– Я уже ощущаю, как дрожит земля, – заявил чересчур говорливый Перменион. – Не знаю, как дерутся туземцы, но шаг они печатают уверенно.

– За победу! – Александр поднял кубок, но пригубил только глоток вина, а остальное выплеснул на ближайшую из курительниц. – И да поможет нам в этом Арес Кровожадный и Посейдон Губитель!

Минотавры дружно вставали, опрокидывая столы и топча посуду вместе с угощениями. Похоже, что возвращаться сюда они уже не собирались. Перменион, оттертый толпой от Александра, вообще вышел наружу через прореху, проделанную в стене шатра мечом.

Оруженосцы немедленно подали шлемы, объемистые, как ведра. Александру поверх шлема водрузили еще и золотой венец, наверное, олицетворяющий верховную власть.

Сектор обзора сразу сократился, однако искушенный взор прирожденного стратега, каковым несомненно являлся Александр, охватил всю диспозицию противника как целиком, так и в деталях.

Туман поредел, расслоился и отступил к реке, изгибы которой уже смутно просматривались сквозь нежную сиреневую дымку. На противоположном берегу шел бой, но он никоим образом не мог повлиять на исход главного сражения.

Армия италийцев, экономя силы, приближалась мерным, неспешным шагом. Тяжело вооруженные воины были построены манипулами, имевшими по десять человек в каждой из двенадцати шеренг. Лучники и пращники двигались впереди рассыпанным строем и держали свое оружие наготове. Фланги прикрывала кавалерия, в поисках возможной засады все время заезжавшая в лес, с обеих сторон окаймлявший долину.

Камни и стрелы, дождем сыпавшиеся на италийцев, причиняли им немалый урон, но совершенно не влияли ни на порядок построения, ни на темп наступления. Я даже почувствовал гордость за этих людей.

Чтобы увидеть и осознать все это, хватило нескольких секунд. Из сознания Александра я выудил план предстоящего сражения, которым он не делился даже с ближайшими соратниками, запоздалое сожаление о том, что левый фланг недостаточно выгнут вперед, и проект указа о материальном стимулировании туземок, родивших и выкормивших быкочеловеческое дитя (за первого полагалось денежное вознаграждение, за второго – дом в провинции, за третьего – надел земли с рабами мужского пола, предварительно подвергнутыми кастрации).

Мой родственник, как и его знаменитый тезка, умел решать по нескольку проблем одновременно. Ничего хорошего от такого универсализма ожидать не приходилось. Как учит история (правда, другая), гении нежны и недолговечны, как экзотические цветы. На каждого Моцарта найдется свой Сальери, а на каждого Наполеона – Кутузов.

Камень, ловко посланный из италийской пращи, задел кого-то из минотавров, впрочем, без видимого ущерба. Шеренга щитоносцев, сразу выстроившаяся перед нами, занялась ловлей и отражением всего того, что негостеприимные хозяева посылали в дар незваным гостям.

– Пускайте кельтскую фалангу, – приказал Александр, махнув рукой куда-то назад и в сторону (до сих пор он ни разу не оглянулся, и я не имел никакого представления о составе и численности войск минотавров).

Взвыли сигнальные трубы, прозвучали слова команд, и мерный топот марширующих бойцов раздался уже сзади, только на сей раз к нему примешивался звон цепей, который никак нельзя было спутать со звоном оружия, да сухие щелчки бичей.

Метательные машины сразу прекратили свою работу, тем более что снаряды падали уже далеко за спинами италийцев, пугая разве что птиц, слетевшихся поклевать свежий конский навоз.

Фаланга, в которой на глаз было не меньше двух тысяч бойцов, без задержки проследовала мимо нас и, постепенно убыстряя шаг, устремилась навстречу италийцам.

Все это были люди – рыжие и белобрысые кельты, на случай малодушия или измены скованные между собой цепями. Передние держали свои длинные копья за середину, задние – за самый конец. Щиты и мечи им не полагались – фаланга выполняла всего лишь роль живого тарана, долженствующего опрокинуть противника исключительно силой своего напора.

За кельтами следовал отряд конных минотавров, кроме всего прочего, вооруженный еще и длинными бичами, которыми полагалось подбадривать союзников.

– Почему у кельтов такой унылый вид? – поинтересовался Александр. – Разве я не велел напоить их вином, настоянном на перце?

– Утратив детородные органы, они утратили и мужество, – пояснил вездесущий Перменион. – Холощеный конь хорош в ярме, но не под боевым седлом.

Легковооруженные италийцы осыпали фалангу всем тем, что еще оставалось у них под рукой, и рассыпались в разные стороны.

Две ощетинившиеся оружием сплоченные человеческие массы должны были вот-вот столкнуться, но манипулы внезапно расступились, пропуская не способную к маневру фалангу мимо себя (прием, хорошо известный мне еще со времен службы в шерденах, но здесь доведенный до совершенства).

Разогнавшаяся под уклон фаланга уже не могла остановиться и катилась все дальше, избиваемая с флангов, а потом и с тыла италийцами. Минотавры, отчаянно пришпоривая лошадей, помчались назад.

– Что можно ждать от кастратов! – презрительно вымолвил Перменион. – Жалкие ублюдки. Только вино и перец зря на них перевели.

– Свое дело они сделали, – Александр был по-прежнему спокоен. – А сейчас его продолжат другие.

И действительно, как ни высока была дисциплина и выучка италийцев, но многие манипулы, в особенности те, которые продолжали избивать кельтов, смешались. Боевой порядок, прежде идеальный, нарушился.

Если Александр сейчас пошлет в бой отборные части – тяжелую кавалерию, гоплитов или слонов, чей грозный рев раздавался за нашими спинами, – то люди, увлекшиеся уничтожением себе подобных, а по сути дела треплющие кость, брошенную им для отвода глаз, вряд ли устоят на своих позициях.

Нужно было срочно выходить из подполья и предпринимать какие-то решительные действия.

Физиология людей и минотавров была схожей (подтверждение тому – возможность иметь общее потомство), но почти во всем, что касалось так называемой нервной деятельности, быкочеловеки превосходили нас. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно было просто глянуть на их вместительные черепа.

Другое дело, на что была направлена работа этих замечательных черепов. Но тут уж ничего не поделаешь – не знаю, как насчет гения, а ум и злодейство очень даже совместимы. Примеров тому несть числа.

Конечно, я имел немалый опыт укрощения тех, с кем имел сомнительное удовольствие делить одно и то же тело, но здесь был случай особый. Меня можно было сравнить с радиотехником, успешно освоившим ламповые приемники, но вынужденным заняться последней моделью «Сони».

Извилин в этом мозге хватило бы на двоих, а до подсознания Александра я и не мечтал добраться. Нельзя было даже точно определить, где у него что находится – например, центр удовлетворения или центр ярости.

Впрочем, ломать – не строить! Если и не сворочу его мозги на сторону, то хотя бы шороха там наделаю. Трудно командовать армией, если у тебя в голове шарики за ролики заходят.

Попытка нанести удар по органам чувств успехом не увенчалась. Если я и попал куда-то, то явно не туда. Зрение, обоняние и слух остались под контролем Александра, но вот с голосом у него почему-то возникли проблемы. О таких, как я, говорят – целил в висок, а угодил в гузно.

С другой стороны, в этом что-то есть. Немой военачальник – нечто особенное. Были военачальники одноглазые, сухорукие, хромые, страдающие нанизмом,[10] полубезумные и даже не принадлежащие к мужскому полу, а вот про немых мне слышать что-то не приходилось. Вероятно, такое невозможно в принципе, как беспалый кузнец или слепой меняла. Что ни говори, а положение обязывает.

Сначала Александр пыхтел, хрипел и стучал кулаком по своей железной груди. Свита тут же обратила внимание на возникшие у него затруднения. Был подан походный стул и кубок самого лучшего вина.

– Что случилось? Ты ранен? – допытывался Перменион. Александр, продолжая тяжко хрипеть, отрицательно покачал головой.