Он расплатился, встал. Решал он, она подчинялась.

— Я провожу вас до больницы. Это далеко?

— Минут двадцать пешком.

— Взять машину?

— Нет. Я предпочла бы пройтись. Ветер стихает. А мне ведь придется провести в помещении всю ночь. До десяти часов возле бабушки сидит кто-то. А потом должна заступить я.

— Когда вы ее хороните?

— Завтра утром. Меня как раз спрашивали об этом. Я им сказала все, что требовалось. И даже поговорила с человеком из похоронного бюро. Правда, я и словом не обмолвилась о том, что мне нечем платить.

— Увас будет чем расплатиться с ним. И с больницей тоже.

— Я вам очень признательна. Надо же встретить человека, который готов мне помочь, как раз в ту минуту, когда мне так нужна помощь! Бабушка всегда говорила о провидении…

— Возможно, это и есть провидение, — сказал он. — А возможно, бывают роковые встречи.

— Мне тоже так кажется, — сказала она.

Они шли по городу. Пересекали шумные, ярко освещенные проспекты. Вышли к гранитным берегам реки, которую зовут Пайон, что значит Блесточка; сейчас она обнажила свое высохшее ложе, а когда тают снега, она вздувается и выходит из берегов. Тут они увидели высокое здание.

— Это и есть больница, — сказала она.

Они молча прошли еще немного. И вскоре оказались у ворот. Прежде чем расстаться, он сказал:

— Я приду завтра в девять. Ни о чем не тревожьтесь.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо от всего сердца. Благодаря вам я могу теперь ни о чем не думать и целиком отдаться моему горю.

Он остался один и пошел назад тем же путем. Шел и думал — не о том, как решить возникшие перед ним проблемы, а о том, что человек, как бы ни складывалась его жизнь, всегда питает надежду, всегда находит в этой жизни что-то ценное, что стоит охранять и защищать. Вот он потерял Глорию, но нашел Лоранс. Любил ли он Глорию? Он этого сам не знал, это уже принадлежало прошлому, отступило куда-то в затянутую дымкой даль. Но он мог бы любить Глорию. И чувствовал, что мог бы полюбить Лоранс. Правда, слово «любовь» приобретало теперь совсем иной смысл. Тогда ему некогда было даже разобраться, любит ли он Глорию. А теперь он знал, что может полюбить эту девушку, которую только сейчас увидел, что у него есть душевные силы ее любить.

Начать с того, что он дал ей обещание, которое не может не сдержать. Завтра в девять утра он должен быть у больницы и принести Лоранс эти четыреста долларов — вернее, сто пятьдесят тысяч франков. Где их взять? Случай подскажет. Разве не складывалась из таких же вот случаев, только совсем другого масштаба, вся его прошлая жизнь? Орел или решка. А чем он тогда рисковал!.. Правда, игра, которую он прежде вел, зависела не только от случая, а представляла собою цепь сложнейших комбинаций, не то, что та, в которую он играл днем.

«А что, если попробовать поиграть, — подумал он. — Рискну: поставлю десять тысяч франков, не обеднею. Другого выхода все равно пока нет, а слово сдержать я должен».

Он ускорил шаг, дошел до казино. Его впустили без звука: швейцар-физиономист признал его и улыбнулся ему, как завсегдатаю. Но на этот раз Гюстав Рабо направился в зал, где играли в баккара.

Он купил в кассе жетонов на десять тысяч франков и подошел к столу. «Честное слово, — подумал он, — у меня сегодня счастливый день. А вдруг и здесь повезет?»

Он проиграл. Увидев, как исчезли со стола девять тысяч франков, он поднялся. Не лучше ли уйти и не дразнить судьбу, которая, вопреки ожиданиям, грозила постепенно лишить его последних средств? В его распоряжении оставалось теперь всего лишь пятьдесят тысяч франков! Он отошел на несколько шагов и уже довернулся спиной к игрокам, которые последние полчаса были его компаньонами по игре. Ставки сделаны, и вот опять этому толстому усатому ливанцу выпала лучшая карта. Бывают дни, когда удача неотступно сопутствует человеку. А Гюстав уже успел потерять то, что выиграл днем.

Однако он все не решался уйти. У него остался еще жетон на тысячу франков, а если удача улыбнется ему, можно рискнуть еще и теми банкнотами, что лежат у него в кармане. Давно, уже много лет, он не играл, и хотя деньги в период Сопротивления ничего не значили для него, — Лондон в избытке снабжал его фальшивыми банкнотами, — он и тогда играл понемногу, поэтому сейчас он осторожничал, ставил без вдохновения. Идея добыть деньги с помощью игры в конечном счете ничего не дала. Надо примириться с проигрышем и уйти.

Он уже решился на это и пошел вдоль центрального стола к выходу, как вдруг услышал, словно сквозь сон, произнесенную вслух цифру. Едва ли он осознал то, что услышал, и едва ли он намеренно отошел от одного стола и подошел к другому. Но он решил сделать еще одну попытку, прежде чем покинуть зал. И услышал собственный голос: «На весь банк».

Прошла минута. Карты сданы. И вдруг он увидел, что крупье пододвигает к нему груду жетонов. Бог мой! Он и не представлял себе, что речь идет о такой сумме! Ведь это куда больше того, чем он располагал. Он с изумлением увидел, как лопаточка поползла назад, оставляя возле его протянутой руки жетоны — кучку, еще одну, и еще. За его спиной раздался шепот, склоненные над столом головы приподнялись — всем хотелось посмотреть на счастливчика, неожиданно сорвавшего такой банк.

Не считая, он обменял жетоны и сунул деньги в карман. Но он уже знал, что сможет выполнить обещание, которое дал Лоранс. Кто-то встал из-за стола. Он занял его место, сел за стол — здесь ставки были в десять раз выше, чем там, где он потерял свои девять тысяч. Он стал играть и немного выиграл. Потом выиграл еще. Тогда, прежде чем ставить дальше, он отделил сто пятьдесят тысяч франков от той суммы, что оказалась у него на руках, — а она была немалая, — и положил в левый карман. Затем стал снова играть.

Стол он покинул лишь после двух неудач, несколько поубавивших его выигрыш. Он здраво рассудил, что счастье отвернулось от него, и вышел из игры. Очутившись на улице и прикинув grosso modo[4] свою прибыль, он обнаружил, что сверх ста пятидесяти тысяч франков, которые он сразу же отложил и уже не считал своими, он выиграл еще около четырехсот тысяч.

Шагая по ночному городу к себе в гостиницу, он смеялся, как ребенок, получивший желанную игрушку. Значит, счастье — это счастье, которое до сих пор так дорого ему доставалось, за которым он так гнался, — улыбнулось ему безвозмездно, ничего не потребовав взамен. Теперь и Лоранс сможет пристойно похоронить свою бабушку на кладбище в Симьезе и заплатить за больницу, и ему будет на что жить несколько недель. Он тут же решил, что не станет больше играть. Деньги, лежавшие у него в кармане, открывали перед ним такие возможности, на какие два часа тому назад он не мог и рассчитывать. Он подумал, что выиграл не только деньги, но и время. И этот реванш, эта победа над временем радовала его. Значит, он оказался прав, значит, все-таки есть бог, который помогает тем, кто хочет жить простой человеческой жизнью, тем, у кого есть воля и мужество так жить.

И несмотря на владевшее им возбуждение, несмотря на то, что перед его мысленным взором неотступно стоял образ простой, чистой девушки, с ясными глазами и открытой душой, — девушки, у которой благодаря ему будет если не меньше горя, то, по крайней мере, меньше забот, — он тотчас заснул. И сон у него был благотворный, успокаивающий, такой, какого он не знал еще два дня тому назад, когда был Жильбером Ребелем.

Проснулся он, когда уже было совсем светло. На этот раз он чувствовал себя вполне отдохнувшим, — к тому же и в больницу пора было идти. Он вышел на улицу и только тут обнаружил, что еще рано. Он вполне успеет зайти в бар и выпить горячего кофе, решил он, и ему показалось, что никогда прежде он не получал от кофе такого удовольствия. Затем он направился в больницу и, подойдя к воротам, осведомился у сторожа, где у них контора.