Великий князь снова вздохнул. Он не любил казнить женщин. Это было как-то неправильно. Но десница был прав: наказание едино для всех.

— Завтра у нас большой праздник, не хочу омрачать его казнью. Но через три дня она будет сожжена на главной площади. Пусть все подготовят.

Десница только кивнул и погрузился в свои невеселые мысли. Завтра снова будет очень сложный день. Увеличить количество патрулей в городе на случай беспорядков, усилить охрану в замке, чтобы не было повторения истории с лекарем. Придется встать еще перед рассветом.

— Я хочу пожаловать ей поместье и надел земли, — неожиданно сказал Тройтан.

— Кому? — не понял Веренир.

— Исхе. Она сильно сдружилась с Медикой и здорово помогла ей на последних сроках. Тем более, девочка настрадалась. Пусть поживет тихо и спокойно, может быть, замуж выйдет. Медика говорит, ей не очень-то здесь нравится. Да я ее понимаю, сам хотел бы куда-нибудь скрыться от всего этого, если бы мог.

— Она очень сильный интуитивный маг, господарь.

— И что бы это могло значить?

— Чтобы использовать магию, я всегда произношу заклинания, которые заранее учу. Она же может направлять силу только своей волей. Это поразительно. Я еще не разобрался, как это работает. Но она сильна. Сама не понимает, насколько. Исха нужна княжеству.

Тройтан подозрительно долго на него смотрел.

— Княжеству или тебе, Веренир?

Десница ничего не ответил, внимательно рассматривая содержимое своего кубка.

— Я хочу, чтобы ты хорошо подумал, прежде чем дать ответ, потому что у меня к тебе есть предложение.

***

Толпа взревела, когда глашатай прокричал на всю площадь о преступлении, в котором обвиняется Эйла, и объявил способ казни. Тысячи голосов смешались настолько, что невозможно было понять те эмоции, которые были вложены в это. То ли крик ликования, то ли нетерпения, а, может быть, некоторые с досадой вздохнули? Возможно, кто-то даже посочувствовал совсем еще молодой женщине с густыми темными волосами, которые сейчас свободно падали ниже пояса. Она сильно похудела, но была красива даже сейчас: с опухшими от слез глазами и красным носом. Эйла стояла босая, облаченная лишь в одну льняную белую рубаху, доходящую ей до самых щиколоток, ежась на колючем зимнем ветру. Слезы продолжали без остановки тихо стекать по ее мертвенно бледным щекам, капая на все еще полную грудь.

Преступление, в котором она была признана виновной, без сомнения, не могло обойтись без наказания. Однако князь в честь рождения дочери, все же смягчился: медленное сгорание заживо заменил на быстрое отрубание головы. Оптимизма приговоренной это не прибавило. Тем более, после казни тело ее все равно должны были сжечь прилюдно, для чего уже приготовили столб с разложенными вокруг охапками хвороста. Впрочем, в каком-то смысле ей даже оказывали честь: все увидят, как она отправляется к Ясногорящему, у которого, как известно, свой суд. Ведь только та душа, чье тело было предано огню после смерти, может уповать на встречу с ним.

Палач взял женщину за связанные сзади запястья и подвел к толстой деревянной колоде, потянул ее руки вниз, заставляя опуститься на колени. Та безвольно повиновалась. Люди на площади продолжали кричать каждый свое. Великий князь Тройтан поднял руку высоко в верх, призывая присутствующих к тишине. Толпа стала затихать. Через несколько щепок звенящей тишины он обратился к виновной.

— Твое последнее слово, — князь говорил строго и торжественно. В нескольких шагах стоял его десница. Как и положено, оба были одеты в черное, а на князе была пурпурная мантия, предназначенная для торжественных случаев.

Приговоренная молчала, ее била крупная дрожь. Князь жестом отдал приказ палачу продолжать. Тот надавил на спину женщине, чтобы та согнулась, положив голову на колоду. В этот момент она вскричала тонким срывающимся от волнения голосом:

— Господин десница! Господин мой, Эйла носит твое дитя! Пощади! О, пощади же!

Палач остановил уже занесенный над ее шеей длинный и тяжелый меч, выжидающе уставившись на князя. Тот растерянно посмотрел на Веренира. Его белое, как мел лицо, резко контрастировало с теплым плащом, подбитым мехом черной лисы. Мужчина сжал челюсти, на виске показалась пульсирующая вена. Сейчас взгляды абсолютно всех присутствующих были направлены на него. Он же смотрел на коленопреклоненную женщину, глаза в глаза, с расстояния примерно в двадцать шагов. Резкий порыв ветра взметнул темный вихрь ее волос полностью обнажив шею. Веренир отрицательно качнул головой. Князь, внимательно за ним следивший, жестом приказал палачу заканчивать дело. Тот насильно прижал к колоде уже в голос рыдающую девушку.

Исха, наблюдавшая за происходящим, резко развернулась и пошла прочь. Она не видела, как десница, не позволивший себе отвернуться, все же в последний момент закрыл глаза, больше ничем не выдав свои эмоции.

На выезде из города ее должна ждать повозка, которая отвезет ее в новый дом, расположенный на самом побережье. Всего четыре лучины езды отделяли ее от новой спокойной жизни, которую пообещал князь, подарив поместье. Медика выбрала его сама, потому что уже бывала там, и ей оно приглянулось.

— Может, зимой там будет не так комфортно, — заметила она напоследок. — Зато летом близкое соседство с морем сполна окупит все неудобства. Да и мы с малышкой сможем приезжать к тебе погостить подальше от этой невыносимой городской суеты. Женщины очень тепло попрощались, пообещав писать друг другу письма. Так странно было найти близкого человека в столь неожиданном месте.

Глухой звук удара и резко оборвавшиеся рыдания дали ведьме понять, что страдания служанки закончились. Заслужила ли она такой участи? Исха не знала, вправе ли она судить. Вправе ли вообще кто-то?

Несмотря на тяжелый теплый плащ, предназначенный специально для долгих переездов зимой, ее трясло. Она сцепила руки в замок, пытаясь унять дрожь. Но это не помогло. Хорошо, что она может немного пройтись перед тем, как спрятаться в закрытую повозку, прогулка должна ее немного успокоить. «Эйла носит твое дитя»… Благие небеса, это была только уловка или она вправду была беременна, а десница позволил убить своего ребенка? Ведь князь ждал его решения! Можно было хотя бы отсрочить казнь, пока она не родит. Тяжелый камень разочарования лег на душу. Она не знала, как долго плутала по пустынным улицам Вольмиры, сделав большой крюк, прежде чем добраться до ворот, ведущих из города. Почти все горожане собрались на казнь. Должно быть, сейчас тело уже догорает. Ведьма зажмурилась и отогнала от себя страшный образ, пришедший на ум, получше закутавшись в широкий шерстяной шарф.

Как и было договорено, повозка ждала сразу за воротами на выезде из города. Днем стража не проверяла выезжающих, а потому Исха надеялась поскорее покинуть столицу, чтобы больше никогда здесь не появляться. Желающих выйти на широкий тракт, ведущий на юго-запад княжества, вместе с ней не было, а потому она беспрепятственно вышла за ворота.

Ветер дул ей в спину, разнося серый пепел далеко от места казни. Ведьма хотела смахнуть его с руки, но лишь оставила на запястье темную нестирающуюся полосу. Странное ощущение заставило ее обернуться и посмотреть на укрепленную стену, где обычно дежурили дружинники. Сейчас там стояла до боли знакомая фигура в черном плаще, подбитым лисьим мехом. Веренир молча смотрел ей вслед, заложив руки за спину. Его взгляд давил так же, как и плотные серые тучи, низко нависающие над городом. Одна, вторая, третья… Исха поняла, что в воздухе кружат большие, но очень редкие белые хлопья. Первый снег. Она протянула руку — на ладонь опустись и тут же растаяла снежинка. Она медленно отвернулась и спряталась в повозке, тут же приказав трогаться.

Не в силах противостоять искушению, ведьма в последний раз бросила взгляд на Веренира. Он вытянул руку, повторяя ее жест, и словил снежинку, которая тут же растаяла. На ладони остался только пепел.