— Тот, кто вам нужен, ваше величество, сидит в двенадцатой камере по этому коридору, — сказал старший охранник. От него попахивало вином, что добавляло новую ноту в симфонию местных запахов. Поскольку было утро после праздника, Крисп сделал вид, будто не заметил этого, но мысленно велел себе проверить, не пьет ли тот на службе и в обычные дни.

Двенадцатая камера, в отличие от остальных, ограждалась от коридора не обычной железной решеткой, а крепкой дверью с запором снаружи. Тюремщик вставил в замок большой бронзовый ключ, повернул его и снял запор. Сопровождаемый двумя халогаями, Автократор зашел в камеру.

Два солдата из полка Ноэтия уже охраняли Дигена, лежащего со связанными за спиной руками на соломенном тюфяке, видавшем лучшие годы.

— Поставьте его на ноги, — приказал Крисп.

Охранники повиновались. На лицо Дигена из небольшой раны на черепе стекала кровь. Такие раны всегда сильно кровоточат, а на бритой голове Дигена не было волос, смягчивших бы удар.

Священник дерзко уставился на Криспа, а тот — на него.

— Где Фостий, мразь?

— Если Фос пожелал, то он уже шагает по светлому пути, — ответил Диген, — а я думаю, что Фос этого желал сильно. Твой сын способен распознать правду, когда слышит ее.

— Если ты проповедуешь фанасиотскую ложь, то про тебя я не могу сказать даже этого! — рявкнул Крисп. — Где он сейчас?

— Не знаю. А если бы и знал, то все равно не сказал бы, уж это точно.

— Точно лишь то, что твоя голова украсит Веховой Камень как голова предателя, чья имена доказана. Тебя поймали во время вооруженного бунта, так неужели ты надеешься избежать встречи с палачом?

— Выступить против богатства всегда стоит, а палача я не боюсь, потому что знаю — светлый путь приведет меня прямо к владыке благому и премудрому, — ответил Диген. — Но я могу оказаться столь же невиновен, как и любой из тех, кого в храмах называют святыми, и все равно пасть жертвой твоей злобы, ибо патриарх вместо того, чтобы возглавлять церковную иерархию, служит твоей марионеткой и повторяет твои бесстыжие слова.

Помимо яда, слова Дигена содержали определенную долю правды: если Окситий начнет перечить Криспу, он очень быстро лишится синих сапог вселенского патриарха. Но сейчас и в таком месте это не имело значения.

— Ты был схвачен не за церковные разногласия, а за чисто светские преступления — бунт и измену. И ты ответишь за них, как любой другой бунтовщик.

— Я спою гимн Фосу и поблагодарю его за то, что ты избавляешь меня от этого вонючего мира, который непрерывно искушает и совращает мою душу. Но если ты не идешь по светлому пути сам, то никакие мои гимны не спасут тебя. Ты отправишься в лед и будешь страдать там вечно, потому что душу твою уничтожат подслащенные приманки Скотоса.

— Если бы мне дали выбирать: оказаться на небесах с тобой или в аду у Скотоса, то я, пожалуй, выбрал бы Скотоса. Тот, по крайней мере, не притворяется, будто обладает достоинствами, которых у него нет.

Диген по-гадючьи зашипел и плюнул на Криспа — то ли услышав имя темного бога, то ли просто из ненависти. Тут в камеру вошел Заид, держа в левой руке холщовый мешок.

— Приветствую. А это кто такой?

— Это, — процедил Крисп, — ничтожество, называющее себя священником и заманившее моего сына в сети фанасиотов. Извлеки все, что сможешь, из навозной ямы, которую он называет своей головой.

— Я, разумеется, сделаю все, что в моих силах, ваше величество, но… — Заид смолк. На лице его отразилось сомнение, весьма непривычное для Криспа. — До сих пор я не добился больших успехов, отыскивая секреты еретиков.

— Это вы, любители золота, еретики, — заявил Диген, — потому что ради выгоды отреклись от истинной набожности.

Император и волшебник не обратили на его слова внимания.

— Сделай, что сможешь, — сказал Крисп, надеясь, что Заиду больше повезет с Дигеном, чем с другими пленными фанасиотами, в выяснении природы той магии, что не позволяла ему отыскать Фостия. Несмотря на имеющиеся в Чародейской коллегии редкие магические принадлежности и еще более редкие свитки и кодексы, главный волшебник так и не смог выяснить, почему он не в силах отыскать Фостия при помощи магии.

— Попробую испытание с двумя зеркалами, ваше величество, — решил Заид и принялся извлекать из мешка свои профессиональные принадлежности.

Крисп желал услышать в его голосе уверенность, услышать, как он говорит, что вырвет из Дигена правду несмотря на любое сопротивление священника-ренегата. Но его уши, наученные распознавать подтекст в словах тысяч просителей, офицеров и чиновников, услышали сомнение. Сомнения Заида начали подпитывать его собственные: магия во многом черпала свою мощь в вере, и если Заид сомневается, что сумеет заставить Дигена говорить, то скорее всего потерпит неудачу. Он уже потерпел неудачу, подвергнув другого пленного фанасиота испытанию с двумя зеркалами.

— Есть ли у твоего лука вторая тетива? — спросил император. — Как еще мы сможем надеяться вытянуть из него ответы? — Он мысленно отметил деликатность заданного вопроса. Крисп желал, чтобы Заид подумал об альтернативах, но не хотел деморализовать мага или намекнуть, будто он потерял в него веру… даже если это действительно так.

— Если испытание с двумя зеркалами нам ничего не даст, то это лишит нас самых сильных надежд узнать правду. Да, настойка белены и других трав, которыми пользуются лекари, может развязать этой сволочи язык, но вместе с фактами он извергнет и немало ерунды.

— Но он у меня в любом случае заговорит, клянусь благим богом, — мрачно пообещал Крисп, — или у тебя, или у парня в красной коже.

— Терзайте мою плоть сколько угодно, — отозвался Диген. — Она лишь экскремент моего существования, и чем быстрее она окажется в сточной канаве, тем скорее моя душа воспарит к солнцу и воссоединится с владыкой благим и премудрым.

— Начинай, — велел Крисп.

Волшебник с тревогой на лице установил два зеркала, одно перед Дигеном, другое сзади, потом разжег угли в жаровне. Перед зеркалами заклубился дым, то сладковатый, то едкий.

Но когда Крисп стал задавать вопросы, молчание сохранил не только Диген, но и его двойник в заднем зеркале. Если бы чары сработали, как положено, отражение во втором зеркале произнесло бы правду, несмотря на все попытки Дигена промолчать или солгать.

Рассерженный и униженный, Заид прикусил губу. Разгневанный Крисп втянул воздух меж сжатых зубов — у него появилось неприятное предчувствие, что Диген не поддастся допросам любого вида. Подавляющее большинство людей не выдерживало пыток. Возможно, священник тоже сломается, возможно, ему развяжет язык настойка Заида. Но Крисп не хотел делать ставку ни на то, ни на другое.

И тут, словно желая еще больше пошатнуть его решительность, Диген сказал:

— Я возблагодарю святое имя Фоса за каждую рану, которую мне нанесет палач.

И он во весь голос запел гимн.

— О, заткнись, — бросил Крисп.

Диген продолжал петь. Кто-то поскребся в дверь камеры. Халогай занес для удара топор и пинком распахнул ее. Через порог шагнул священник, но, заметив над головой лезвие топора, шарахнулся обратно.

— Заходи, заходи, — нетерпеливо сказал Крисп. — Нечего там стоять и дрожать. Говори, что хотел.

— Да возрадуется ваше величество, — нервно начал священник, и Крисп сразу настроился на неприятности. Синерясник начал снова:

— Д-да возрадуется ваше величество, я Совдий, прислуживаю в Соборе. Святейший патриарх Окситий, прочитав вчера особую литургию по поводу праздника, направил меня к вам, услышав, что святой отец Диген был схвачен, образно говоря, с оружием в руках, и просил напомнить вашему величеству, что духовные лица при любых обстоятельствах не могут подвергаться телесным пыткам.

— Ах, просил? Ах, не могут? — Крисп едва не испепелил взглядом посланника Оксития, которого в тот момент явно одолевало желание провалиться сквозь пол, но тогда он оказался бы лишь на другом этаже тюрьмы. — А святейший патриарх не забыл, что я лишил головы одного из его предшественников за такую же измену, какую совершил этот Диген?