— Кстати, я хотел взглянуть на форель, которую поймал посол. Где она?

— Ее здесь нет. Копы унесли.

Подносы были тяжелые, пришлось делать две ходки. Во время второй, уже с моим подносом, навстречу в коридоре попался Паппс, и мы обменялись кивками. Наш ужин в комнате у Вулфа прошел нормально, если не считать, что он запивал его пивом — дома он это делает редко — что, по его словам, вызвало у него раздражение вкусовых пупырышков, и он не сумел оценить черничный джем по достоинству. Я же пил молоко, поэтому мои пупырышки пропустили джем, не пикнув.

Я возвратил подносы на кухню и отправился к Вулфу, готовый насесть на него как следует насчет предложения Брэгэна. Я оценивал свои шансы примерно как один к пятидесяти, но если нужно убивать время, то не все ли равно — как? Между прочим, он платит мне еще и за то, что я постоянно держу его в полной боевой. Однако с этим пришлось повременить. Подойдя к комнате, я увидел, что дверь нараспашку, а когда вошел, понял, что мы принимаем новых гостей. Адриа Келефи сидела в кресле, которое я подавал Брэгэну, а посол пододвигал себе еще одно — бог любит троицу.

Я закрыл дверь.

Я опять получил по носу. Когда я обошел их по кругу и уселся в кресле, стоящем чуть сбоку, Вулф и миссис Келефи лишь мельком покосились в мою сторону, а посол не снизошел и до этого. Он увлекся беседой.

— Я хорошо знаком, — говорил он, — с теорией Финлеттера о том, что в атомный век мы не сможем больше рассчитывать на промышленный потенциал, как на решающий фактор в новой мировой войне. Кое в чем он, по-моему, прав, хотя берет на себя многовато. Но, в целом, это хорошая книга, ценная книга.

Вулф сунул в нее кусочек бумажки, чтобы заметить место, которое читал, — в собственных книгах он просто загибает страницы. Отложив ее в сторону, он сказал:

— Все-таки человек — удивительное животное с уникальным, присущим только ему качеством. Из многих миллионов видов живых существ, стертых эволюцией с лица земли, мы — единственные, кому известно наперед, что нас погубит. Наше неуемное любопытство. И этим можно гордиться.

— Да, действительно. — Келефи явно не очень расстраивала такая перспектива. — Я рассчитывал, мистер Вулф, что смогу принести вам свою благодарность при менее печальных обстоятельствах. Смерть мистера Лисона превратила нашу маленькую экскурсию в трагедию, но, несмотря ни на что, я считаю своим долгом выразить вам глубокую признательность. Вы откликнулись на мою просьбу, и это было очень любезно с вашей стороны.

— Для меня это и привилегия, и честь, — заявил Вулф. Станет он уступать какому-то дипломату. — Я был избран моей страной в качестве орудия ее гостеприимства. И я скорблю вместе с вами о трагедии, которая все испортила.

— Конечна, — согласился посол. — Я думал также, что следует объяснить, каким образом возникла эта моя просьба к секретарю Лисону. Некоторое время назад мне довелось работать в Риме. Там есть один человек, владелец ресторана, по имени Паскуале Донофрио. Мне понравился соус, который он подает с жареными на гриле почками, и он сказал, что автор этого соуса — вы. Нечто подобное произошло со мной и в Каире, а потом в Мадриде. От моего друга Лисона, когда он работал у нас в столице, мне стало известно кое-что и о ваших достижениях в области частного сыска. Поэтому, когда, по приезде в вашу страну, меня спросили о моих личных пожеланиях, я подумал о нас.

— Я счастлив, сэр. Я польщен.

— Моя жена присоединяется в выражении нашей благодарности. — Он улыбнулся ей, — Дорогая?

Ее темные глаза выглядели все так же сонно. Видимо, чтобы зажечь их, требуется нечто большее, чем обыкновенное убийство. Она заговорила.

— Я настояла на том, чтобы прийти сюда вместе с мужем и принести вам свою благодарность, мистер Вулф. Я тоже много слышала о вас, а ваша форель просто замечательна. Я никогда ничего подобного не пробовала. И еще одно. Я хотела у вас спросить — знаете, наше женское любопытство, — почему вы не приготовили ни одной из тех, которые поймал мой муж?

— Да-да, — согласился Келефи. — Я тоже хотел об этом спросить.

— Каприз, — сказал Вулф. — Мистер Гудвин может вам подтвердить, что я законченный эксцентрик.

— Так вы действительно не взяли у меня ни одной?

— Теперь это, кажется, установленный факт.

— Но это довольно-таки странно. Вы ведь приехали сюда именно по моей просьбе. Даже каприз должен иметь под собой какие-то основания.

— Не обязательно, сэр, — терпеливо ответил Вулф. — Прихоть, блажь, — причудливый полет фантазии.

Посол заупрямился.

— Извините великодушно, что я так заостряю на этом внимание, но мне хотелось бы избежать возможных недоразумений. Мистер Колвин особо подчеркнул данное обстоятельство, наверное, просто из стремления обвинить вас, но для меня было бы крайне нежелательно, чтобы эта история просочилась в прессу. В cause celebre, а это наверняка будет именно такое дело, любой необъясненный факт даст повод для возникновения самых диких слухов, которые, в данном случае, будут касаться лично меня, и все только лишь от того, что вы не стали готовить именно мою форель! Конечно, здесь нет никакой связи с убийством секретаря Лисона, но сплетни наверняка постараются таковую изобрести, а положение посла всегда очень уязвимо и деликатно, особенно у меня в настоящий момент. Вам это, конечно, известно.

Вулф кивнул:

— Да.

— Тогда вам понятна моя озабоченность. Если вы откажетесь представить какое-либо объяснение, или если назовете это просто причудой эксцентричного человека, то что в таком случае подумают? Вернее, о чем только не подумают?

— Да. — Вулф поджал губы. — Я понимаю, что вы хотите сказать. — Он тяжело вздохнул. — Хорошо. Это не бог весть какая задача. Я могу объявить, что у меня просто неортодоксальное чувство юмора, что, впрочем, соответствует действительности, и что мне доставляет удовольствие разыгрывать деятелей высокого ранга, и, так как вы изъявили желание порыбачить и попробовать форель, приготовленную мной, и я приехал сюда исключительно с этой целью, я решил, что получится весьма забавно, если именно вашу рыбу я готовить не стану. А я ничего в долгий ящик откладывать не привык. Ну, так сойдет?

— Великолепно. Вы именно так и скажете?

— В данный момент я не вижу против этого никаких возражений. Хотя и не исключаю, что в случае непредвиденных обстоятельств таковые могут появиться. Поэтому твердых гарантий я вам дать не могу.

— Я не осмелился бы на них настаивать. — Безусловно, он был дипломат. — Позвольте еще раз выразить вам свою признательность. У меня еще одно небольшое дело, но, может быть, я вас отвлекаю?

— Вовсе нет. Я просто жду, как и все в этом доме, когда приедет генеральный прокурор.

— Тогда я в двух словах. Мистер Феррис сообщил мне о своем разговоре с мистером Брэгэном, который имел место в вашем присутствии. Он счел своим долгом сделать это, так как в разговоре упоминалось мое имя, и речь шла о моей миссии в вашей стране. Я сказал, что глубоко признателен ему за эту информацию и выразил надежду, что он откажется от своего намерения передать ее генеральному прокурору. Мы обсуждали эту проблему в течение некоторого времени, и он в конце концов согласился, что его решение было неудачным, что оно может нанести ущерб переговорам, в успехе которых мы оба заинтересованы. Он выразил сожаление по поводу своей горячности, побудившей его пойти к вам, а затем, после того, как он увидел у вас мистера Брэгэна, и совершить то, что он совершил. Он глубоко раскаивается. Не будет преувеличением сказать, что он сейчас в отчаянии, поскольку считает, что скомпрометировал себя, разговаривая с мистером Брэгэном в присутствии свидетелей, а идти к вам и мистеру Гудвину с просьбой вычеркнуть этот эпизод из памяти он считает бесполезным. Я сказал ему, что просьба поступить благородно, обращенная к благородным людям, никогда не может быть бесполезной, и что я лично обращусь к вам с такой просьбой. Что я сейчас и делаю. Поверьте, сообщение кому бы то ни было и где бы то ни было о вспышке мистера Ферриса в присутствии мистера Брэгэна не может послужить никакой полезной цели.