— Все должно быть наоборот. Это Локк должен пользоваться уважением.

— Так он и пользуется! Настоящее уважение всегда приходит позже, чем официальное признание. Питер, не злись на меня. Я ведь просто исполняла твои распоряжения и делала это хорошо.

И все же он несколько дней подряд дулся. С тех пор ей пришлось самой изобретать темы для своих выступлений, потому что Питер отказался руководить ею. Наверное, посчитал, что от этого статьи Демосфена станут хуже и тот начнет терять популярность, но никто ничего и не заметил. А еще больше его, наверное, разозлило то, что Валентина не прибежала к нему вся в слезах и моля о помощи. Она была Демосфеном так долго, что уже не нуждалась в подсказках.

И поскольку переписка с другими политически активными гражданами росла, Валентина начала узнавать много нового, получать информацию, практически недоступную обычной публике. Некоторые военные, обменивавшиеся с ней письмами, иногда выдавали секретную информацию, сами того не желая. Затем они с Питером складывали кусочки мозаики и получали интересную и довольно жуткую картину деятельности стран Варшавского договора. Русские действительно готовились к войне. К долгой кровавой наземной войне. Демосфен не ошибался, когда заподозрил страны Варшавского договора в заговоре против Лиги.

Итак, Демосфен обрел собственную жизнь. Время от времени, закончив очередную статью, Валентина ловила себя на том, что продолжает думать, как Демосфен, и соглашается со всеми теми идеями, которые на самом деле представляли собой лишь тщательно просчитанные позы. А читая статьи Локка, она, наоборот, искренне удивлялась: и как это он не видит, что происходит на самом деле?

Наверное, когда носишь маску, она рано или поздно прирастает к твоему лицу. Валентина даже испугалась этой мысли — несколько дней ее обдумывала, а затем использовала в статье, чтобы доказать: политиканы, уступающие русским только во имя мира, обязательно кончат тем, что станут их рабами, — просто не смогут выйти из привычной колеи. Это был хороший удар по правящей партии, и она получила много интересных писем. С тех пор она уже не боялась, что до определенной степени стала Демосфеном. Этот персонаж оказался намного умнее, чем они с Питером рассчитывали.

Графф ждал ее у ворот школы. Стоял, прислонившись к машине. Полковник был в штатском и здорово набрал вес. Она его даже не сразу узнала. Но он двинулся ей навстречу, и Валентина все же вспомнила его имя, прежде чем он успел представиться.

— Я не стану больше писать писем, — сказала она. — Мне и того не следовало писать.

— Не нравятся ордена?

— Не очень.

— Поехали со мной, Валентина.

— Я не сажусь в машины к незнакомым людям.

Он протянул ей бумагу. Это было разрешение, подписанное ее родителями.

— Хорошо. Куда мы едем?

— Повидать одного молодого солдата, проводящего отпуск в Гринсборо.

Она села в машину.

— Эндеру только десять, — сказала она. — А вы утверждали, что он сможет получить первый отпуск, только когда ему исполнится шестнадцать.

— Он перескочил через пару ступенек.

— Так у него все хорошо?

— Спроси его самого.

— Почему только я? Почему не вся семья?

— Эндер видит мир по-своему, — вздохнул Графф. — Мы едва уговорили его встретиться с тобой. Питер и родители его не интересуют. Видишь ли, жизнь в Боевой школе была очень… насыщенной.

— Вы хотите сказать, что он сошел с ума?

— Наоборот, он самый разумный человек из всех, кого я знаю. И прекрасно понимает, что родителям вовсе не хочется воскрешать давно похороненную привязанность. Что же касается Питера, встречу с ним мы даже не предлагали. Заранее знали, куда будем посланы.

Они свернули как раз за озером Брандт и ехали по дороге, которая то взбегала на холмы, то спускалась с них, пока не добрались до ограды. Чуть дальше на вершине холма виднелся домик из белого камня, стоявший на перешейке между озером Брандт и маленьким пятиакровым частным озерцом.

— Это поместье принадлежало фирме Мэдли. «Мойтесь росой!» Знаешь? — сказал Графф. — Международный флот купил его на налоговых торгах лет двадцать назад. Эндер настоял на том, чтобы ваша беседа не прослушивалась. Я обещал ему, что так и будет, а чтобы обеспечить полное уединение, мы отправим вас разговаривать на озеро — на плот, который он построил своими руками. Но предупреждаю, потом, после этого разговора, я задам тебе несколько вопросов. Ты, конечно, можешь не отвечать, но, надеюсь, все же ответишь.

— У меня нет купальника.

— Найдем.

— С маленьким таким микрофончиком, да?

— Мы должны хоть сколько-то доверять друг другу. Например, я прекрасно знаю, кто такой Демосфен.

Дрожь страха пробежала по ее телу, но она смолчала.

— Мне об этом рассказали, как только я прилетел сюда из Боевой школы. Сейчас лишь шесть человек во всем мире знают, кто вы такие. Не считая русских: только Бог ведает, до чего им удалось докопаться. Но Демосфену нечего бояться нас. Демосфен может быть уверен в том, что мы умеем хранить тайны. Точно так же я верю: Демосфен не расскажет Локку о том, что случилось сегодня. Взаимное доверие, кажется, так это называется?

Валентина не могла понять, кому они симпатизируют — Демосфену или же ей, Валентине Виггин. Если Демосфену — она не может им доверять. Просьба ничего не говорить Питеру означает, что ее собеседник прекрасно понимает разницу между ними. Между Валентиной и Демосфеном. Хотя сама она предпочла не отвечать себе на этот вопрос: осталась ли между ними разница?

— Вы сказали, он построил плот. Как долго Эндер живет здесь?

— Два месяца. Мы думали, он задержится тут максимум на пару дней, но, видишь ли, Эндер не особенно хочет продолжать свое обучение.

— О, значит, я опять в роли лекаря.

— На этот раз мы не можем перекраивать твое письмо. Придется идти на риск. Нам очень нужен твой брат. Человечество в опасности.

На сей раз Валентина была достаточно взрослой, чтобы понимать: весь мир действительно висит на волоске. И она слишком долго была Демосфеном, чтобы отказаться от исполнения своего долга.

— Где он?

— На причале.

— А где купальник?

Эндер даже не помахал рукой, когда увидел, что она спускается по склону холма, не улыбнулся, когда она ступила на шаткий плавучий настил лодочного причала. Но Валентина знала, он очень рад этой встрече. Эндер смотрел на нее, не отводя глаз.

— Ты больше, чем мне помнилось, — сказала она невпопад.

— Ты тоже, — ответил он. — И еще я помнил, что ты очень красивая.

— Память частенько нас подводит.

— Нет, твое лицо осталось прежним. Просто я больше не помню, что такое быть красивым. Давай руку. Поплыли отсюда.

Она неуверенно посмотрела на маленький плот.

— На нем нельзя вставать в полный рост, а в остальном — все в порядке. — Эндер перебрался на плот, как паук, опираясь лишь на кончики пальцев. — Это первая вещь, которую я сделал своими руками. Помнишь, как мы строили дома из кубиков? Питероустойчивые здания.

Валентина рассмеялась. Когда-то они развлекались тем, что возводили здания, которые могли стоять даже после изъятия большей части опорных конструкций. Питер тоже обожал в этом участвовать — он вытаскивал кубики. Вытаскивал и вытаскивал, пока конструкция не становилась настолько хрупкой, что рассыпалась при первом же прикосновении. О да, Питер был той еще задницей, но он придавал их играм особый вкус.

— Питер изменился, — сказала она.

— Давай не будем говорить о нем.

— Хорошо.

Она переползла на плот, хотя и не так ловко, как Эндер. Он взял весло и медленно вывел утлое сооружение на середину озерца. Валентина вслух заметила, что он стал сильным и очень загорел.

— Силы я поднабрался в Боевой школе, а загорел тут, на озере. Много времени провожу в воде. Когда плывешь, чувствуешь себя невесомым. Я скучаю по невесомости. А еще, когда я в озере, земля вокруг как будто загибается кверху.