся, вероятно, к ужину.

Пока видна была проходная, шли неторопливо, парами. Когда свернули в переулок у запертой лавки, Корнелий не выдержал:

– Живей, ребята, живей! Нас могут догнать!

– Быстро… – вполголоса скомандовал Антон, и все ускорили шаг. Почти побежали. Никто ничего не спросил, только Цезарь глянул сердито и недоуменно.

Тата с забинтованной ногой захромала, Корнелий подхватил ее на руки. Справа потянулась решетка глухого парка. В одном месте кованые узоры были выломаны. Корнелий сообразил, что, если не огибать парк, а пересечь его, можно сэкономить минут пять и выйти прямо на улицу, что ведет к оврагу.

– Антон, давай туда, в сад!

В тени векового ясеня они остановились, чтобы передохнуть. И тогда звонко и враждебно Цезарь спросил:

– Куда мы идем?! Почему вы не говорите?!

– На Луга… – выдохнул Корнелий.

Они сбились кучкой. Приоткрытые рты, распахнутые глаза. Тата замерла у него на руках.

– На Луга… Есть способ. Есть дорога. Это будет скоро. Надо спешить. Это не сказка, ребята!

Видимо, они поверили. Сразу. А если кто-то и не поверил, привычка к послушанию сделала свое. Молчали, ждали. И вдруг Тышка сказала протяжно и тонко:

– Ой, а я синее платье не взяла. И куклу Анну.

«Они ничего не взяли в дорогу! Я – дурак… А что надо было взять? Как их там встретят, кто нас примет? Ничего не знаю. Теперь не до того…»

– Там все есть, ребята! Там же – Луга. Там все люди живут без индексов и никто никого не обижает!

«Ты уверен?.. Ладно, хуже не будет…»

Цезарь мягко отступил на несколько шагов, к зарослям бузины. И сказал оттуда:

– Тогда прощайте. Я пошел.

– Куда? – метнулся Корнелий. Хотел опустить Тату, но замер. Понял: при лишнем его движении Цезарь рванется прочь без слов.

– Как это куда? Искать маму и папу, – ответил Цезарь. Чуть удивленно и без враждебности. – Не могу же я их оставить.

«Я действительно идиот! Даже не подумал об этом…»

– Но где ты их найдешь? Тебя схватят, вот и все!

– Не такой уж я глупый!

– Куда ты пойдешь?

– Сначала домой. А если там никого нет – к папиным друзьям.

– Ты пойми, что с минуты на минуту в тюрьме подымут тревогу! Тебя, как зайчонка…

– Без индекса-то? Фиг им! – У Цезаря прозвучала сердито-озорная, истинно мальчишечья интонация.

– Ты мог бы уйти с нами, а потом вернуться, – неуверенно сказал Корнелий.

Цезарь глянул печально и снисходительно:

– Зачем? Вы спасаете себя, у вас здесь никого нет. А у меня мама и папа. Вы идите…

Корнелий поймал на себе пристальный взгляд Антона: «А ведь Цезарь прав…»

«Да, но как я могу оставить мальчишку?»

– Чезаре… – осторожно проговорил Корнелий.

Цезарь ответил почти ласково, по-взрослому:

– Если меня поймают, хуже не будет. Посадят опять. А я опять убегу. А если вас поймают – убьют.

– Чек…

Он спиной вдавился в заросли, ветки закачались и сомкнулись. Прошелестел и замер звук стремительного бега. Ребята подавленно молчали. Потом Антон глуховато сказал: