Всадник, спешившись, стремительно вбежал в караульное помещение и объявил, что Робин Стюарт бежал.

О'Лайам-Роу никогда не испытывал симпатии или сочувствия к этому тяжелому человеку, но отчасти понимал, какой отпечаток оставило в душе Стюарта беспечное прикосновение Кроуфорда из Лаймонда. Первой реакцией принца Барроу на новость были чувство облегчения и даже жалость: жизнь неудачника и изгоя — вот что оставалось теперь Робину Стюарту.

А затем он, ощутив холод в желудке, осознал, чем чреват побег Робина Стюарта: теперь будущие убийцы Марии получили карт-бланш, чтобы закончить свое черное дело.

Женщина, которая испытывает материальные затруднения, предлагает себя за невиданное, труднодостижимое приданое: то может быть наматрасник, полный струн от арф, или пригоршня блох, или черный, как гагат, ребенок с белым лицом и червонного золота уздечкой, или девять камышей с зелеными верхушками, или мешок обрезков от ногтей, или воронье гнездо с яйцами крапивника. За изнасилование таких женщин штрафа не налагается.

К этому времени английское чрезвычайное посольство численностью триста человек с его недужной дипломатией и расстроенным пищеварением, с любителями и профессионалами, с графом и графиней Леннокс уже прибыли в Орлеан, и осталось им не более двухсот миль до цели.

Кроме Ленноксов, там были в основном сторонники Уорвика. Большинство из них уже были знакомы с Францией, так как невозможно стать военачальником или государственным деятелем при дворе Генриха или Эдуарда, не приняв в какой-то момент своей карьеры участия в войне с Францией или не посидев за французским столом переговоров. По той же самой причине большинство из них воевали в Шотландии.

Ни одно из этих обстоятельств, похоже, не смущало посольство и его почтенного главу и председателя Уильяма Парра Кендэлла, маркиза Нортхэмптона, гофмейстера английского королевского двора и брата последней жены старого короля: этому важному джентльмену с ограниченными способностями так и не удалось полностью искупить вину за поражение во время недавнего восстания.

Пока все проходило гладко. Неделю назад в Булони членов посольства встретил приятный и расторопный господин из Палаты, сопроводивший их с нескончаемым караваном лошадей, мулов, сторожевых собак и бесчисленных повозок с багажом в Париж и далее на юг.

Их чествовали и развлекали. В каждом городе на их пути мэры и эшевены произносили приветственные речи, вручали и получали подарки. Политические раздоры в посольстве не выплескивались наружу, дипломаты проявляли сдержанность — споры, даже о малопонятных или о вовсе непонятных вещах, были уравновешены.

Милорд Нортхэмптон надеялся, что Божьей милостью все так и останется. Они приехали раньше намеченного срока — прибыть в Шатобриан предполагалось через две недели, а им оставалось всего лишь короткое путешествие на барже вниз по Луаре. Они ехали в Шатобриан, дабы торжественно вручить королю орден Подвязки, но ждали их и другие важные дела: надлежало подготовить договор о союзе и взаимопомощи между Англией и Францией, попросить руки шотландской королевы для английского короля, а в случае отказа — руки Елизаветы, дочери французского короля. Они должны были назначить специальных уполномоченных, которые посетят Шотландию и уладят все спорные вопросы, не включенные в этот договор, и представить сэра Уильяма Пикеринга — нового английского посла во Франции.

А пока уходящий в отставку посол сэр Джеймс Мейсон с тревогой передал из Анжера просьбу, чтобы они задержались. Маршал де Сент-Андре еще не отправился с ответным визитом в Англию, и еще не закончена подготовка к их встрече в Шатобриане.

Маркиз Нортхэмптон читал это послание, побагровев, время от времени издавая недовольные восклицания. Шотландский лучник, обвиненный в попытке убить юную королеву, находился в Анжере. Ему уже был вынесен приговор. Маркиз знал достаточно много для того, чтобы благодарить судьбу за то, что дело, кажется, благополучно окончилось и не возникло никаких осложнений, бросающих тень на графа Уорвика. Граф и графиня Леннокс, которым он лично уделял очень мало внимания, были, как он прекрасно понимал, прикомандированы к посольству на случай, если что-либо подобное произойдет. Если Стюарт или кто-либо другой обвинит Англию в потворстве или помощи в подготовке покушения, то Нортхэмптон, согласно указаниям, должен взвалить вину на Ленноксов. Сам Леннокс, по-видимому, правильно оценивал ситуацию, но не имел возможности на нее влиять.

Им не удастся, конечно, добыть маленькую королеву для Эдуарда. Если даже французы согласятся, то выдвинут такие губительные условия, которые он не сможет принять. Шотландская вдовствующая королева не слишком обрадуется союзу между ее врагом и Францией, даже если это будет всего лишь хрупкий договор, заключенный на бумаге. А она и ее семья обладают весомым влиянием во Франции. Они могут убедить короля, что отлученный от церкви раскольник Эдуард — неподходящий жених для Елизаветы или Марии. Они могут воспользоваться любым поводом, любым ложным шагом Уорвика, чтобы убедить французского короля прекратить переговоры о дружбе.

В то же время он знал от Мейсона, преданного Мейсона, что Шотландия начинает проявлять норов под французским ярмом, что шотландцы с подозрением наблюдают за перестройкой фортов, которые можно будет использовать не только для обороны, но и для подавления недовольства. А во Франции у де Гизов есть свои недоброжелатели. Коннетабль, как известно, хотел отложить предполагаемую свадьбу Марии и дофина, а король заколебался, прежде чем предоставить вдовствующей королеве ее ежегодную пенсию в пятьдесят тысяч франков золотом, которую та должна была увезти домой. Нортхэмптон слышал, как в прошлом месяце главный судебный исполнитель Бретани утверждал, что на королеву-мать потрачено почти два миллиона франков, и желал видеть Шотландию у чертей на рогах. Нортхэмптон, которого раздражала и ответственность его миссии, и задержка, хотел того же самого.

Сэр Гилберт Детик, генерал ордена Подвязки, старался не думать ни о черте, ни о Боге. За вознаграждение двадцать шиллингов в день он должен был доставить и вручить его величеству королю Франции два сундука с регалиями рыцаря благородного ордена Подвязки, завернутыми в тонкие полотняные простыни и переложенными мешочками из тафты с благовониями. Пролив сундуки пересекли благополучно. Но сердце его обливалось кровью, когда он думал, что придется доверить их французам на две долгие недели путешествия по Луаре.

Французский и шотландский дворы, обосновавшиеся между Анжером и Шатобрианом, где уже шесть недель строились трибуны, площадки для зрелищ и временные жилища, коротали время, развлекаясь за счет англичан.

Свита вдовствующей королевы, правда, без самой Марии де Гиз и ее дочери, провела две ночи в полях за пределами Канде, получив от этого большое удовольствие. Половина Тайного совета разъехалась по домам, а остальные удобно устроились во французских садах под теплым июньским небом: ели, читали, разговаривали, время от времени охотились с соколами, основательно клеветали на своих хозяев и англичан и расходились по приятным компаниям. Свежий воздух располагал к покладистости и миролюбию.

Все это было на руку Робину Стюарту. Бесшумно передвигаясь от укрытия к укрытию, на второй день он выяснил, с кем делит Лаймонд свое утлое убежище из холста. Теперь, на досуге, можно было убедиться, сколь безжалостно верным оказалось первое впечатление, вынесенное с арены, где состоялась схватка с кабаном, равно как и от мимолетного видения, промелькнувшего у Тауэра. Телесную оболочку Тади Боя позаимствовал какой-то манерный, изысканный кавалер, ничего общего не имевший с буйным созданием, некогда отличившимся на охоте и в гонках по крышам. По-своему это облегчало задачу: можно убить одного, даже не коснувшись образа другого.

Тади Боя-Лаймонда зазвали к себе соотечественники. Стюарт видел, что с ним обращались непринужденно, чуть не запанибрата, благодаря его имени, но в то же время и с известной долей уважения. Для этих людей более, чем для кого-либо другого, имело значение, как Лаймонд в конце концов распорядится собой и своими талантами. А такой исключительный в своем роде случай, как его превращение, пусть даже временное, в официального представителя королевы-матери наверняка обсуждался от Шинона до Канде.