— Принеси мне стакан воды, Габика!

— Опять начинаешь?

— Что начинаю? Мне пить хочется. Габика, милая, дай мне стаканчик воды…

— Ну чего ты все хнычешь и клянчишь, как попрошайка! Протяни руку и возьми стакан. Вон он стоит. Руку-то ты можешь протянуть?

— Там плохая вода. И в стакане муха плавает.

— Муха плавает! С тобой с ума сойти можно! Все не то тебе, все не так! Ну-ка, дай мне стакан!

Шарика протянула ей стакан. Она крепко держала его обеими руками, чтобы не уронить. Знала, что, если уронит и вода прольется на ковер, Габи накричит на нее, а то и за волосы оттаскает. Прошлый раз ей здорово влетело, когда у нее выплеснулось молоко на платье и на кресло и Габи пришлось прибирать за ней. Она вцепилась Шари в волосы и принялась трясти ее. Было, правда, не очень больно, но Шари расплакалась. Еще бы не плакать, если с тобой так обращается собственная сестра!

Габи схватила стакан и заглянула в него.

— И из-за этого столько шуму? — возмутилась она. — Муха плавает! Да вовсе это не муха, а маленькая красивая бабочка.

И, засунув указательный палец в стакан, она вытащила оттуда какой-то темный комочек и протянула стакан Шари:

— Держи! Теперь в нем нет твоей мухи. Можешь пить.

— Принеси чистой воды, эту я не хочу.

— Некогда мне, не видишь, что ли? Скоро ребята засвистят. И чего ты все капризничаешь? Ничего с тобой не случится. Если б ты ходила в школу, а не сидела целыми днями в кресле, то знала бы, что в воде полно мелких живых организмов, невидимых простым глазом.

— Но это видимый. Простым глазом. Такую воду я пить не стану.

— Ну и не пей!

Габи снова села на диван. В материнской шкатулке для рукоделия она отыскала толстую иглу, которой сшивают мешки, положила на колени целехонький, полученный в подарок на рождество желтый пуловер и начала рвать большой иглой его рукава.

— Что ты делаешь? — Шарика вся подалась вперед и с изумлением смотрела, как Габи просовывает кончик блестящей толстой иглы между нитями пуловера и потом резким движением раздирает их. Нитки рвались с жалобным треском. — Новый пуловер! — потрясенно прошептала Шари.

— Тебе-то что? — Габи, насторожившись, подняла голову. — Только не вздумай ябедничать… — Она перестала ковырять пуловер и, зажав иглу в вытянутой руке, размахивала ею перед носом Шарики.

— Ай! — взвизгнула Шарика, побледнев, и закрыла глаза.

— Эх ты, трусиха! — протянула Габи. — Я до тебя и не дотронулась. Иголки испугалась? Дурочка! Она от тебя в двух метрах.

И Габи снова принялась за свой пуловер.

Шарика сидела тихо с закрытыми глазами. Ее маленькая худенькая фигурка в накрахмаленном отглаженном ситцевом платье в горошек совсем утонула в кресле. Руки неподвижно лежали на коленях, прикрытых легким пледом. Ног из-под пледа не было видно.

Трещали шерстяные нитки пуловера. И жужжала муха.

"Жига, наверное, отправился в гости к Дюле, — думала Шарика, продолжая сидеть с закрытыми глазами. — Глупый Жига, ведь знает, что Дюла в это время любит подремать".

Габи сидела, скрестив ноги. Лицо у нее было сердитое. Как ей не везет! Ведь этот лягушонок, чего доброго, еще что-нибудь потребует! Досталась ей сестра, ничего не скажешь!

Габи продолжала рвать рукава желтого пуловера. Поработав над ним некоторое время, она откинула голову, чтобы на расстоянии оценить, хорошо ли получилось. Прекрасно! Она встала, воткнула толстую иглу в подушечку, захлопнула крышку шкатулки — Шарика даже вздрогнула от стука — и большими шагами, не сгибая колен, прошлась по комнате. У зеркала она остановилась.

Габи очень гордилась тем, что больше всех девчонок похожа на мальчишку. Даже имя у нее мальчишеское. Правда, официально она Габриэлла, но так пишут только в разных документах. Все, даже мама, зовут ее Габи. И на тетрадях она царапала это имя. И когда знакомилась, называла себя Габи. Дядя Ханзи с семьей ездил в Вену и привез ей оттуда джинсы. Они ничем не отличаются от джинсов Шумака-младшего — те "Леви Страусс"[1] и эти "Леви Страусс". Волосы у Габи короче, чем у мальчиков, ноги длинные, тонкие, костлявые и бедра узкие. А руки волосатые. Правда, не такие, как у Шумака-младшего, но все же волосатые.

В одно мгновение Габи сбросила с себя клетчатую блузку и натянула желтый пуловер. С удовлетворением обследовала рукава: длинные шерстяные нити свисали на кисти рук.

— Ну, как? — покрутилась она перед Шарикой.

Девочка открыла глаза и очень серьезно оглядела сестру.

— Красиво, — улыбнулась она. — Желтый цвет самый красивый. Жаль только, что рукава…

— Вот дуреха! — напустилась на нее Габи. — Одни рукава и хороши. А от этого цвета может солнечный удар хватить. На него только через темные очки смотреть можно.

Габи строгим взглядом обвела комнату. Она что-то искала. Шарика с тревогой наблюдала за ней. Ой, только бы сестра никого не тронула!

Габи схватила пепельницу.

"Бедная маленькая Ханна Херенди![2] — со страхом подумала Шарика. — Такая бледная, такая хрупкая. Каково ей в крепких загорелых лапищах Габи!" Но Габи не причинила вреда фарфоровой пепельнице. Левой рукой она схватила окурок, лежавший на бледно-розовом теле Ханны, стряхнула с него пепел в правую руку и начала старательно втирать его в желтый пуловер. Остатки пепла бросила на колени Ханне.

И побежала к зеркалу.

"Вот теперь то, что надо", — с удовлетворением подумала она.

Не торопясь вернулась к дивану и растянулась на нем. Она неплохо потрудилась над пуловером, теперь более или менее все в порядке. Когда ей посвистят, она, спускаясь с лестницы, быть может, еще успеет потереться спиной о стену. И тогда станет совсем такой, как остальные старшие ребята.

— Куда вы идете? — спросила Шари. От волнения она подалась вперед. Ей очень хотелось знать, куда отправится Габи в разорванном, испачканном пуловере.

Габи разглядывала свои ноги в коричневых полуботинках. Почему мама непременно хочет, чтобы она носила босоножки? Поразительно! У взрослых всегда бывают какие-нибудь навязчивые идеи, и они никак не желают от них отказаться. В июне надо ходить в босоножках, в новых красных босоножках, — это мама вбила себе в голову. С ума можно сойти! Баран просто обгогочется, если увидит Габи в этих красных босоножках с маленькими кожаными бантиками.

— Вы на площадь идете? — спросила Шарика. Ладони у нее от волнения вспотели, она вытащила из-за спины носовой платок и вытерла их. — Вы на площадь идете, да? — снова спросила она, так как Габи продолжала изучать свои ноги.

Шарике так хотелось услышать, куда Габи отправится после того, как выскочит из комнаты и выбежит из парадного на улицу, что будет делать и во что играть. Если бы она ей рассказала! Хоть что-нибудь рассказала, чтобы Шарика могла представить это себе, когда останется одна.

— Вы на площадь…

— Да ну! — отмахнулась Габи.

— Вы не пойдете на соседнюю площадь?

— Да ну!

— А куда? На другую площадь?

— Да отстань же! Ты что, думаешь, на свете только одни площади и есть?

— Нет, — задумчиво ответила Шарика. Хотя, откровенно говоря, она не очень-то хорошо знала, что еще есть на свете. Улицы, площади, парки, больницы. Что она еще помнит? Есть школа, детский сад для тех, у кого ноги здоровые. Рынок. Конечно, рынок! Там очень интересно. И полно грабителей. Тетушка Марго всегда сначала рассказывает Шарике о своих приключениях на рынке, о том, как ей удалось справиться с этими грабителями, и лишь потом принимается за уборку.

— Мы пойдем в пещеру. — Габи даже присела, возбужденная собственным сообщением. — Не веришь? — агрессивно спросила она.

— Ну что ты, конечно, верю! — с готовностью ответила Шари. И с благоговением повторила: — В пещеру.

— Шумак-младший сказал, что в одном месте есть пещера. Шумак-младший очень умный, он знает все пещеры.