— Ты собираешься солгать мне, — сказал Графф.

— Я не собираюсь больше с вами разговаривать, — ответила Валентина.

— Боишься. Почему?

— Не люблю, когда меня расспрашивают о семье. Давайте оставим мою семью в покос.

— Валентина, я сейчас делаю все возможное, чтобы оставить твою семью в покое. Я пришел к тебе, чтобы не тестировать Питера и не мучить расспросами твоих родителей. Я пытаюсь решить наши проблемы здесь, на месте, и прошу помощи у человека, которого Эндер любит больше всех и которому он больше всех верит, возможно, у единственного человека, которому он верит. Если мы не сможем разрешить проблемы подобным образом, нам придется взяться за твою семью, и тогда мы будем действовать по своему усмотрению. Я пришел к тебе не с пустяками и так просто не уйду.

Единственный человек, кого Эндер любит и кому доверяет… Гремучая смесь боли, стыда, сожаления… Теперь она была сестрой Питера, тот стал центром ее жизни. «Для тебя, Эндер, я всего лишь зажигаю огонь в день рождения. А для Питера исполняю его заветные желания».

— Я всегда думала, что вы плохой. И тогда, когда вы приходили забрать Эндера, и сейчас.

— Не притворяйся маленькой глупой девочкой. Я видел результаты твоих ранних тестов, а сейчас в Америке не наберется и сотни университетских профессоров, способных соперничать с тобой.

— Эндер и Питер ненавидят друг друга.

— Знаю. Ты сказала, что они противоположны. Что ты имела в виду?

— Иногда Питер просто отвратителен.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Он злой. Просто злой, и все.

— Валентина, хотя бы ради Эндера, расскажи мне, что такого злого он делает.

— Часто угрожает людям, что убьет их. Нет, не всерьез. Но когда мы с Эндером были маленькими, мы оба боялись его. Он говорил, что убьет нас. Вернее, обещал убить Эндера.

— Кое-что у нас есть в записях.

— Да, вы видели по монитору.

— И это все? Расскажи о Питере побольше.

И она рассказала, что происходило во всех школах, в которые ходил Питер. Он никогда не бил других детей, но мучил их. Выискивая, чего они больше всего стыдятся, рассказывал об этом людям, чьего уважения они искали. Узнавал тайные страхи и использовал их.

— Он и с Эндером так поступал?

Валентина покачала головой.

— Уверена? Неужели у Эндера не было слабостей? Он ничего не боялся и не стыдился?

— Эндеру нечего было стыдиться.

И девочка заплакала, заплакала от собственного стыда: она предала Эндера и забыла его.

— Почему ты плачешь?

Валентина опять покачала головой. Она не могла объяснить, каково это — думать о младшем брате, таком хорошем, которого она так долго защищала, а потом вспомнить, что теперь она союзница Питера, его рабыня, беспомощная марионетка в его замыслах. «Эндер никогда не поддавался Питеру, а я переметнулась, стала его частью. Эндер никогда бы не согласился на такое».

— Эндер никогда не уступал, — сказала она.

— Чему?

— Питеру. Он не хотел походить на Питера.

Они молча шли вдоль штрафной площади.

— А разве Эндер мог стать похожим на него?

Валентина пожала плечами:

— Я ведь уже сказала.

— Но Эндер ничего такого не делал. Он был просто маленьким мальчиком.

— Да, и мы оба хотели… хотели убить Питера.

— А.

— Нет, не так. Мы не говорили об этом. Эндер никогда не говорил, что желает чего-то подобного. Я только думала, что он тоже… Я так думала, не Эндер.

— А чего же хотел он?

— Дело в том, чего он не хотел.

— Хорошо. Так чего он не хотел?

— Питер мучит белок. Прикалывает к земле за лапки, сдирает живьем шкурку, а потом сидит и смотрит, как они умирают. То есть он так раньше поступал, после того как Эндер уехал от нас. А сейчас перестал. Но это было. Если бы Эндер узнал, если бы Эндер видел это, наверное, он бы…

— Что? Спас белку? Попытался ее вылечить?

— Это уж вряд ли. Тогда… сделанное Питером нельзя было исправить. Нельзя было встать у него на пути. Но Эндер был бы добр с белками. Понимаете? Он бы их кормил.

— И они стали бы ручными, чтобы Питеру было легче их ловить.

Валентина снова заплакала:

— Что бы вы ни делали, все идет Питеру на пользу. Все помогает ему, все, и не ускользнуть от него, не спрятаться.

— Ты помогаешь Питеру? — спросил Графф.

Она не ответила.

— Неужели Питер настолько плохой человек?

Она кивнула.

— Самый плохой человек в мире?

— Откуда мне знать? Самый плохой из тех, кого я встречала.

— И все же ты и Эндер — его брат и сестра. У вас одни и те же гены, одни и те же родители, как может он быть настолько плохим, если…

Валентина повернулась к нему и закричала — закричала так, будто бы он ее убивал:

— Эндер не такой! Он не похож на Питера! Он тоже умный, но это все. А во всем остальном не похож! Совсем! Совсем! Не похож! Ни в чем! Они не похожи!

— Понимаю, — ответил Графф.

— Я знаю, что вы сейчас думаете! Знаю все ваши поганые мыслишки! Вы думаете, я ошибаюсь, а Эндер такой, как Питер. Может, это я… я похожа на Питера, но не Эндер, только не Эндер. Я повторяла ему это, когда он плакал, и каждый раз, много-много раз говорила: «Ты вовсе не похож на Питера, тебе не нравится причинять людям боль, ты добрый и хороший, в тебе нет ничего от старшего брата».

— И это правда.

Его уступчивость все-таки успокоила ее.

— Еще бы это не было правдой. И будьте вы все прокляты.

— Валентина, ты поможешь Эндеру?

— Теперь я ничего не могу для него сделать.

— Можешь. То же, что делала раньше. Просто утешь его и скажи, что ему не нравится делать людям больно, что он хороший и добрый, что он — не Питер. Последнее — самое важное. То, что он совсем не похож на Питера.

— Я могу увидеть Эндера?

— Нет. Ты напишешь ему письмо.

— И что это даст? Эндер не отвечает на письма.

Графф вздохнул:

— Он отвечал на все до единого письма. Разумеется, из тех, что получал.

Потребовалась секунда, чтобы она поняла.

— Какие же вы все-таки сволочи.

— Изоляция — это идеальная среда для творческой личности. Нам нужны его идеи, а не… Не важно. Я не собираюсь оправдываться перед тобой.

«Именно это ты и пытаешься сделать», — подумала она, но промолчала.

— Он перестал развиваться. Плывет по течению. Мы подталкиваем его, а он не хочет идти.

— Может, я окажу большую услугу Эндеру, если пожелаю вам поцеловать собственную задницу?

— Ты уже оказала нам бо`льшую услугу. Но можешь помочь еще больше. Напиши ему письмо.

— Обещайте, что не измените ничего в моем письме.

— Этого я не могу обещать.

— Тогда забудьте.

— Нет проблем. Напишу сам. У нас есть твои старые письма, и мы легко сможем подделать стиль. Не так уж это и трудно.

— Я хочу видеть его.

— Он получит первый отпуск в восемнадцать лет.

— Обещали в двенадцать.

— Правила изменились.

— Почему я должна помогать вам?

— Да не мне. Эндеру. И какая разница, что тем самым ты оказываешь услугу нам?

— Что же такое вы делаете с ним там, у себя, наверху? Вы страшные люди.

— Милая моя Валентина, — усмехнулся Графф, — самое страшное для него еще впереди.

Эндер успел просмотреть первые четыре строчки письма, прежде чем сообразил, что оно пришло не от кого-то из товарищей по Боевой школе. Оно появилось, как все другие письма, — когда он включил компьютер, на экране загорелось: «ВАМ ПИСЬМО». Он прочел четыре строчки, потом прервался, заглянул в конец, нашел подпись. Вернулся к началу, а потом, свернувшись калачиком на койке, принялся раз за разом перечитывать письмо: