Ступени изогнулись и устремились вверх через несколько ярусов с лестничными площадками к широкой мостовой у толстого обелиска. Внезапно арбитры снова оказались среди людей и на благословенно плоской земле. Сопровождающие разошлись в стороны. Миновав обелиск, они вышли на Высокую Месу.
Это был самый гребень Босфорского улья, мощеный проспект, который шел от врат дворца Монократа на востоке до Собора на западе. Он возвышался над каменными джунглями, как лезвие топора — или, скорее, цепного меча, поправила себя Кальпурния, глядя на парные обелиски, стоящие на равных расстояниях вдоль его краев. Отсюда, сверху, можно было увидеть всю широко раскинувшуюся столицу: башни и крыши Босфорского улья, промышленный город, который ковром покрывал равнину, горы за Собором и огромный охряный простор неба. Даже при дневном свете можно было поднять голову и увидеть, что небо искрится от пересекающих друг друга огней звездолетов и великого Кольца Гидрафура.
Здесь уже не было вечно спешащих ремесленников или извозчиков. По высокой пешеходной улице фланировали представители гидрафурской элиты, принимая элегантные позы, тихо переговариваясь за веерами из медного кружева, кланяясь, флиртуя или созерцая размытый от смога горизонт. Людей здесь было меньше, они двигались медленнее, и небольшие группы сохраняли большее расстояние меж собой, но от многообразия их одеяний и движений все равно рябило в глазах. Замкнутая группа Арбитрес двигалась меж них, как черный жук среди бабочек.
Кальпурнии не понадобилось много времени, чтобы начать отмечать некоторые тенденции. То распространенный стиль юбки и шали, то повторяющийся жест. Она увидела и запомнила некий особенный, более глубокий поклон, который, видимо, сопровождал приветствие, обращенное к человеку в верхней одежде определенного покроя, и тип ювелирных украшений, который носили только люди, сопровождающие офицеров Флота в их искусно сделанных зеленых униформах. (От них она ожидала обнадеживающе знакомого вида, поскольку знала о флотских традициях от старших членов своей семьи, но Линейный флот Пацификус в сравнении с Линейным флотом Ультима использовал куда более пышные и сложные знаки отличия и медали, которые она даже не узнавала). Некоторые были экстравагантнее прочих: Кальпурния увидала людей, на чьей коже красовались драгоценные камни или сверкающие электротату, а дважды их путь пересекали стайки молодежи, вышагивающей в обуви с подпорками из скрученных полос металла, которая придавала им пружинистую, лихо гарцующую походку.
Она заметила особые ритуалы в том, как некоторые группы здоровались с другими, игнорировали их или перемещались, чтобы сохранить определенное расстояние. Наверняка это все было частью некоего головокружительно сложного социального механизма, который, как она решила, ей совершенно неинтересно было изучать — пока не оказалось, что этот малозаметный танец распространяется и на Арбитрес. Периодически одна из прогуливающихся групп поворачивалась и приветствовала их или позволяла себе замешкаться на их пути, чтобы потом можно было устроить показную суету, убираясь в сторону. После четвертой такой встречи, когда им вслед усиленно помахала руками группа мужчин среднего возраста в разноцветных плащах, растянутых на запоминающей проволоке, словно изгибающиеся крылья, Леандро подтвердил подозрения коллеги.
— Похоже, дорогая арбитр Кальпурния, разговоры о вас распространились везде и всюду.
Молодой аристократ впереди, одетый в зеленый обтягивающий костюм и белую меховую мантию, жестом приказал остановиться своей свите — трем закутанным сервиторам и служанке, которая несла в сложенных чашей руках синюю свечу — и демонстративно шагнул назад, уходя с их пути.
— Я собиралась спросить, что вы имеете в виду, но у меня такое неприятное чувство, что я уже знаю.
— Удивит ли вас, моя Кальпурния из Ультрамара, тот факт, что удар, нанесенный вами некоему юному наследнику — хотя вернее будет сказать «наследнице» — произвел, в некотором роде, шумиху в высшем обществе Босфорского улья?
Кальпурния осмотрелась. Каждая пара глаз, с которой она встречалась взглядом, смотрела так же оценивающе, как Халлиан вчера. Или, может, ей просто казалось.
— Не слишком, полагаю. Я слегка удивлена, что все так перепугались за такую как-вы-там-ее-назвали.
— «Никому не нужная вертихвостка», как мне припоминается. Пусть это услышат любые подслушивающие устройства, которые только могут быть сейчас на нас направлены, — сказал Леандро, и Кальпурния подавила улыбку. — Они, моя леди арбитр, противоречивая порода: готовы приложить откровенно шокирующие по масштабу усилия, чтобы уничтожать друг друга самым беспринципным образом, и так же готовы встать единым фронтом, если почувствуют, что кто-то обидел одного из их числа, — он на миг задумался. — Хотя, на самом деле, я могу преувеличивать. Есть все шансы, что эта реакция — обычная осторожность. Вы старший офицер Адептус, занявший место, связанное с большой властью и полномочиями. Вчера вы подтвердили, что провели здесь очень мало времени и никак не контактировали с гидрафурским обществом. Поэтому многие здесь впервые присматриваются к неизвестному и потенциально важному новому игроку. Вероятно, они просто хотят узнать, что вы собираетесь делать.
Кальпурния поморщилась.
— Игрок. Значит, вот кто я для них, — она дотронулась до орденских планок на груди и шлема над тем местом, где был шрам. — Это я, стало быть, получила за игры?
— Такова их точка зрения, и ничего больше, — Леандро оставался столь же невозмутим. — Ну? — сказал он потом, указав вперед посохом, — что вы думаете?
Они прибыли.
Перед ними поднималась огромная рампа, ведущая к дверям Собора. Она была сложена из того же серого камня, как и мостовая, на которой они стояли, но он был весь покрыт полированными барельефами, изображавшими деяния героев Экклезиархии: Урия Якобус, сокрушающий генокрадов на Солнцевороте, мастер Рейнард, возглавляющий Травианское Возжигание, другие, незнакомые Кальпурнии. Резные картины выглядели слишком ценными, чтобы ходить по ним, и она на миг-другой замешкалась. Впрочем, проктор, возглавляющий процессию, уверенно зашагал вперед, поэтому она, мысленно пожав плечами, пошла следом, стараясь не наступать на святых. Хотя камень и выглядел отполированным до скользкости, идти по нему было легко. Она подняла взгляд на отвесный фасад Собора, возносящийся в облака, и пожалела об этом: стена поднималась от рампы к самому острию шпиля, и от вида всего этого резного камня, нависающего над ней, у Кальпурнии закружилась голова, как будто она заглянула в перевернутую пропасть.
Врата Собора представляли собой стрельчатую арку в пятнадцать метров высотой, в отличие от аналогичных сооружений в Ультрамаре, чьи строители предпочитали более гладкие изгибы. Кальпурния предположила, что внутри должны быть взрывозащитные заслонки и бронированные двери — Адептус Министорум были воинствующей церковью, и священные здания строились так, чтобы служить и военными крепостями — но все это, видимо, было убрано в пазы и запечатано, поэтому перед ними возвышалась пустая арка.
Арбитраторы вокруг встали смирно, и проктор трижды постучал посохом по камню.
— Достопочтенный Нестор Леандро, претор и арбитр-сеньорис Высшего участка Гидрафура, и достопочтенная Шира Кальпурния, арбитратор и арбитр-сеньорис Высшего участка Гидрафура.
Он обращался к облаченным в латы фигурам, которые стояли шеренгой, перегораживая арку. То были воительницы соборной стражи, Адепта Сороритас, члены боевого сестринства из Ордена Священной Розы, которые стояли прямо и горделиво в своих гладких белых силовых доспехах и черных сюрко с золотой вышивкой, изображающей флер-де-лис Экклезиархии. Их болтеры были направлены на Арбитрес, столь же непоколебимые, как и их взгляды. Старшая сестра с лицом, скрытым капюшоном, вышла из-за спин своего отделения и жестом приказала им опустить оружие. Они приняли стойку смирно с грохотом керамитовых сапог о камень, который эхом отозвался во внешнем вестибюле Собора, и расступились, затем повернулись кругом и снова застыли. Старшая сестра сжала золотую аквилу под горлом, поклонилась, сделала жест младшему дьякону, который появился из ворот позади нее, и шагнула в сторону, влившись в ряд своих сестер. Кальпурния и Леандро прошли мимо стражниц внутрь Собора, проктор и другие арбитраторы отступили назад, ко входу. После того, как их представили, не было произнесено ни слова.
