— Да, это конец, — согласилась Джанин, — но ведь и начало тоже.

Она стояла на корме, держась за стойку мачты. Последние месяцы, проведенные за окончательной подготовкой яхты, Джанин сидела на строгой диете: никакого вина, джина, сахара, соли и белого хлеба. В результате объем ее талии заметно уменьшился и ягодицы, выглядывающие из-под потрепанного края обрезанных джинсов, снова стали округлыми и тугими. Соленый морской воздух заставил виться волосы, подстриженные совсем коротко. Солнце позолотило кожу загаром, и темные пятнышки в уголках губ и на подбородке исчезли.

Джанин медленно поворачивалась, разглядывая горизонт.

— Крейг, море такое огромное. Тебе не страшно?

— Еще как страшно — до чертиков! — улыбнулся он. — Я не уверен, где именно мы пристанем к берегу — в Южной Америке или в Индии. Но ведь в этом-то и прелесть!

— Пойду сварю какао, — решила Джанин.

— Эх, лучше б хлебнуть чего покрепче!

— Ты же сам установил правило, запрещающее держать алкоголь на борту. Терпи теперь до Южной Африки. Или до Индии. Или куда там нас занесет.

Она нырнула вниз по трапу, «о не успела добраться до камбуза, как хрюкнуло радио над штурманским столом.

— Зулу Ромео Фокстрот. Говорит Кейптаун, прием.

— Джани, это нас! — крикнул Крейг. — Ответь им, пожалуйста! Наверное, кто-то из яхт-клуба хочет попрощаться.

— Кейптаун, говорит Зулу Ромео Фокстрот. Переходим на десятый канал, прием.

— Это яхта «Баву»? — Голос радиста раздавался совершенно отчетливо: антенна над пристанью все еще находилась в прямой видимости.

— Да, это «Баву».

— Для вас радиограмма. Готовы принять?

— Кейптаун, давайте.

— «Крейгу Меллоу ТЧК Мы готовы взять вашу книгу «Полет сокола» и предлагаем аванс в пять тысяч долларов и двенадцать с половиной процентов авторских ТЧК Ждем ответа издательство Уильям Хайнеманн Лондон».

— Крейг! — завопила Джанин снизу. — Ты слышал? Ты слышал это?

Не в состоянии вымолвить ни слова, он стиснул штурвал, глядя поверх носа яхты, которая мягко покачивалась на синих волнах бесконечного Атлантического океана.

Через два дня с юго-востока налетел неожиданный шторм. «Баву» накренилась, плотная зеленая масса воды перехлестнула через кокпит и смыла Джанин за борт — ее спас только штормовой леер. Крейг десять минут пытался втащить Джанин обратно на палубу. Все это время яхту бросало ветром из стороны в сторону, и кливер с оглушительным треском разорвался.

Шторм продолжался пять суток, граница между небом и морем стерлась — со всех сторон бушевала вода. Пенистые гребни волн маршировали стройными рядами, колотя в борта «Баву» и создавая оглушительную какофонию.

Крейг и Джанин продрогли до костей и промокли насквозь. Кожа на руках, побелевшая и сморщенная, как у утопленников, легко обдиралась нейлоновыми канатами и жесткими, неподдающимися парусами. Время от времени удавалось проглотить сухарик или пару ложек холодной консервированной фасоли и запить их водой, потом приходилось вновь выползать на палубу. Спали по очереди, по несколько минут, на куче мокрых парусов, сваленных в коридоре.

Буря стихла так же внезапно, как и налетела. Измотанные до предела, осунувшиеся от пережитого страха, Крейг и Джанин преисполнились гордости за себя и свое судно: в шторм они попали зелеными новичками, а вышли из него настоящими морскими волками.

Крейгу хватило сил лишь на то, чтобы положить яхту в дрейф, и она заскользила по все еще высоким волнам по собственной воле. Крейг еле дотащился до койки, стянул с себя мокрую вонючую одежду, рухнул голым поверх грубого одеяла — и проспал восемнадцать часов.

Когда Крейг проснулся, то не сразу понял, где кончаются фантазии и начинается реальность. Нижняя часть тела, которую он раньше совсем не ощущал, была зажата в тисках невыносимого спазма. Крейг чувствовал каждую мышцу по отдельности: они словно стискивали друг друга, грозя лопнуть или разорваться на части. Нервные окончания от стопы до низа живота горели огнем. Казалось, что боль поглотит его. Крейг вскрикнул, но в боли вдруг обнаружилось острое, почти невыносимое, удовольствие.

Он опять закричал и услышал ответный крик. Открыв глаза, Крейг увидел над собой лицо Джанин. Совершенно обнаженная, она прижималась к нему всем телом. Он попытался заговорить, но она впилась в его губы поцелуем, не переставая стонать.

Крейг внезапно понял, что глубоко погружен в горячую шелковистую упругость ее тела и они взмывают на волне, куда более высокой и яростной, чем любая из тех, которые обрушивала на них Атлантика.

Волна схлынула, оставив их лежать, вцепившись друг в друга, лишенными дара речи и жадно глотающими воздух.

«Баву» снова послушно бежала по волнам. Джанин принесла Крейгу чашку какао и присела рядом, положив руку на плечо.

— Смотри! — Он показал на вытянутую вперед босую ногу и пошевелил пальцами.

— Ой! Милый, ничего подобного я в жизни не видела! — хрипло выдохнула она.

— Как ты меня назвала? — спросил Крейг.

— А знаешь что? — Джанин ответила вопросом на вопрос. — Я думаю, у нас с тобой все будет в порядке… — И только тогда, прислонившись щекой к щеке, она прошептала ему на ухо: — Я назвала тебя милым — можно?