– Уважаемый, я уже испугался, что вас не будет. Вы, веллийцы, все делаете в последнюю минуту и кое-как?

– Драгоценнейший, о нашей неспешности слагают легенды, но что ты имеешь в виду, говоря «кое-как»?

– Например, твою дочь, светлейший, – только истинный гартонец мог оскорблять собеседника, глядя в глаза. Грайт владел этим искусством в совершенстве. – И ты не боишься назначать ее хранителем влюбленного мальчишку? Помни об условиях нашей сделки, – король многозначительно улыбнулся, – особенно о тех, которые касаются принцессы. Мой сын слишком опытен в подобных делах, чтобы попасться на хитрые уловки распутной девицы.

Надеясь, что бушующая в душе ненависть не прорвется наружу хотя бы в ближайшие минуты, Малдраб спокойно спросил:

– Блистательный, если ты считаешь, что моя дочь недостаточно хороша для твоего великолепнейшего сына, зачем было затевать это сватовство? Может, клусская принцесса стала бы тебе достойной невесткой?

Увидев, как вытянулось лицо собеседника, император понял, что вполне отплатил за тонкое издевательство – клусская принцесса Гашама была ровесницей Малдраба, на которой он едва не женился после смерти жены, матери Маргалинайи. Гашама к пятидесятилетию сохранила как удивительную красоту, так и непроходимую глупость. Между прочим, знающие люди говорили, что принц Гартона, в отличие от своего царственного отца, особым умом тоже не блистает. В общем, Грайт имел причины обидеться.

– Милейший, я собирался засылать посольство в Клусс, но мой сын напомнил, что надо поддерживать добрые отношения с соседями. Дружественные отношения, мирные… Понимаешь?

– Ну, если твой сын так решил, светозарнейший, то я несказанно удивлен, хотя, разумеется, полностью согласен.

Лин стояла рядом, изо всех сил изображая безмолвную статую. Когда ей на глаза попало зеркало, она измучила советников вопросами, действительно ли очень похожа на Маргалинайю. В ее представлении принцесса – нечто воздушное, с золотыми волосами и голубыми глазами, с прекрасным белым лицом, от которого взгляд невозможно оторвать. А из зеркала смотрела совершенно обычная девушка – мягкие каштановые волосы до плеч, карие, широко поставленные глаза, темные брови, густые, но светлые на концах ресницы, чуть курносый нос, пухлые вишневые губы, упрямый подбородок, немного смугловатая кожа. Рост выше среднего и крепко сбитая фигура больше подошли бы крестьянке. Далеко не уродина, конечно, однако на принцессу эта внешность явно не тянула.

Обсуждение продолжалось. Теперь под прицел попал моральный (Грайт утверждал, что аморальный) облик Маргалинайи. Лин попыталась представить, что все это ее не касается. Но трудно делать вид, будто тебя нет, если после каждой фразы собеседники старательно косятся на нее, то ли ожидая негодования, то ли убеждаясь в ее лояльности. И не уйдешь ведь… Кто его знает, может, здесь обливать человека грязью в его же присутствии считается хорошим тоном?

Собеседники резко замолчали и уставились на нее, из чего девушка сдедуктировала, что или они умеют читать мысли, или последнюю фразу она произнесла вслух.

– Принцесса, вы правы. В Гартоне не принято человека, – Грайт выделил голосом это слово, – макать в испражнения. Приношу свои извинения. Вам, светлая госпожа.

Король развернулся и широким шагом удалился к своей свите, ожидающей неподалеку. Лин поняла, что уже ничего не понимает.

– Ваше… А, черт! Отец, ему надо было нагрубить в самом начале, или как?

– Не знаю, – похоже, Малдраб тоже растерялся. – Ты понимаешь, что это значит?

– Откровенно говоря, не очень.

– Он ищет соправителя для сына! Он проверял твою выдержку и остался доволен!

– А я вами не довольна, папа. Будь здесь она, настоящая Маргалинайя, вы бы также слушали гадости, не пытаясь ничего опровергнуть? И говорили то же в ответ? Вам не стыдно? Если не перед двойником, которого вы презираете, то хоть перед дочерью, которой тут нет?

– У нас не принято возражать! Мы слушаем оскорбления и отвечаем тем же. Запомни, девочка, правитель может только нападать! Тот, кто защищается, выказывает свою слабость.

– А быть безвольной марионеткой – не слабость? Ха, нападать! Назови вы его сына озабоченным полудурком, как все считают, Грайт бы вам голову оторвал голыми руками. А вы улыбались, когда вашу дочь называли шлюхой, – Лин старалась не повышать голос, но в их сторону уже начинали оборачиваться. Запоздалая досада вырывалась наружу. Она начинала сочувствовать бедной принцессе, которую собственный отец превратил в товар.

– Ты забываешься, рабыня!

– Это вы забываетесь, – голос спокойный, дыхание ровное, – здесь мы почти на равных. Кстати, еще раз назовете меня рабыней – я вцеплюсь вам в волосы независимо от наличия свидетелей, – девушка направилась в сторону храмовых ворот, но через пару шагов вернулась. – Еще кое-что. Надумаете управлять мной через Марка – я ни на шаг не отойду от гартонцев, и у них когда-нибудь появится королева Лин. Счастливо оставаться, папа.

Оказавшись внутри кольца стен, опоясывавших храм, Лин принялась выискивать кого-нибудь из знакомых, попутно вспоминая причины, из-за которых император ее ненавидит. Сначала Маркан – единственный, кому она верит, и чья жизнь не будет стоить ломаного гроша, если с ней что-нибудь случится, затем Крезин и Дисон, поддержавшие ее идеи. И выступление на площади, где она обошла заклинание, и король, что извинился только перед ней, и эти дурацкие угрозы… Нет, угрозы были вполне возможными, но выходить замуж она не собиралась даже в самом крайнем случае. Да и другие мелочи, всех не перечесть…

Впрочем, при виде храма Жизни грустные мысли оставили девушку. Десятки белоснежных колонн с барельефами поддерживали плоскую крышу, на которой возвышались изящные статуи, изображавшие саму Зелину, богиню Жизни, в различных ситуациях. Вот она благословляет младенца, дальше – исцеляет больного, играет с дикими животными, бросает семена в землю, кружится в танце… Под крышей находилось озеро, но вокруг него суетились жрецы и слуги, что-то убирая, передвигая, ремонтируя – по-видимому, все еще готовились к завтрашней церемонии, поэтому подойти ближе не удалось.

Храм Жизни построили на месте древнего капища, куда испокон веков приходили, чтобы обрести телесное здоровье и душевный покой, а после войны людей и не-людей они многим понадобились. Храмовые земли служили границей между Странным Лесом и человеческими государствами. Сюда не позволялось приносить оружие, а воины перед паломничеством проходили очищение именно в здешнем Озере.

Да, так было когда-то. Теперь же щеголять оружием и охраной отнюдь не запрещалось.

По преданию, в незапамятные времена богиня Жизни жила среди людей, чувствуя их печали и радости, помогая им в горе и не оставляя в беде. В благодарность ее пригласили в храм с целебным водоемом. Долгие годы не иссякал поток желающих получить благословение Зелины… Но сейчас обращение к богине стало формальностью – давно она не снисходила к простым смертным. Впрочем, вода из озера действительно помогала заживлять тяжелые раны и лечить болезни, хотя подарить жизнь неизлечимым больным не могла. Те, кто был уверен в своей скорой и неминуемой кончине, часто бросались в широкую синюю полосу, разделявшую воды озера на две равные части, посвящая себя богине. Эту полосу заполняло нечто, похожее на темно-голубой газ. Она не имела дна и то, что в нее попадало, уже не возвращалось. Никогда.

Дисон рассказывал, как когда-то деда нынешнего императора отравили медленно действующим ядом, против которого даже эльфийская медицина оказалась бессильна. В храме его быстро поставили на ноги и взяли слово никому не рассказывать о лечении. Предок клятву сдержал, а по прибытии обратно в столицу приказал казнить всех, сопровождавших его. Эльфу тогда пришлось бежать в Старилес, и возвратился он лишь по просьбе отца Малдраба. Тайной храма уже особо не интересовались, так как наладились относительно дружественные отношения с Клуссом, а с помощью магии можно было и не такие чудеса творить. На прямой вопрос Лин о правдивости этой истории Дисон ответил столь же прямо: