– Абсолютно ничего, как и о Туризине. Любопытно, не правда ли?

Неврат знала войну не понаслышке, видела, как казды с боями входили в Васпуракан, и ей не составляло труда следить за ходом мысли трибуна.

Когда сумерки начали сгущаться, римляне и их соратники – беглецы из различных видессианских отрядов – находились на расстоянии дневного перехода от Клиата. Постоянно ожидая нападения каздов, они, как обычно, разбили хорошо укрепленный лагерь – римские оборонительные сооружения уже неоднократно выручали отряд из беды. Солдаты сновали взад и вперед, выкапывали рвы, возводили земляные насыпи и палисад. Кожаные палатки на восемь человек каждая выстроились внутри укреплений аккуратными рядами. Легионеры показывали видессианам, как правильно возводить укрепления и ставить палатки, следили за тем, чтобы работы выполнялись без ошибок. Гай Филипп, который хотел быть в этом уверен, носился по лагерю, вникая в каждую мелочь и ругая кочевников на чем свет стоит. Постепенно благодаря усилиям старшего центуриона среди легионеров стал восстанавливаться порядок. Новички, вместо того чтобы болтаться без цели, заполняли бреши в манипулах, занимая место погибших римлян.

Скаурус одобрил действия своего офицера:

– Первый шаг к тому, чтобы превратить их в легионеров, ты сделал.

– Это как раз то, что я задумал, – кивнул Гай Филипп. – Некоторые из них сбегут, но немного времени и терпения, и из оставшихся мы кое-что слепим. Когда у тебя в строю хорошие солдаты, это всегда дает себя знать.

Сенпат Свиодо подошел к Марку, насмешливо улыбаясь одними глазами:

– Я надеюсь, ты не станешь возражать, если моя жена проведет ночь в моей палатке внутри лагеря?

Он низко поклонился, как бы покорно ожидая ответа. Скаурус покраснел. Когда видессианская армия выступала из столицы, он следовал римскому правилу – не допускать женщин в палатки, где жили его солдаты. Из-за этого Сенпат и Неврат всегда разбивали свою палатку за пределами лагеря, предпочитая общество друг друга безопасности. Но сейчас…

– Разумеется, – ответил трибун. – После того, как мы достигнем Клиата, рядом с ней будет множество подруг.

Он не сказал: "если мы достигнем Клиата…", хотя подумал именно так.

– Отлично, – Сенпат внимательно посмотрел на трибуна. – После этого ты сможешь немного отдохнуть, верно?

– Я полагаю, что да, – вздохнул Марк, и сожаление в его голосе было таким очевидным, что оба рассмеялись.

Что, видимо, наши жены и подруги будут всегда и везде сопровождать нас, подумал трибун. Еще один шаг к тому, чтобы стать офицером наемного отряда. Он посмеялся сам над собой, на этот раз беззвучно. В Империи Видессос он может быть только наемником, и ему уже пора привыкать к этому.

Вокруг Клиата каздов было, как мух, полным-полно, и последний день перехода превратился в сплошное сражение. Однако сам Клиат, к большому удивлению Скауруса, не был осажден врагами, и римлянам даже не особенно мешали войти в город. Как справедливо заметила Неврат, кочевники, опьяненные победой, забыли собственных вождей, которые привели их к этому триумфу. Это было большой удачей, поскольку Клиат не смог бы выдержать настоящего штурма. Марк ожидал увидеть на стенах города сотни копейщиков, но встретила их всего лишь горстка людей. В ужасе трибун уставился на ворота, которые даже не были закрыты.

– Что же тут странного? – жестко спросил Гай Филипп. – Из города бежит столько людей, что каздов собьют с ног, если они попытаются войти внутрь.

Серо-коричневое облако пыли стлалось далеко на восток – печальный флаг армии беглецов. В городе многие поддались панике. Толстые торговцы и маркитанты, которые несмотря на смрад безошибочно чуяли запах денег, предлагали за бесценок свои товары любому, кто желал их купить, – удирать сподручнее налегке. Поодиночке и группами солдаты бродили по кривым улочкам и аллеям города, выкрикивая имена друзей и возлюбленных в надежде, что им ответят.

Печальное зрелище представляли женщины, столпившиеся у западных ворот. Одни продолжали на что-то надеяться, ожидая воинов, погибших в сражении. Другие, потеряв всякую надежду увидеть своих мужей, надели свои последние драгоценности и лучшие платья, предлагая себя любому солдату, который вывел бы их из города и доставил в безопасное место.

Катриши вошли в Клиат первыми. У большинства из них не было здесь семей, так как они начали службу Видессосу с этой кампанией, оставив жен и подруг на своей лесистой родине.

Трибун миновал крепко сложенную каменную арку и окованные железными полосами двери, закрывавшие западные ворота. Он взглянул вверх сквозь бойницы и покачал головой. Где же лучники, сулящие смерть любому подступившему к городу захватчику? Где котлы с кипящим маслом и свинцом? Скорее всего, с горечью подумал он, офицер, отвечающий за охрану стен, сбежал, и никому не пришло в голову занять его место.

Вскоре, однако, все мысли Скауруса о городе и обороне испарились и осталась одна только Хелвис, которая крепко прижимала его к себе, плача и смеясь одновременно.

– Марк! О Марк! – повторяла она, покрывая нежными поцелуями его щетинистое, огрубевшее в походе лицо. Муки ожидания и неопределенности кончились.

Другие женщины, плача от радости, бежали навстречу своим мужьям, чтобы обнять их. Три красивые девушки бросились к Виридовиксу, но внезапно остановились в замешательстве и неприязненно посмотрели друг на друга, сообразив, что бегут к одному и тому же мужчине.

– Я лучше встречу вооруженных каздов, чем попаду в такой переплет, – заявил Гай Филипп, но Виридовикс даже глазом не моргнул. С полной невозмутимостью великан-кельт обнимал, целовал и говорил нежные слова всем трем красавицам одновременно. Его неотразимое обаяние, завоевавшее каждую из них в отдельности, теперь распространилось на всех трех, как щедрое солнечное тепло.

– Это, черт побери, просто нечестно, – завистливо пробормотал Гай Филипп. Он не пользовался успехом у женщин, и одна из причин этого была в том, что старший центурион относился к ним лишь как к объекту наслаждения и не пытался скрывать это.

– Римляне! Римляне! – раздавались со всех сторон радостные крики.

Начавшись у западных ворот, клич этот прокатился по городу еще до того, как последний легионер вошел в Клиат.

Женщины римлян радостно бросились к солдатам, и было немало счастливых встреч и объятий. Но многие узнали, что мужья их уже никогда не вернутся назад. Одним об этом сказали солдаты, другие догадались сами, не увидев своих близких в строю. Немало было также римлян, которые напрасно вглядывались в лица, выискивая в возбужденной толпе своих подруг. Они мрачнели, хмурились, и тоска их становилась сильнее при виде радости товарищей.

– Где Мальрик? – спросил Марк у Хелвис. Ему пришлось кричать, чтобы она могла его услышать.

– Он с Ирэн. Вчера я сидела с ее двумя дочками, пока она стояла у ворот. Мне нужно идти к ней и сказать, что ты пришел.

Скаурус все еще не мог выпустить жену из своих объятий:

– Об этом уже, наверно, весь город знает. Побудь со мной еще минуту.

Он вдруг поразился тому, что принимал красоту Хелвис как нечто само собой разумеющееся и перестал замечать ее в то время, пока они били вместе. Увидев ее вновь после разлуки и перенесенных опасностей, Марк словно в первый раз увидел жену. Черты ее не были точеными, как у статуи, чем часто отличались лица видессианских женщин. Хелвис была дочерью Намдалена, со вздернутым носиком и довольно крупными чертами, но глаза ее были глубокого голубого цвета, рот чувственным, а сложению могла позавидовать сама Афродита. Беременность еще не успела изменить ее стройную фигуру, но на лице уже сияла улыбка матери, ожидающей ребенка.

Нежно и медленно трибун поцеловал жену и повернулся к Гаю Филиппу:

– Всем холостым легионерам оставаться на месте, остальные пусть ищут своих жен, и да помогут Боги их поискам. Дай им… – он поглядел на солнце, – два часа, а затем пошли сотню самых надежных солдат привести всех, кто будет достаточно глуп, чтобы решить остаться в городе.