– Он подкупил агента… – прошептал Паулс, забыв про следователя. – И тот соврал мне. Не было никакого второго покупателя на отель…

Не было! И никто не повышал цену! Он не потрудился перепроверить факты, доверившись агенту, и его обвели вокруг пальца.

Марк застонал и схватился за голову. Наручники звякнули на его руках.

Наверняка окончательный план Бондарева предусматривал, что он незаметно скроется, когда начнется переполох. Марк и Арнольд оказались бы внутри банка как в ловушке, а он бы удрал, как успел удрать Юрка. Все, все они попались бы, кроме него!

Паулс с силой ударил скованными руками об стол и разразился проклятиями.

– Сволочь! – бушевал он. – Мразь! Шею бы тебе, тварь, свернул голыми руками! Повезло тебе, что ты сдох, падаль! Вовремя тебя застрелили!

– Тише, тише… Тише, я сказал! – крикнул следователь, пораженный этим всплеском ярости. – Кто сдох-то?

– Умник… – просипел выдохшийся Марк. – Гнида! Его рук дело!

Владимир Максимович задумчиво посмотрел на него.

– Голубчик… – начал он с осторожной интонацией врача, пытающегося сообразить, не буйнопомешанный ли пациент ему достался. – Вы о чем?

Паулс опомнился. Он понимал, что в коттедже будет проведен обыск и тела найдут, но в эту минуту был не в силах объяснять следователю, что там произошло. Слишком сильным оказалось потрясение. Его, Марка Паулса, одурачили и загнали в капкан. И кто?! Щенок, которого он считал надежно посаженным на цепь. Подставил их всех – и сдох! Даже смерть Умника Паулс не мог расценивать иначе, как побег: Бондарев скрылся там, откуда достать его не было никакой возможности! Перехитрил их, оставил в дураках, и теперь нож с отпечатками его пальцев, который Марк заботливо хранил в тайнике, был ни к чему.

Он всех их обманул.

– Его рук дело… – повторил Паулс.

Глаза его остекленели. Лицо приняло бессмысленное выражение.

– Марк, что с вами? Чьих рук, скажите!

Но Паулс не слышал вопросов следователя. В ушах его отчетливо раздавалось шуршание рассыпающегося карточного домика.

В кафе на тенистой набережной сидели три человека. Огромный красно-белый полосатый зонт, распахнувшийся над их головами, трепетал и пытался раздуться, будто парус, когда прилетавший с моря ветер проносился по улице. Кричали дети, их перекрикивали чайки, нырявшие за кусками хлеба, и вся длинная набережная с полосатыми зонтами и отелями, увитыми бугенвиллеей, казалась наполненной солнцем и жизнью.

Тем удивительнее показались бы случайному прохожему слова одного из троих, сидевших под зонтом.

– На мой взгляд, быть мертвым не так уж и плохо, – по-русски сказал элегантно одетый старик. К его плетеному креслу была прислонена длинная трость. У старика были живые глаза и умное худое лицо: он выглядел как человек, оправляющийся после долгой болезни, но полностью победивший ее. – Более того, я нахожу в нашем положении массу преимуществ!

Девушка, сидевшая напротив, посмотрела на него с нежностью. Они были похожи: оба невысокие, узкоплечие. У обоих одинаково выдавались вперед упрямые подбородки. Случайный прохожий, посмотрев на них, решил бы, что перед ним, без сомнения, дед с внучкой… И был бы очень удивлен, узнав, что это не так.

Если бы прохожий стал пристально рассматривать девушку, он обнаружил бы, что у нее мелкие черты лица, ничем не примечательная фигура и совершенно заурядный облик. Но несмотря на это, она была запоминающейся. В ней чувствовалась сила духа, редко присущая молодым девушкам ее возраста, и бьющее ключом жизнелюбие.

Именно об этом думал третий, сидевший за столиком на набережной, не зная, как облечь свои мысли в слова, и даже не уверенный в том, что стоит это делать. Молодой человек лет двадцати пяти с открытым привлекательным лицом казался спокойнее и сдержаннее своих собеседников, но флегматичность его была обманчива. Старик с девушкой знали об этом лучше других.

Все-таки Андрей решился высказать то, о чем он думал.

– Ира – уникум, – сказал он наконец. – Я никогда не встречал подобных людей. Михаил Степанович, поверьте: ни один другой человек не справился бы с тем, с чем справилась она. Давайте выпьем за нее!

– Нет, – остановила его слегка покрасневшая Ирка. – Первый тост – за удачу!

– А что удача? – пожал плечами Бондарев. – Эмерсон сказал: слабые люди верят в удачу, сильные – в причину и следствие.

– А Джозеф Конрад сказал, что если человек не верит в удачу, то у него небогатый жизненный опыт! – парировала Ирка.

– А я говорю, что нам давно пора выпить, дети мои, хоть за что-нибудь, – заметил Гройс. – У меня пересохло в горле.

Все-таки они выпили за удачу, и старик немедленно попросил официанта принести ему еще бокал. В ожидании вина он выбил из красивого серебряного портсигара сигарету, но не закурил ее, а повертел в пальцах и положил обратно.

– Ответь мне на несколько вопросов, мальчик мой, – попросил он Андрея. – Хочу, так сказать, заполнить белые пятна.

– На любой.

– Не кажется ли тебе, что с кровью ты перестарался? На мой невзыскательный взгляд ее было многовато.

– Ни в коем случае! – горячо возразил Бондарев. – Поймите, требовалось сделать так, чтобы ни у кого не возникло искушения подойти к трупам! То есть к нам… Был момент, когда я даже пожалел, что не приклеил к себе еще пару пакетов.

– Когда кто-то спросил, точно ли ты умер? – полюбопытствовала Ира.

– Да. Я испугался, что Юрка или Василий решат подойти ко мне и тогда все вскроется. И они бы так и сделали, я уверен! Если бы не море крови… Ее вид подействовал именно так, как мы и надеялись. Кроме того, это было эффектно. Сразу становилось понятно, что все мы мертвы. Конечно, можно было обойтись банальной дыркой в сердце, но я предпочитаю перестраховываться в деталях.

– Только один раз сплоховал, – укоризненно сказала Ирка.

– Да, причем так, что едва все не провалил, – подтвердил Андрей. – Марк при нас никогда не упоминал, как называется его будущий отель. Но я-то знал! И когда он сказал, что какой-то чиновник вот-вот купит его «Ласточку», я брякнул, не подумав, что она не «Ласточка», а «Чайка». Нам всем исключительно повезло, что Паулс был взбешен и не обратил на это внимания.

Старик в задумчивости пожевал губами:

– А зачем, скажи на милость, ты измазал меня в той зловонной дряни, от которой потом я едва отмылся? Чтобы твой приятель Юрий шарахался от меня?

– И не только он, – усмехнулся Андрей. – Но ведь сработало же!

– Пахло скверно, – проворчал Гройс. – Думаю, это все-таки было лишним.

– Это было необходимо, Михаил Степанович! Если бы нас не оставили одних, как бы я прилепил пакеты с кровью?

– Положим, с пакетами я бы и сам справился.

– Не справился бы! – возразила Ирка. – Я чуть с ума не сошла, пока налепляла их на себя! Тысячу раз пожалела, что не попросила Олега помочь. Они тяжелые и все время выскальзывали из рук.

– И потом, Михаил Степанович, куда бы вы спрятали скотч?

Гройс вынужден был согласиться, что скотч в каморке спрятать ему было некуда. Затем вспомнил, как Андрей стрелял в него, и по лицу его пробежала довольная усмешка.

– «Кто бы мог подумать, что в старике столько крови!» – процитировал он. – Отличный спектакль, ребятки, просто отличный!

– А я боялась, что потеряю сознание, – призналась Ирка. – Увижу красную лужу – и все, сразу в обморок. Представьте: полежала бы окровавленная, а потом очнулась!

– Если бы Паулс такое увидел, то сам бы сознание потерял, – рассмеялся Андрей. – Но ты молодец, Ириша, Михаил Степанович, жаль, что вы не могли оценить этот спектакль! Какая актриса пропадает!

– Мне было не до спектакля, – проворчал старик. – Очень трудно, знаете ли, притворяться покойником двадцать минут кряду. И эта сырость… Все липкое, все пахнет… Все двадцать минут я думал, что убедительностью некоторых деталей можно было и пожертвовать. К примеру, настоящей кровью. Боюсь спросить, чья она?

– Свиная, – вздохнул Андрей.