— Ты меня слышишь? Ты понимаешь меня?

Голос странно ритмичный, чудесно теплый и мягкий, но при этом бездушный, словно голос актера, который способен воспроизводить все нюансы человеческой речи, но не верит ни в один из них.

— Энсин Петрона, ты меня понимаешь?

Густо-красная мантия со необычным золотым геометрическим узором по краю, состоящим из знаков, которые ему незнакомы. Стальная цепь на шее. А над шеей — лицо, лицо из бледной плоти и блестящего металла, с одним-единственным глазом с красным ободком…

— К нему возвращается мышление, — говорит голос этого лица. Петрона мечется, и кто-то снова хватает его за руки. — Усыпите его. Еще день отдыха, и мы посмотрим, готов ли он встретиться с нами.

Тьма.

Преподобный Симова хмурился, когда вошел в двери вместе с другими священниками. Каждый из них по очереди прикасался амулетом, висящим на шее, к стопам мраморной статуи Императора, вделанной в дальнюю стену. Как и во многих других покоях Министорума, она была специально установлена не в самом центре, чтобы Император наблюдал за всей комнатой, а не просто смотрел прямо вперед из-за кресла епарха. Миновав статую, священники целовали аквилу, вышитую на конце молитвенного плата епарха. В настоящий момент она была зеленой на синем фоне — цвета, которые носило духовенство, отмечая дождливый сезон Гидрафура и конец года.

Прошло четыре минуты, прежде чем все закончили и опустились на колени перед своими сиденьями, повторяя краткое благословение, читаемое епархом на высоком готике. Потом они встали, расселись по местам и стали ждать, пока их господин не поделится тем, что у него на уме.

— Нет, это не касается текущего столкновения преподобного Симовы с законом, — сказал епарх Базле, вызвав почтительные шепотки удивления у всех, кроме того, кого он назвал. — Хотя ты, брат, возможно, можешь назвать примерный срок, который займет это дело?

— Им уже немного осталось, — ответил Симова со всем возможным достоинством. — Арбитр, которого назначили главным, очевидно, хочет доказать свою пригодность этой женщине, Кальпурнии, и, похоже, считает, что лучший способ сделать это — подвергнуть Адептус Министорум и его священников всевозможным бессмысленным юридическим проволочкам. Их настоящая цель — та преступная ячейка, лидеров которой мы наказывали.

— Или, если точнее, лидера. У тебя в клетке был только один, не правда ли?

— Да, один, — ответил Симова, ощетинившись изнутри. Старые фафанские клетки были заново введены по настоянию епарха, но если с ними что-то шло не так, то в этом, конечно же, был виноват один Симова. Но он знал, что лучше ему не пытаться защищаться на глазах у всех остальных клириков. Он подождет и выступит в свою защиту в другой раз. Однако епарх, судя по всему, не собирался просто так уходить с этой темы.

— Дело, которое я хочу с вами обсудить, имеет большую важность. Оно достаточно важно, чтобы вы все отменили свои послеполуденные дела. Помимо прочего, оно должно привлечь к Собору определенное внимание со стороны других Адептус. В особенности, — Базле снова повернул свою красивую голову с угловатым профилем к Симове, — оно навлечет на нас внимание имперского закона. Также это дело будет включать в себя вопросы закона, как церковного, так и мирского, поэтому я должен сказать, Симова, что это особенно неподходящее время для того, чтобы один из моих старших экзегеторов ломал копья с Арбитрес.

— Я не под судом, ваше высокопреосвященство, — ответил Симова, слегка покраснев. — Претор-импримис Дастром ясно выразился по этому поводу. Расследуется проникновение вражеских агентов в строительство и охрану клеток. Те их аспекты, которые не касаются меня самого, — добавил он через миг, понимая, что именно он технически являлся руководителем всей этой работы. Высокомерный Дастром не делал секрета из того факта, что считает Симову, по крайней мере, отчасти виновным. — Но я уверен в своих силах, и что бы ни встало на моем пути, я преодолею это, ибо знаю, что со мной Император, — он снова сел, чувствуя себя немного лучше. — Ваше высокопреосвященство, должен сказать, что я испытываю любопытство по поводу этого важного дела, которое вы желаете с нами обсудить.

Глубоко посаженные глаза епарха еще мгновение не отрывались от Симовы, пока он тоже не решил, что пора переходить к другой теме.

— Брат Паломас, озвучь, пожалуйста, список последних добавлений к реликварию нашего Собора.

Невысокий человек в простой коричневой рясе в дальнем конце полукруга начал зачитывать свиток.

— Две гильзы из пистолета святого Чокави Тамарского, полученные в качестве десятины из епископата Чиганд. Они дожидаются своего сосуда-реликвария, который завтра, на закатной мессе в часовне Колокола, будет благословлять демипатер Ушисте. Пузырек с почвой из посадочной площадки, где приняли мученичество четыре епископа фаэльских. Его подлинность подтверждена палатой Пронатус, которую вы наделили полномочиями в конце прошлого года, ваше высокопреосвященство. Корабль с ним вчера вышел из варпа на краю Гидрафура. Он должен прибыть сюда в течение недели. И наконец, преподобный Барагрий прислал с Исказа-Мару весть, что он отыскал почти все фрагменты черепа сестры Элиды Полусвятой. Я так понимаю, что он собирается вернуться сюда, как только сможет.

— Прекрасно, и благодарю тебя за эту последнюю новость, брат. Наши сестры из ордена Священной Розы будут рады узнать, что реликвия одной из их числа уже на пути в их обитель. И я, конечно же, передаю собранию извинения почтенного Барагрия. Хотя вы все знаете, что он отсутствует, поскольку задерживается на выполнении моего задания. Очевидно, на Исказа-Мару оказались определенные фракции, не желавшие, чтобы с их мира увезли столь ценную реликвию. Но на все есть своя причина, друзья мои и братья, и нам следовало бы поразмыслить над деяниями нашего брата под иным солнцем, дабы они напомнили нам, что служение божеству порой бывает суровым и временами должно быть безжалостным, если мы хотим, чтоб наша вера расправила крылья и воздвигла свои шпили. Я знаю, я уже говорил с вами о своем желании сделать Гидрафур ярчайшим маяком имперской веры во всех близлежащих секторах. Сотни миров, миллиарды душ, все они смотрят на нас, а мы отражаем на них свет Императора подобно тому, как Луна сияет на святую Терру светом солнца. Я хочу, чтобы стены Собора стенали под весом трофеев Экклезиархии и реликвиями святейших из святых. И я говорю, что Император улыбнется нам в столь благочестивом устремлении.

Ага, подумал Симова. Так вот почему Базле отвлекся, чтобы рассказать о Барагрии. Это было не отвлечение, а подготовка. Значит, им придется чем-то заняться.

— Пусть никто и никогда не скажет, — продолжил Базле, — что я увидел возможность прославить мой Собор и моего Императора и отвернулся от нее. У нас есть шанс завладеть чудесной реликвией того времени, когда сам Император обратил глаза свои на Гидрафур, освободить ее из тюрьмы беззакония и вознести ее в Собор, где ей и место. Частица истинной жизни Императора, которая сделает нашу веру крепкой, как сталь. Нечто, благодаря чему мы встанем во главе армии верующих, пилигримов, священников и крестоносцев, как всегда и должно было быть.

Священники заерзали на сиденьях, переглядываясь, но сам Базле снова пристально поглядел на Симову.

— Мы не будем взимать эту реликвию как десятину. Ее принесет сюда не война за веру и не сила оружия. Что бы мы ни требовали от нашей епархии, этого она нам позволить не может. Нет, мы обретем ее через тебя, Симова, тебя и твою палату. Прямо сейчас, к самому нашему порогу, на Гидрафур везут драгоценнейшую реликвию, и всеведущий Император счел нужным восстановить ее владельцев друг против друга. Они предстанут перед Адептус и попытаются сделать так, чтобы Арбитрес нарекли их полноправными владельцами реликвии, как будто у нее может быть какой-то полноправный владелец, кроме слуг самого Императора — Адептус Министорум. Вот для чего мы здесь собрались — чтобы составить план. Кюре Симова?