– Например, ваша жена. Что вы ей сказали насчет денег? Откуда они?

Вот проблема, настоящая, ощутимая и неразрешимая.

– Я сказал, что мне платят немецкие врачи. Что они проводят эксперименты… на мне.

– Неплохо, – задумчиво произнес Том, – но, может, придумаем что-нибудь получше? Ведь вы явно не сможете объяснить, откуда у вас столько денег, а они бы вам обоим очень пригодились. Допустим, кто-то умер в вашей семье. В Англии. Двоюродный брат, например, у которого нет других родственников.

Джонатан с улыбкой посмотрел на Тома.

– Я думал об этом, но, откровенно говоря, у меня никого нет.

Том понял, что Джонатан не привык выдумывать. Том смог бы изобрести что-нибудь для Элоизы, если бы вдруг получил очень много денег. Он бы придумал какого-нибудь сумасбродного отшельника, скрывавшегося все эти годы в Санта-Фе или Сосалито[78], третьего кузена своей матери или что-нибудь вроде того, и наделил бы этого персонажа качествами, которые запомнились со времени короткой встречи в Бостоне, когда Том был маленьким мальчиком, лишившимся родителей, как и было на самом деле. Он и знать не знал, что у этого кузена золотое сердце.

– И все же было бы проще, будь у вас родственники в Англии, подальше отсюда. Но мы еще подумаем об этом, – прибавил Том, видя, что Джонатан собирается ему возразить.

Том посмотрел на часы.

– Боюсь, мне надо поспеть к ужину, да и вам, наверное, тоже. Да, еще кое-что: револьвер. Пустяки, конечно, но… вы избавились от него?

Револьвер был у Джонатана с собой, в кармане плаща.

– Он у меня. Я бы очень хотел от него избавиться.

Том протянул руку.

– Давайте его сюда.

Треванни отдал ему револьвер, и Том засунул его в «бардачок».

– В деле не был ни разу, так что не очень опасен, но я все же избавлюсь от него, потому что он итальянский.

Том собрался с мыслями. Должно быть еще что-то, теперь самое время об этом вспомнить, ведь он не намеревался больше встречаться с Джонатаном. И тут его осенило.

– Кстати, полагаю, вы скажете Ривзу, что сделали все один. Ривз не знает, что я был в поезде. Так гораздо лучше.

Джонатан полагал совсем наоборот и какое-то время переваривал услышанное.

– Я думал, что вы с Ривзом довольно близкие приятели.

– О да, мы с ним приятели. Но не очень близкие. Мы держимся на расстоянии.

Том как бы размышлял вслух и одновременно старался говорить правду, чтобы не напугать Треванни и сделать так, чтобы тот почувствовал себя увереннее. Это было трудно.

– Никто кроме вас не знает, что я был в поезде. Я купил билет на другую фамилию. Просто воспользовался фальшивым паспортом. Я понимал, что вам не по душе затея с удавкой, и отговаривал Ривза по телефону. – Том завел мотор и включил фары. – Ривз немного ненормальный.

– Как так?

Из-за угла с ревом выскочил мотоцикл с включенным дальним светом, заглушив на мгновение шум автомобильного двигателя.

– В игрушки играет, – пояснил Том. – Главным образом, укрывает краденое, как вам, может быть, известно. Берет товар, переправляет дальше. Так же глупо, как шпионские игры, но Ривза, по крайней мере, еще не поймали – не поймали, чтобы снова выпустить, как это часто бывает. Ему неплохо живется в Гамбурге, правда, я не видел, где он там обитает. Не следовало бы ему этим заниматься. Не его это дело.

Джонатан раньше думал, что Том Рипли – частый посетитель в доме Ривза Мино в Гамбурге. Он вспомнил тот вечер, когда неожиданно появился Фриц с небольшим пакетом. Драгоценности? Наркотики? Джонатан увидел знакомый виадук, потом в поле зрения появились темные, покрытые зеленью деревья возле вокзала. Их вершины были ярко освещены уличными фонарями. Лишь Том Рипли, сидевший рядом с Джонатаном, оставался для него загадкой. Джонатану снова стало страшно.

– Могу я спросить… как вы все-таки вышли на меня?

Том как раз делал трудный поворот налево с вершины холма на авеню Франклина Рузвельта. Он остановился, пропуская идущие навстречу машины.

– Причина, признаюсь с сожалением, ничтожная. В тот вечер в феврале, у вас на вечеринке… вы сказали кое-что, что мне не понравилось.

Встречных машин больше не было.

– Вы тогда сказали: «Как же, как же, я о вас слышал», и прозвучало это довольно-таки оскорбительно.

Джонатан помнил это. Он также помнил, что в тот вечер чувствовал себя особенно утомленным и, следовательно, более раздраженным. Выходит, Рипли вовлек его во все эти неприятности из-за того, что он был с ним немного резок. Вернее, он сам себя вовлек, подумал Джонатан.

– Вам нет нужды больше со мной встречаться, – сказал Том. – Думаю, дело увенчалось успехом, если этот телохранитель больше нам о себе не напомнит.

Может быть, извиниться перед Джонатаном? Черта с два, подумал Том.

– Что касается морали, надеюсь, вы себя ни в чем не упрекаете. Они тоже убийцы. Эти мафиози часто убивают невинных людей. Поэтому мы взяли закон в свои руки. Мафия первой согласится, что закон нужно брать в свои руки. Она стоит на этом.

Том повернул на улицу Франс.

– Я не буду близко подъезжать к вашему дому.

– Все равно. Большое спасибо.

– Постараюсь кого-нибудь прислать за моей картиной.

Том остановил машину. Джонатан вышел.

– Как угодно.

– Позвоните мне все-таки, если будут проблемы, – улыбнувшись, сказал Том.

Джонатан улыбнулся в ответ, точно его что-то развеселило.

Джонатан направился к улице Сен-Мерри и через несколько секунд почувствовал себя лучше. Ему стало легче, и, главным образом, потому, что Рипли, похоже, не волновался – его не волновало ни то, что телохранитель еще жив, ни то, что они оба недопустимо долго простояли на той площадке в поезде. Да и с деньгами ситуация складывалась невероятная – как и во всем остальном.

Подходя к «дому Шерлока Холмса», Джонатан замедлил шаг, хотя и знал, что опаздывал намного больше, чем обычно. Бланки для образцов подписи из швейцарского банка принесли вчера с почтой в магазин, Симона не распечатывала письмо. Джонатан подписал бланки и в тот же день опустил конверты в почтовый ящик. Он думал, что запомнит четырехзначное число своего счета, но сейчас уже забыл. Симона согласилась с тем, что ему нужно во второй раз побывать в Германии, чтобы повидать там специалиста, но больше поездок не будет, и Джонатану придется объяснить происхождение денег – не всех, но значительной части; ему нужно будет выдумать что-нибудь про уколы, таблетки и, возможно, придется еще разок-другой съездить в Германию, просто чтобы подкрепить свою версию о том, что врачи продолжают проводить эксперименты. Плохо все это, совсем не в духе Джонатана. Он надеялся, что ему придет в голову что-нибудь получше, но знал, что не придет, пока он не пошевелит мозгами как следует, чтобы что-то придумать.

– Поздновато, – сказала Симона, когда он вошел.

Она сидела в гостиной с Джорджем. По всему дивану были разложены книги с картинками.

– Покупатели задержали, – ответил Джонатан, вешая плащ на крючок.

Он с облегчением почувствовал, что револьвер больше не тянет карман.

– Ну, а ты как поживаешь, Камешек? Чем ты тут занимаешься? – улыбнулся он сыну.

Джонатан говорил по-английски.

Джордж напустил на себя важный вид. Пока Джонатан ездил в Мюнхен, у Джорджа выпал передний зуб.

– Шитаю, – ответил он.

– Надо говорить «читаю». Если хочешь правильно говорить.

– Што знашит правильно говорить?

Как на это ответить? Этому не видно конца.

– Правильно говорить значит…

– Джон, смотри-ка, – сказала Симона, разворачивая газету. – За обедом я этого не заметила. Послушай. Двое мужчин… нет, один мужчина убит вчера в поезде, который шел из Германии в Париж. Убит и выброшен из поезда! Как ты думаешь – это не тот поезд, в котором ты ехал?

Джонатан взглянул на фото мертвого человека на откосе, пробежал глазами заметку, будто не видел ее раньше… «задушен»… «руку второй жертвы, возможно, придется ампутировать»…