Тунгата Зебиве протянул руку и погладил голову сокола.

— Добро пожаловать домой, — прошептал он, стоя спиной к зрителям, так что они не видели, как двигаются его губы, а шепот заглушили аплодисменты. — Добро пожаловать обратно в Зимбабве, птица моей судьбы.

— Теперь ты отказываешься идти! — Джанни трясло от злости. — После того как я приложила неимоверные усилия, чтобы организовать встречу, ты просто не хочешь идти!

— Джани, это пустая трата времени.

— Пустая трата времени? Ну Спасибо! — Она наклонилась поближе. — Большое тебе спасибо. Ты хоть понимаешь, чего мне стоит снова оказаться лицом к лицу с этим выродком, но я готова была пойти на это ради тебя!

— Джани, пожалуйста…

— Черт тебя побери, Крейг Меллоу! Это ты — пустая трата времени! Ты и твоя бесконечная трусость! — Ошеломленный Крейг отпрянул, и Джанни намеренно повторила: — Да, ты не ослышался, именно трусость. Ты не хотел послать свою дурацкую рукопись в издательство, потому что перетрусил, и мне пришлось буквально силой вырвать ее у тебя! — Джанин замолчала, переводя дух и подыскивая слова побольнее, чтобы выплеснуть свою злость. — Ты боишься посмотреть жизни в лицо, боишься выйти из пещеры, которую для себя построил, боишься, что твою книгу не возьмут, боишься приложить хоть какое-то усилие, чтобы вывести в море яхту, которую ты построил!.. Теперь я вижу, что на самом деле ты вовсе не хочешь выйти в море! Ты предпочитаешь сидеть здесь, наливаться джином и мечтать. Ты не хочешь ходить, предпочитая ползать на заднице, — это твоя отговорка, железобетонная причина, почему ты не можешь ничего добиться в жизни.

Ей снова пришлось перевести дух, но она не унималась.

— Правильно, притворись маленьким мальчиком, сделай большие жалостливые глаза — ведь ты постоянно этим пользуешься, верно? Только теперь этот фокус не пройдет! Мне предложили работу заведующего отделом энтомологии в Музее Южной Африки. Я должна буду проследить, чтобы коллекцию доставили на новое место в целости и сохранности, — и я намерена принять это предложение! Слышишь меня? А ты, Крейг Меллоу, можешь продолжать ползать на заднице, потому что боишься встать на ноги!

Джанин вылетела из салона и, ворвавшись в свою каюту, принялась вытаскивать одежду из шкафа и скидывать на койку.

— Джани… — послышался голос за спиной.

— Чего тебе еще? — Она даже не обернулась.

— Если мы должны быть там в три часа, то пора бы ехать, — сказал Крейг.

— Сам поведешь! — заявила Джанин и выскочила на палубу, не дожидаясь Крейга.

В молчании они доехали до длинной прямой аллеи, обсаженной джакарандами. В ее дальнем конце виднелись белые ворота Дома правительства.

Джанин пристально смотрела перед собой.

— Извини, Крейг. Я наговорила всякой всячины, которую нелегко было сказать и еще труднее выслушать. На самом деле я боюсь не меньше тебя. Боюсь оказаться лицом к лицу с человеком, который сломал мою жизнь. Если я смогу преодолеть страх, то, возможно, сумею как-то собрать осколки. Я соврала, когда сказала, что делаю это ради тебя, — это важно для нас обоих.

Охранник на воротах подошел к водительской стороне красного «лендровера», и Крейг передал ему пригласительный. Полицейский сверил карточку с записями в гостевой книге, потом попросил Крейга написать имя, адрес и причину визита.

«Встреча с товарищем министром Тунгатой Зебиве», — написал Крейг.

Охранник забрал книгу и ловко отдал честь.

Крейг проехал в распахнувшиеся железные ворота и повернул налево, к резиденции министра. Отсюда сквозь деревья парка проглядывали белые фронтоны и синяя черепичная крыша главного здания.

Крейг поставил машину на стоянке для гостей и сел в инвалидную коляску. Джанин пошла рядом с ним по ступенькам, ведущим на веранду. На ступеньках случилась неловкая заминка: Крейг сумел взобраться по ним лишь благодаря силе рук. Следуя указателям, гости прошли по веранде, увитой голубой глицинией и бугенвиллеей, к приемной министра. Телохранитель осмотрел сумочку Джанин и умело обыскал Крейга, потом отошел в сторону, позволяя посетителям войти в залитую солнцем просторную комнату.

На стенах выделялись более светлые квадраты: когда-то здесь висели портреты белых политиков. Теперь единственным украшением служили два флага, развернутых возле двойной двери в кабинет министра: с одной стороны — флаг ЗИПРА, с другой — недавно образованного государства Зимбабве.

В приемной Крейг и Джанин просидели почти полчаса. Наконец двери открылись и появился еще один телохранитель в деловом костюме.

— Товарищ министр вас ждет.

Крейг въехал на инвалидной коляске в кабинет. На противоположной стене висели портреты руководителей страны — Роберта Мугабе и Джозайи Инкунзи. Посреди закрывающего весь пол ковра стоял громадный письменный стол в стиле Людовика XIV. Размеры стола вполне соответствовали мощной фигуре сидящего за ним Тунгаты Зебиве.

Крейг невольно остановился на полпути.

— Сэм?.. — прошептал он. — Самсон Кумало? Я не знал… Прошу прощения…

Министр подскочил, ошеломленный не меньше гостя.

— Крейг!.. Что с тобой случилось?

— Война, — ответил Крейг. — Похоже, я сражался не на той стороне, Сэм.

Тунгата быстро пришел в себя и сел на место.

— Это имя лучше забыть, — тихо сказал он. — И кем мы когда-то были друг для друга, тоже лучше забыть. Вы попросили меня о встрече через доктора Карпентер. По какому вопросу вы хотели меня видеть?

Внимательно выслушав Крейга, Тунгата откинулся в кресле.

— Из того, что вы мне рассказали, следует, что вы уже обращались к властям за разрешением на вывоз яхты. И вам отказали?

— Да, товарищ министр, — кивнул Крейг.

— Тогда почему вы решили, что я захочу или вообще имею право отменить это решение? — спросил Тунгата.

— Честно говоря, я не думал, что вы его отмените, — признался Крейг.

— Товарищ министр, — заговорила молчавшая до того Джанин. — Я попросила об этой встрече, потому что считаю, что в данном случае есть особые обстоятельства. Мистер Меллоу остался калекой на всю жизнь, и его единственное имущество — это яхта.

— Доктор Карпентер, мистеру Меллоу очень повезло. Земля нашей страны густо усеяна безымянными могилами мужчин и женщин, которые отдали за свободу гораздо больше, чем потерял мистер Меллоу. Если у вас нет более веских аргументов…

— Я думаю, такие аргументы у меня есть, — тихо ответила Джанин. — Товарищ министр, а ведь мы с вами уже встречались.

— Да, мне знакомо ваше лицо, — согласился Тунгата. — Никак не могу вспомнить, где именно я вас видел…

— Ночью в лесу, возле обломков самолета… — Джанин заметила в его глазах искорки узнавания. Пристальный взгляд словно проникал прямо в душу. На Джанин накатывали волны паники, она ничего не видела, кроме лица Тунгаты. Стало трудно дышать, земля под ногами закачалась. Джанин собрала волю в кулак и продолжила: — Да, вы победили, но в борьбе за победу не перестали ли вы быть человеком?

В темных глазах Тунгаты мелькнула тень, линия губ едва заметно смягчилась. Он посмотрел на свои сильные руки, лежавшие на столе.

— А вы умеете убеждать, доктор Карпентер.

Тунгата взял золотую ручку и написал короткую записку на листке из блокнота с личной монограммой. Выйдя из-за стола, он подал Джанин вырванный листок.

— На войне даже порядочные люди совершают чудовищные поступки, — тихо сказал Тунгата. — Война превращает нас всех в чудовищ. Спасибо, что напомнили мне об этом. Передайте записку адресату, и вы получите разрешение.

— Спасибо, Сэм.

Крейг смотрел на него снизу вверх, и Тунгата нагнулся, коротко обняв его.

— Иди с миром, друг, — сказал он на исиндебеле и выпрямился. — Доктор Карпентер, уведите его отсюда, а то я совсем размякну, — резко приказал министр и отошел к широкому окну.

Он не сводил глаз с зеленых лужаек, пока за спиной не закрылись двери, потом тихо вздохнул и вернулся за стол.

— Не могу поверить, что именно такой увидели Африку Робин и Зуга Баллантайн в тысяча восемьсот шестидесятом году, когда прибыли сюда на борту работоргового клипера «Гурон». — Крейг кивнул на высившуюся за кормой громаду Столовой горы, вечного стража южной оконечности континента. Голую каменную вершину окутывали серебристые облака; у подножия, словно ожерелье, протянулись ряды белых зданий, окна которых сверкали в утреннем солнце, как тысячи маяков. — Именно здесь началось великое африканское приключение моей семьи — здесь оно и закончится.