– Хотелось бы верить. Однако большевики упрямы и мало дорожат своими жизнями. Мы сделаем доклад, а передатчик обнаружится.
– Всегда можно сказать, что групп было две. Одну обезвредили, другая осталась.
– Это нас не спасет, – сказал Шойбер. – Назначат расследование, правда откроется… Благодарю вас за предложение, полковник, но вынужден его отклонить. Мне дорога моя жизнь, но я готов жертвовать ей ради рейха! Если гаулейтер решит: мое место в окопе, я пойду в окоп!
«Тупой ублюдок! – думал фон Лютцов дорогой. – Твое место действительно в окопе! Еще лучше – на русских проволочных заграждениях… Пока в СД заправляют такие идиоты, русские шпионы будут чувствовать себя в нашем тылу, как дома…» Обругав Шойбера, полковник стал думать о другом. Надо было решать, как спастись. Он уведомил Канариса о происшествии, но адмирал ему не поможет – утратил доверие Гитлера. Остаются родственники. В вермахте служат люди с фамилией фон Лютцов, некоторые занимают немаленькие должности. Надо позвонить каждому. Объяснить, что ловить русских шпионов среди рабочих железнодорожной станции – задача СД, а не абвера. Военная контрразведка обязана поставлять вермахту достоверные данные о противнике, фон Лютцов как раз этим занят. Из-за идиота Шойбера может сорваться широкомасштабная операция в тылу русских. Разумеется, родственники не обрадуются его просьбе, но все они солдаты и прекрасно понимают, как нужны вермахту разведданные. Пусть включат все свои связи… Полковник понимал, насколько шатки его надежды, но другого не оставалось. Настроение было соответствующим.
В приемной полковника ждал Крюгер. Он молча протянул полковнику листок. Это была радиограмма.
«На ваш запрос сообщаем, что интендантурррат Зонненфельд пропал без вести в период 22–23 сентября 1943 г. Он был откомандирован на склад армии за военным снаряжением, которое получил, но в часть не вернулся. Вместе с Зонненфельдом бесследно исчез водитель из русских вспомогательных частей. 24 сентября после нападения русских партизан на поселок Торфяной Завод в этом населенном пункте был обнаружен грузовик, на котором передвигался Зонненфельд. Грузовик оказался пуст, на полу кузова найдены следы крови, о судьбе интендантуррата и водителя местные жители ничего не знали. Предполагается, что оба стали жертвами бандитов. Соответствующее уведомление семье Зонненфельда направлено.
Командир дивизии…»
– Когда получена радиограмма? – спросил полковник.
– Час назад.
– Так что же ты!.. – полковник осекся, вспомнив, где он только что был. И о том, кто составлял запрос. – Всех офицеров ко мне! Немедленно!
Минуту спустя фон Лютцов отдавал распоряжения. Короткие, четкие, ясные. Группу захвата – на армейский склад. Арест, обыск, снятие показаний. Группу – к дому Зонненфельда. Арест, обыск, опрос соседей. Группу – в гостиницу. Арест, обыск, опрос персонала. Действовать быстро, но по возможности тихо. Послать на станцию за Петровым: возможно, он видел лже-Зонненфельда среди сотрудников НКВД. Приказания фон Лютцов отдавал автоматически: новость оглушила его. Обдумывать было некогда, требовалось действовать. Хорошо, что вышколенные подчиненные не задавали вопросов. Молча брали под козырек и уходили. На лестнице раздавался топот сапог, со двора доносился шум моторов. Когда последний грузовик уехал, полковник подошел к окну и некоторое время бездумно смотрел на пустынный двор. Способность мыслить вернулась не сразу.
Это было невероятно! Проникнуть в N под личиной убитого офицера! Нарушение всех правил разведки! У настоящего Зонненфельда в N могли оказаться друзья, знакомые, родственники, сослуживцы, которые мгновенно разоблачили бы обманщика. Русские действовали топорно и нагло, но у них получилось. Война – это большая неразбериха. Тысячи людей появляются в твоей жизни и через короткое время исчезают бесследно, случаются сотни невообразимых в мирной жизни ситуаций, событий, совпадений. Вермахт сумел использовать это в 1941 году, когда забросил в СССР полк «Бранденбург» – переодетых в русскую форму диверсантов. Они отменно поработали, внеся хаос в ряды отступающих русских. Причем максимальный вред большевикам нанес не столько сам «Бранденбург», сколько рожденная его появлением волна слухов: большевики нередко стреляли друг в друга, принимая своих за диверсантов. Но то, что отлично работает в диверсиях и саботаже, не применяется в разведке! Здесь надо тоньше и с умом. Фон Лютцов считал так до сегодняшнего дня.
Где русские нашли такого разведчика? Безупречно говорящего по-немецки, прекрасно чувствующего себя среди вражеских офицеров? С аристократической внешностью, умными глазами, располагающей к себе манерой разговаривать? Таких агентов готовят годами, когда они успели? Может, завербованный немец? Скорее всего. Какой-нибудь сынок немецкого коммуниста, сбежавшего в СССР после прихода к власти Гитлера. В тридцатые годы многие из этих перебежчиков были расстреляны большевиками или отправлены в лагеря. На человеке, прошедшем через лагерь или иные репрессии, пожизненно остается печать: он насторожен и угнетен. В Зонненфельде этого совсем не чувствуется. Наоборот. Внутренняя свобода и отчаянная дерзость – то, что русские называют бесшабашностью. Это привлекает людей: Зонненфельд быстро стал в N своим. Внутреннюю свободу и дерзость здесь приняли за аристократизм, а к аристократам, особенно не заносчивым, люди тянутся. Но какой актер! Так сыграть любовь! Возможно, и не играл. В Полякову немудрено влюбиться. Сама она без ума от Зонненфельда, это видно даже слепому. С появлением Зонненфельда Полякова расцвела. Ее будто покрыли яркими красками, подобно тому, как древние греки раскрашивали холодный мрамор статуй. Интересно, она знает, что любовник – русский шпион? Скорее всего, нет. Если Зонненфельд такой, как о нем думает фон Лютцов, он должен использовать любовницу втемную. Чем меньше людей знает о тайной миссии, тем меньше шансов провалиться. Удастся Зонненфельда арестовать? Поиск шпиона идет третий день, Шойбер по своему обыкновению работает шумно. Если Зонненфельд осторожен, то лег на дно или ушел. Если самонадеян, то остался. Шум, производимый людьми Шойбера, как раз показывает, что конкретных подозрений у врага нет. Внезапно фон Лютцов выругался. Крюгер! Он сам велел адъютанту прощупать Зонненфельда. Как Крюгер прощупал, догадаться нетрудно. Черт!
Полковник нажал кнопку звонка. Крюгер появился мгновенно, как будто ждал за дверью.
– Вы встречались с Зонненфельдом? – спросил фон Лютцов.
– Яволь! Как вы приказали!
– Удалось прощупать?
– Он слишком много пил…
«Все ясно! – подумал полковник. – И ты тоже. Если не хочешь отвечать на неприятные вопросы, нужно устроить попойку. Значит, Зонненфельд знает…»
Адъютант стоял у порога, ожидая продолжения разговора. «В случае неудачи вспомнит мои поучения, – подумал фон Лютцов. – Как я убеждал его, что Зонненфельд не может быть русским шпионом…»
– Пауль! – сказал полковник. – Если Зонненфельда удастся арестовать, вы станете обер-лейтенантом и перейдете на оперативную работу.
Адъютант вспыхнул и, щелкнув каблуками, вышел. «Пообещать можно что угодно, – угрюмо подумал фон Лютцов. – Зонненфельда в городе нет…»
Так оно и оказалось. Приезжающие одна за другой группы приносили плохие вести: интендантуррат скрылся в неизвестном направлении, ни на службе, ни дома, ни в гостинице его нет, обыск результатов не дал. Немного порадовала группа, направленная в гостиницу – Полякову удалось задержать. Вела она себя при аресте дерзко, ударила солдата и дорогой грозилась жаловаться фон Лютцову. Из чего полковник сделал вывод: ничего не знает. Он велел запереть женщину в камере внутренней тюрьмы – не до нее. В первую очередь следовало перекрыть шпиону выходы из города и организовать его розыск. Полковник сел звонить командиру корпуса фельджандармов, затем – Шойберу. О междоусобной войне между ними следовало забыть: СД располагала немалыми силами и могла реально помочь. В штаб-квартире абвера кипела работа: одни офицеры составляли словесный портрет Зонненфельда, вручали его курьерам, развозившим по постам вокруг N, другие увеличивали фотокарточку из личного дела интендантуррата – для тех же постовых и, если понадобится, для листовки с обещанием вознаграждения за поимку. Требовалось сделать сотни срочных и необходимых дел. До Поляковой очередь дошла только к вечеру.
