— Но у кого-то же есть свой человек, — сказала Кальпурния. Она была без брони, в простой рабочей одежде, и сидела, скрестив ноги, на мягком мате перед книжным шкафом. — Мы это знаем, потому что мониторим окружение Варрона, по крайней мере, так мне говорит Куланн. Куланн?
— Да, мэм. Как и сказал арбитр Одамо, между Гунарво и нами есть волнение, и чтобы послать туда коммюнике от главнокомандующего, понадобилось несколько попыток. Но, тем не менее, флотилия, может, и не торопится, но наследник, этот Варрон Фракс, несется, как богохульник с подпаленной задницей. Его посетила представительница дома навигаторов Дорел, и через двенадцать часов он уже свалил из системы. Потратил довольно много денег, чтобы спешно раздобыть корабль. Больше, чем он мог себе позволить по нашим прикидкам, хотя не то что бы он сильно обеднел.
— В этом как-то замешан дом Дорел? — спросила Кальпурния. По опыту она знала, что очень немногое из того, что делали Навис Нобилите, являлось именно тем, чем казалось изначально.
— Этого я не знаю, мэм, — Куланн был единственным, кто продолжал называть ее «мэм» на частных собраниях — ему, похоже, сложно было избавиться от этой привычки. — Но мы знаем, что некоторые запросы на ускоренный выход из системы, когда они покидали Гунарво, были оплачены не самим Фраксом. Один из астропатов, движущихся с ними, входит в сеть осведомителей командующего участком, поэтому у нас есть пара соображений насчет того, что он нам смог прислать. Деньги поступили из казны транспортного синдиката, имеющего связи с домом Йимора, не Дорел. Были и другие деньги, которые перемещались по финансовым домам в доках Гунарво. Тамошний Дом Правосудия только начинает выводить их на чистую воду, но похоже на то, что они платили взятки, чтобы дать зеленый свет «Ганн-Люктису» — это их корабль — чтобы он выбрался из системы и вошел в варп так скоро, как только возможно. В астропатических журналах Гунарво нет записей ни о каких официальных коммюнике касательно встречных требований.
— И я полагаю, что мы не рассказали им это сами? — спросила Кальпурния. — Конечно же, нет.
— Нет, — подтвердил Одамо. — Я воспользовался вашей делегацией, чтобы затребовать подтверждение этому. Наши собственные залы Астропатики точно ничего такого не посылали, и ректор Ведьминого Курятника говорит то же самое. Ой, — добавил он.
— Вот именно, ой, — сказала Кальпурния. — Я уже объясняла, что думаю по этому поводу. Пожалуйста, используйте одно из более уважительных названий.
Она перевела взгляд на Амри.
— Итак… Что там со встречным требованием?
— Сожалею, но по-моему, на данный момент мы знаем о нем ровно столько, сколько было озвучено на этом собрании, и нам придется ждать, чтобы выяснить что-то еще. Чем хартия старше, тем больше держатели стремятся спрятать их от глаз любых Адептус.
— И тем не менее, — вставила Кальпурния, — я хотела, чтобы мы прошерстили всю доступную информацию. И как у нас с этим?
Амри посмотрела на планшет и постучала по клавише.
— Передачи были отправлены всем лидерам Арбитрес из списка, который я вам дала, а вторичный список сейчас у криптомехаников арбитра-майоре, которые готовят его к отправке, — она повернулась к остальным. — Чтоб вы были в курсе, первичный список — это главы всех целевых групп и участков на всех мирах и маршрутах патрулирования, с которыми, по нашим сведениям, флотилия вела какие-то дела на протяжении последних тридцати лет. Вторичный список — это набор их возможных, но неподтвержденных остановок. Мы запрашиваем у них всех какие-либо записи или наблюдения, которые могут пролить свет на то, кто такой этот новый загадочный претендент на наследство и какую силу имеют его притязания на хартию.
— Что нам нужно, — сказал Одамо наполовину самому себе, — так это как-то заставить этих людей поделиться с нами своими записями. Если бы они поставляли нам информацию о всех событиях и переменах, которые могли бы влиять на хартию…
— Я полагаю, что подобное существует, — сказала Кальпурния. — В сегментуме Ультима было несколько крупных вольных торговцев, чьи хартии содержали требование сотрудничать с инспекторами и архивариусами. К несчастью, это условие, как правило, должно наличествовать в хартии с самого ее создания.
— Если у нас есть право руководить передачей хартии, мэм… — начал Куланн, но Кальпурния сразу покачала головой.
— Руководить передачей — и только. Мы можем применить свою власть, чтобы хартией Фраксов завладел правомочный наследник, а если неясно, кто таковым является, то мы можем рассмотреть это дело, вынести решение и осуществить его. И это все.
— В этом-то все и дело, — сказала Амри. — Именно те аспекты старых хартий, из-за которых они такие ценные — древность, традиция, высокий юридический статус — делают взаимодействие с ними очень сложным. И в них практически невозможно внести поправки. Я не думаю, что кто-то когда-либо хотя бы думал о том, чтобы изменить любую из по-настоящему древних хартий.
— Чья подпись стоит на самых древних хартиях? — спросила Кальпурния, и вопрос надолго повис в воздухе. Для гражданина Империума, подданного Императора, поклоняющегося Ему у алтарей Адептус Министорум, подобная идея была просто немыслимой. Как можно решиться на такое — переписать и исказить слова, начертанные и заверенные богом, ходящим среди людей?
Кальпурния наблюдала, как та же мысль появляется в сознании остальных: Одамо прикрыл глаза, Амри глядела в пол, а Куланн даже дрожал. Она хорошо понимала, что они чувствуют. Ей удалось сконцентрироваться на деталях церемониала наследования только потому, что она старалась не думать о природе этой хартии. Когда она позволяла себе мысли о ней, то ощущала почти физическое давление и чувствовала себя слишком маленькой, слишком незрелой для этого.
Но долг есть долг, и заканчивается он только со смертью. Она подняла кувшин, заново наполнила свой стакан водой, долила остальным и взяла свой инфопланшет.
— Что ж, — сказала она, — каковы бы не были частности претендентов и их дел, факт состоит в том, что нам придется устроить слушание, а не церемонию передачи прав. Так что давайте к нему готовиться.
— Бесполезно, если он…
Тьма.
— …думать, что ему удастся…
Тьма.
— …отри, что ты делаешь, я не зна…
Тьма. Момент боли. Тьма.
— …думал, это лучше всего, магос. Но доктор Д'Лесте, сэр, я должен сказать вам, что коды…
На этот раз она пришла чуть медленнее, но все же…
…тьма.
— Сэр. С…
Медленно наливается расплывчатый свет. Что-то вставлено ему в рот. Нужно освободить его, нужно…
— Боги, ну он и дергается! Иди сюда! Мне плевать, просто иди сюда, держи маленького ублюдка! Хватай его, за руку хватай!
Расплывчатые движения в расплывчатом свете. Давление опускается на чувствительные мышцы и кожу. Боль. Надо убрать давление.
— Откуда у него такая силища, погляди на него! К черту, зови Д'Лесте! Нет, приведи магоса. Да, нарушь его треклятый покой! Живо! И дай-ка мне тот шприц…
Невероятно холодный укол в тумане чистой боли.
Тьма.
Сны, впервые за долгое время. Недобрые сны. Он бродит по палубам и залам, снова став ребенком, вокруг мертвые тела с кожей, сочащейся кровью, они раскиданы по полу и сгрудились в арках и туннелях. Голос матери эхом отдается по кораблю. Она поет колыбельную, но при этом пытается не расплакаться. Слышать ее больно.
Тьма.
Свет. На сей раз не размытый. Белый вогнутый потолок и фигуры где-то далеко в высоте, что смотрят на него сверху вниз. Он узнает лица, которые видел на корабельных смотрах и собраниях офицеров. Он знает, что в них есть что-то важное, что было так ясно, так ясно до того, как начали меняться свет и тьма, до того, как пришли сны и боль.
Но боль все еще осталась. Его мозг как будто дрейфует в странной, потусторонней купели боли.
Густо-красное в ногах постели. Трудно различить. Он знает, что бил кого-то ножом. Выжили ли эти люди? Не могли. Умерли ли они и пришли сказать ему, что они мертвы? Наверняка. Сейчас он мыслит лишь искаженной, лихорадочной логикой, и решает, что это — единственное возможное объяснение.
