По разным сентиментальным причинам Эндрюс решил не упоминать, что контракт предложил сам Джо.

В последний раз пробежав текст глазами, Том Эндрюс щелкнул по значку «ПЕРЕДАТЬ».

– Сиди спокойно, Деррик! – недовольно проворчала Мэйзи Варгас, зажав зубами детскую пустышку.

Человек в кресле был в критическом состоянии. Лицо покрыто синяками, правый глаз распух и выкатился, как яйцо, обрамленное посиневшей полосой. На левой стороне подбородка глубокий порез с запекшейся кровью. А волосы свалялись, как почерневшая солома в крысином гнезде.

– Ради всего святого, Мэйзи, – простонал Деррик, отмахиваясь от нее театральным жестом. – Мы же ставим «Тристана и Изольду», а не гиньоль.

– Подожди еще одну секунду.

– Ну хотя бы перестань пачкать меня кровью.

– Еще один мазок, и все будет готово, – сказала Мэйзи, вынимая соску изо рта. – Будешь себя хорошо вести, дам конфетку.

Она стояла в самом сердце своей рабочей комнаты – гримерной Чикагского театра лирической оперы, осторожно вращая стоматологическое кресло с сидящим на нем актером перед огромным гримерным зеркалом. Она была одета в свободную блузу, черные джинсы и огромные ботинки на толстой подошве. В почтенном здании старой оперы эта маленькая мексиканка смотрелась полным анахронизмом, как фанатка рок-н-ролла, забредшая по дороге на концерт не в тот зал. Но под этой богемной внешностью бурлила трясина противоречивых чувств. Правильно ли она распоряжается своей жизнью? Не тратит ли она ее попусту на Джо Флада? Не идет ли она к несчастью?

Несчастьем был город, откуда приехала Мэйзи. Несчастьем было дешевое детство в парке трейлеров в городке Хаммонд в штате Индиана, подростковые годы, когда она то и дело попадала в исправительную школу, дружба с девчоночьими бандами. Она уехала в Чикаго в поисках лучшей жизни, а нашла только нищету и одиночество. Слава Богу, что она нашла Оперу. Это спасло ее. Однажды она выиграла билет в театр на каком-то радиошоу, а увидев спектакль, не могла уже уйти. Посмотрев спектакль, она тут же обратилась к дирекции театра с просьбой предоставить ей любую работу. Она сумела превратить свой талант к косметике в ученичество в союзе театральных рабочих, и через недолгое время была работником кулис на полной ставке.

Затем в ее жизни появился Джо.

Мэйзи впервые увидела его на представлении «Богемы» и не могла понять, что привело подобного мордоворота на классический спектакль. Но чем больше она узнавала его, тем более сложным он ей казался, полным противоречий, загадочным. Ее привлекла преданность и нежность, крывшиеся под этой твердой скорлупой. Он был нежен и внимателен в постели, и он умел ее смешить. Но в конце концов привычки закоренелого холостяка не могли не проявиться, и последнее время они с Мэйзи часто спорили. Мэйзи хотела, чтобы все стало серьезно.

Джо хотел, чтобы все оставалось по-прежнему.

Но в данный момент Мэйзи билась с мужчиной совсем другого типа, с человеком по имени Деррик Хальберстам, одной из самых печально известных язв сцены, бывшим проклятием «Метрополитен-опера» и приятелем Джерома Хайнса и Беверли Силлз. Мэйзи гримировала сэра Деррика к генеральной репетиции «Тристана и Изольды», которая должна была состояться сегодня вечером. Мэйзи готовила Хальберстама к появлению на сцене в первом акте. Хальберстам будет изображать Тристана, окровавленного после средневекового морского боя. Самой любимой оперой Мэйзи из всего вагнеровского наследия была «Тристан и Изольда», со всеми этими отсечениями головы, войнами или кораблекрушениями. Чтобы выложить все, что может, Мэйзи использовала новый, экспериментальный грим для ран.

– Последний штрих, – сказала она и вынула из нагрудного кармана маленькие маникюрные ножницы.

Отщипнув конец пустышки, она выбросила остаток в ближайшую урну, а резиновый кончик осторожно засунула в левую ноздрю Хальберстама.

– Боже милостивый! – гнусаво вскрикнул актер. – Что ты там делаешь?

– У тебя нос должен быть распухшим.

– Осторожно там своими ногтями!

За спиной Мэйзи послышался шум – звук шагов у двери на сцену.

– Привет!

Мэйзи резко повернулась на голос.

Сперва она никого не увидела. Около задника был целый лес старых кабелей, шкивов и противовесов. За кабелями тянулась полуразрушенная кирпичная стена, соединяющая сцену с задней частью здания. А в дальнем углу, наполовину загороженная штабелем мешков с песком и грудой связанных в пучки осветительных кабелей, была дверь на сцену. Она была полураспахнута, и через нее падал грязноватый лунный свет из аллеи.

В этом свете стоял крупный силуэт.

– Джо?

Мэйзи шагнула к двери, прищуриваясь, чтобы рассмотреть получше.

Джо Флад стоял на пороге с мрачноватым лицом и руками в карманах. Куртка его была измята, и даже в полумраке было ясно, что он чем-то расстроен.

– Привет, детка, – тихо сказал Джо, и в голосе его была какая-то дрожь. – У тебя есть свободная минутка?

– Да, конечно, но... – Мэйзи повернулась к сидящему в кресле актеру. Деррик, не могли бы мы прерваться на несколько минут?

Актер мрачно уставился на нее:

– Ты что, хочешь, чтобы я бродил по театру в таком виде?

– Деррик, прошу тебя, очень нужно.

Хальберстам неохотно уступил ей, встал с кресла и исчез за кулисами.

Мэйзи почувствовала, как у нее дыбом встают волосы на затылке. Что-то с ним не так.

– Что случилось, Джо? В чем дело?

Джо шагнул вперед и сухо поцеловал ее в лоб. Мэйзи вдохнула его запах мускусную смесь карденовского крема после бритья и сигаретного дыма. Джо показал ей рукой на кресло дантиста:

– Нам нужно поговорить.

Мэйзи села.

– Хорошо, давай поговорим.

– Ну в общем, дело такое...

Джо начал ходить туда-сюда перед гримерным зеркалом, и лампы на раме зеркала светились ореолом вокруг его мощной фигуры.

– Нам придется повременить.

– Что ты имеешь в виду?

– Нам... в общем, придется как-то замедлить темп.

– Не возражаю. – Мэйзи пожала плечами. – Давай замедлим.

– Нет, я хочу сказать, нам надо отступить и обдумать, куда мы идем.

– О чем ты говоришь, Джо?

– Я говорю о нас с тобой, Мэйзи. – Джо остановился и смотрел на нее, будто перед последним объявлением в покере. – Думаю, что нам следует сделать перерыв.

– Перерыв?

– Да, знаешь, я думаю, нам нужно пообщаться с другими людьми.

Мэйзи долго смотрела на него, а потом перевела взгляд на свои руки. Она их ненавидела. Они были маленькими и толстыми, похожими на обрубки. Ногти вечно обгрызены или сломаны, испачканы гримом, липкие от пасты и клея. Глаза жгло слезами. Как может быть, чтобы у них с Джо вот так все поломалось? Это было невозможно. Хотя бы не сейчас. Особенно не сейчас.

– Что ты делаешь, Джо? – сказала она наконец. – Что ты несешь, черт возьми? Ты хочешь сказать, что у нас все кончено?

Джо кивнул, не отрывая взгляда от ботинок.

– Что происходит, черт тебя побери?

Мэйзи глазела на него, потом встала и подошла к нему. Коснулась его щеки. Щека была холодной, как обтесанный камень.

– Ты собираешься целый наш год вот так просто спустить в канализацию?

Джо отодвинулся и сверлил ее взглядом.

– Все кончено, детка.

Мэйзи почувствовала, что к горлу поднимается горячий комок гнева, в спине что-то резко закололо. Это просто глупая и злая шутка. Не может быть, чтобы так было. Горло перехватило, она искала слова, а слов не было. Но среди этого столбняка что-то поразило ее, что-то странное. Какое-то выражение боли на лице Джо. Такое лицо не могло быть у человека, который целый год ее дурачил. Это было лицо человека, раздираемого противоречиями, человека, что-то прячущего. Может быть, не так все начисто отрезано между ней и Джо, как кажется. Может быть, еще есть надежда.

К несчастью, пока Мэйзи собиралась возразить или хотя бы вымолвить слово, Джо быстро повернулся и вышел.