Но где же наше подлинное, искреннее уважение к Другому? Где наша истинная Любовь к нему — к этой маленькой Частице Света, заключающей в себе весь Свет Мира? Разве возможна гармония жизни без этого искреннего и трепетного отношения к Человеку, стоящему напротив нас и глядящему нам в глаза? Нет, если этого не будет, то не будет и гармонии, не будет и Царства Света. Так в ком еще проблема, если не в нас самих?

Да, со Скрижалями было все проще. Внешне, по крайней мере. Мы сначала находили суть, Истину Света, а только потом, вслед за этим, облекали ее в слова. А здесь, с Печатями, все наоборот. Мы сначала находим слова, обозначающие Тьму, и лишь затем, постепенно, оглядываясь назад, начинаем понимать, что скрывается за этими словами — «власть», «эгоизм»…

Узнать, увидеть, признать свой «грех» — это первый спасительный шаг. Нельзя вылечить человека, не установив прежде его болезни. Нельзя освободиться от внутренней боли, если ты не понял ее природы. Нельзя, наконец, сделать свою жизнь чище и светлее, если ты брезглив и боишься испачкаться. «Знаешь, в чем сила Солнца? — говорил мой дед. — Оно всегда заглядывает в темноту». Мы испытываем ужас и, вместе с тем, внутреннее преображение!

И сейчас мы ждем третьего «Всадника». Это станет новым испытанием для всех нас. Но мы не будем бояться, не будем щуриться и отводить глаз. Мы пойдем навстречу неизвестному, чтобы найти себя. Мы откроем свой Свет. Мы встретимся с самими собой. Возможно, эта встреча сначала разочарует нас. Ну что ж… Если на вашем пути не 6ыло препятствий, спросите себя — быть может, вы и не двигались с места?..

— Но ты же не веришь в мистику? — спросил я Андрея.

— Нет, не верю, — ответил он.

— Но в человеке есть Тьма?

— Ну, судя по всему… — Андрей словно припоминал все, что случилось с нами за последнее время. — Да. Есть.

— Это потому что в нем Свет есть, потому и Тьма должна быть, да? Потому что добро и зло — необходимы друг другу по закону противоположностей? Они уравновешивают друг друга?

Андрей задумался и через какое-то время ответил:

— Я не думаю, что Тьма в нас — это какое-то «зло», Анхель. Ведь любое «плохо» — это оценка, а оценка всегда иллюзорна. Оценка — это результат сравнения. «Плохо» невозможно без «хорошо», как «верх» не может без «низа». Но Истина — она сама по себе. Ей не нужны сравнения и противопоставления. Она — то, что есть . Так что, если Тьма и существует, то это не «зло», это просто препятствия на пути к Свету.

Меня потрясли эти слова.

Вспомнилось, что сказал Источник Света, явившись Даниле на берегу Байкала: «Я начал движение Света, чтобы заменить Им Тьму. Тьма — это просто материя, то, что можно воспринимать. Она масса, которая не имеет своей Силы, но Она есть». Тьма — не злой гений, у нее нет своей силы. Она — это мы, которые должны стать Светом, пропуская через себя Свет, данный нам свыше, от Источника Света!

* * *

Дверь в комнату широко распахнулась. На пороге стоял Гаптен — растерянный, даже испуганный.

— Пойдемте! — позвал он. — Скорее!

— А что случилось? — спросил Андрей.

— Данила просматривал данные, и с ним что-то произошло. Не знаю, что, но так это оставлять нельзя, — коротко объяснился Гаптен.

Мы бросились в центральный узел. Сюда стекается вся информация об энергетическом поле планеты. Чередуясь друг с другом, мы день за днем просматриваем эту информацию на больших экранах. На одном — схема, похожая на географическую карту. На другом — цифровые данные. На третьем — основном, в целую стену — изображение, картина происходящего, созданная специальной информационной матрицей. Все это вместе позволяет отслеживать концентрацию отрицательных энергий и следить за воплощением Тьмы.

Я вбежал в центральный узел вслед за Гаптеном и остолбенел. Нет, не от ужаса. От красоты… Передо мной всеми цветами радуги светилась картина рая. Огромное, фантастическое, словно нарисованное небо обволакивало бескрайние просторы океана. Словно с высоты птичьего полета я увидел десятки маленьких и больших островов, девственную природу — нетронутые леса, заливные поля, холмы и горные вершины. Рай. Никогда в жизни я не видел ничего прекраснее.

— Дыхание ровное. Пульс немного учащен, но не критично, — услышал я голос Андрея и усилием воли заставил себя оторваться от завораживающего зрелища на экране. — Зрачки, правда, расширены. На движение руки не реагирует. Что бы это могло быть?..

Андрей склонился над Данилой. Тот сидел в кресле, его тело обмякло и едва подавало признаки жизни.

— Не знаю… Не знаю… — растерянно повторял Гаптен, сжимая руками голову. — Может быть, синхронистичность?..

— Синхронистичность? — Андрей удивленно посмотрел на Гаптена. — В каком смысле? В юнгианском?.. Когда бессознательные сущности попадают в резонанс и начинают действовать вместе?

— Да, именно! — Гаптен всплеснул руками. — Конечно, как я сразу не догадался!

Наконец, я пришел в себя и ужаснулся:

— Господи, что?! Что с Данилой?!

— Гаптен, а тебе не кажется, что и на Анхеля это тоже как-то действует? — спросил вдруг Андрей.

Они с Гаптеном переглянулись.

— Что действует?! О чем вы говорите?! Что с Данилой?! — я задрожал всем телом, кинулся к другу и стал трясти его за плечи. — Данила! Данила! Что с тобой?! Данила, ответь мне! Ответь!

— Анхель, с Данилой все в порядке. По крайней мере, с медицинской точки зрения, — констатировал Андрей и внимательно посмотрел мне в глаза. — Не волнуйся, пожалуйста. Не волнуйся… Гаптен думает, что Данила настроился на внутренний мир человека, находящегося по ту сторону информационной матрицы, и между ними возник резонанс. Я правильно излагаю?

Андрей вопросительно посмотрел на Гаптена. Я тоже перевел свой взгляд на него.

— Да. Это единственное разумное объяснение… — развел руками Гаптен.

— А теперь, Анхель, ответь мне на один вопрос, — Андрей снова внимательно посмотрел мне в глаза. — Ты ведь что-то почувствовал, войдя сюда? Что-то особенное? Необычное?

— Я?.. — я задумался, словно и не помнил, что случилось со мной еще минуту назад. — Да!

Я вспомнил. Я пережил ощущение, словно оказался в раю.

— Мне показалось, что там рай, — я показал на экран.

— Синхронистичность, — уверенно сказал Гаптен. — И Анхель, и Данила — они чувствуют, что там происходит. Какая-то сила их туда затягивает.

Мне вдруг стало смешно, забавно. Они так серьезно об этом рассуждали… Но ведь это возможно только в пространстве сновидений. Этого не может быть в реальном мире. Я посмотрел на экран. Там по-прежнему был рай — удивительный, прекрасный, завораживающий.

— Анхель! Анхель! Анхель! — испуганные голоса Гаптена и Андрея звали меня.

Я улыбнулся. Звук их голосов шел откуда-то сверху, словно через множество слоев плотной ваты…

«Подойдя к дверце, она обнаружила, что забыла золотой ключик на столе, а вернувшись к столу, поняла, что ей теперь до него не дотянуться. Сквозь стекло она ясно видела снизу лежащий на столе ключик. Она попыталась взобраться на стол по стеклянной ножке, но ножка была очень скользкая».

Льюис Кэрролл, написавший эти строки о своей Алисе, на протяжении всей книги играет с нами в одну и ту же игру. Он разыгрывает сон.

В этом сне мы всегда меньше нужного или слишком велики, чтобы попасть туда, куда нам хочется. Войти в двери нельзя, потому что не известно как. Прекратить пить чай невозможно — по столь же нелепой причине (якобы что-то случилось со временем!). Сыграть в крокет и вовсе нет никакой возможности — фламинго берегут голову. А как же в крокете без молотка? И даже если нам вдруг вздумается отрубить Чеширскому Коту голову — все равно ничего не получится — ведь кроме головы у него ничего нет.

Если все в этом «сне» поменять на реальные события — несоответствующие размеры на деньги, закрытые двери на духовное пробуждение, бесконечное чаепитие на рутину быта, абсурдный крокет на самосовершенствование, а голову Чеширского Кота на голос совести, то получится реальная жизнь. «У нас, — говорит Королева из „Зазеркалья“, — если вы бежите во весь опор, то попадаете в то же самое место. А если хотите добраться куда-нибудь еще, нужно бежать по крайней мере вдвое быстрее!»