Крики и гиканье дозорных остались позади: оторваться далеко от своих они все равно не посмели. Мысли сейчас были заняты другим, а именно – стрелами. Вместе с навьюченным на лошадей запасом их почти два миллиона – в связках по тридцать и шестьдесят штук, гибких, прямых, с остро заточенными наконечниками. Но и при этом изобилии Байдур предусмотрительно забирал с поля боя и чинил все, что можно снова пустить в ход. После лошадей это, возможно, его самый драгоценный запас. Байдур посмотрел на солнце и кивнул. Время еще раннее, но расходовать день понапрасну недопустимо.
Король Болеслав, великий герцог Краковский, постукивал боевой рукавицей по луке седла. Он напряженно глядел туда, где сейчас взбухала туча пыли. От каменного топота тысяч лошадей глухо выла земля: это близилась монгольская орда. Болеслав восседал на мощном сером жеребце такой породы, что запряги его в плуг – будет пахать весь день без устали. Одиннадцать тысяч латников стояли в готовности покончить с захватчиком раз и навсегда. Слева в надетых поверх доспехов красно-белых сюркотах расположились французские рыцари-тамплиеры. Слышно было, как они возносят молитвы. Выстроились на изготовку тысячи лучников, но что еще важнее, у Болеслава имелись в наличии копьеносцы – вон они, способные своими тяжелыми пиками остановить конный бросок. С такой армией вполне можно быть уверенным в успехе дела. На то рядом и гонцы, которых великий герцог готовился отрядить с вестью о победе своему кузену в Легнице. Быть может, когда он своим доблестным деянием спасет страну, собственная родня наконец признает его полновластным правителем Польши.
Разумеется, влезет со своими препонами святая церковь. Ей, как всегда, предпочтительно, чтобы польская шляхта расходовала силы почем зря на междоусобицы, грызню и тайные убийства, а она тем временем будет жиреть и богатеть. Всего с месяц назад его кузен Генрих пожертвовал круглую сумму серебром на монастырь для нового ордена доминиканцев. Болеслав поморщился от ревнивой мысли о барышах и бенефициях, которые теперь причитаются братцу Генриху. Это не считая индульгенций. В семье только о том и разговору.
В неслышных своих мыслях Болеслав вознес молитву, исходящую от него самого:
«Господь Вседержитель. Если я нынче выйду победителем, то построю в своем городе женский монастырь. Поставлю там на алтарь золотой потир и реликвию найду такую, что паломники будут стекаться со всего христианского мира. А по тем, кто погибнет, отслужу мессу. Клянусь тебе в моей верности. Даруй мне победу, и вознесется тебе над Краковом песнопение благодарственное».
Болеслав сухо сглотнул и потянулся к бутылочке с водой возле седла. А сердцу все-таки тревожно. К тому же тоскливую муть на душе вызывают сообщения дозорных, если им верить. Понятно, что они склонны преувеличивать, но уже не один из них по возвращении докладывал о конной орде вдвое большей, чем его полсотни тысяч, – прямо-таки неоглядное море коней и жутких узкоглазых варваров с луками и копьями, что торчат как лес густой. Понемногу начинал напоминать о себе мочевой пузырь, заставив Болеслава еще раз поморщиться. Ну да ладно, пусть поганые псы только сунутся. Господь да скажет свое слово, и они изведают мощь его карающей десницы.
Вдали уже обозначилась темная масса вражьих полчищ. Они все ближе, разливаются по земле великим множеством, хотя не таким уж неисчислимым, как сообщали дозорные. Однако кто знает, сколько их еще там. Из Московии о враге Болеславу поступило всего одно донесение, но уже в нем предупреждалось, что монголы по своей хитрости – сущие дьяволы: честному бою предпочитают всяческие засады и фланговые удары. Но нерешительность Болеслава развеялась вместе с тем, как взяли свои пики на изготовку его славные копейщики. Монгольская конница мчалась прямо на их ряды, словно рассчитывая продраться сквозь них галопом. От опасения, что в его боевой диспозиции что-то упущено, Болеслава прошиб пот. Было видно, как готовятся к встречному броску рыцари-тамплиеры, пока еще в безопасности за незыблемыми рядами страшноголовых кольчужников. Вот накренились тяжелые пики, толстыми задними концами упершись в землю. Нет, эти остановят кого угодно; вспорют любого, невзирая на быстроту и неистовость натиска.
Монголы шли широким крылом глубиной не более полусотни. Приблизившись, они дружно вскинули луки и дали залп. Тысячи стрел взметнулись в воздух над построением копейщиков. Болеслава охватил невольный ужас: щиты у солдат были, но они их побросали ради того, чтобы встретить неприятеля пиками.
По полю пронесся звук разящих людей стрел, а за ним раздались людские вопли. Попадали сотни, а стрелы все сеялись – и разили, разили…
Между каждой тучей пущенных стрел можно было насчитать двенадцать ударов сердца; а впрочем, сердце металось, так что ему веры нет. На вражеский шквал его лучники ответили собственным залпом, и Болеслав замер в ожидании, а затем разочарованно увидел, что стрелы до монголов не долетают. Как им удается стрелять на такое расстояние? Его лучники бьют исправно, в этом сомнений нет, но если они не могут дотянуться до врага, то какой от них толк?
По рядам разрозненно понеслись приказы. Многие из копейщиков бросали громоздкое оружие и подхватывали щиты, в то время как другие пытались как-то удерживать их с копьями одновременно; в итоге не получалось ни того ни другого. С растерянным проклятием Болеслав обернулся на предводителя тамплиеров, который сейчас буквально рвался с поводка. Рыцари готовы были ринуться в атаку, но путь им все так же преграждали озабоченные своей защитой копейщики, сквозь которых невозможно было прорваться к врагу. В некоторых местах пехотинцы хаотично отодвигались, и тогда тамплиеры все же проносились мимо, хотя попробуй сохрани ровность строя, когда под ногами путаются люди и косыми шипами торчат пики, а сверху в поднятые щиты хлещут вражеские стрелы. Да еще трупов столько, что о них запинаются кони.
Болеслав надтреснуто выкрикнул бранное слово. Вскинули головы гонцы, но он обращался не к ним. Всю свою жизнь Болеслав провел в войсках. Им, а также битвам и победам, которые одерживал, он обязан своим нынешним положением. Но то, что герцог видел сейчас, – откровенное издевательство над всем, что именуется здравым смыслом. Направляющей структуры у монголов как будто не было. Не было четкого центра, который регулирует все движения. Именно на него и можно было направить всю мощь рыцарского удара. И в то же время это не сброд, где каждый в общей сутолоке рубится сам за себя. Вовсе нет, монголы двигались и атаковали так, будто ими руководят множество направляющих рук: накатывали, жалили и откатывались, как неожиданно умный пчелиный рой, в котором каждая небольшая группа совершенно независима. Казалось бы, безумие, но все обстояло именно так: и в броске, и в гибком отражении любой встречной угрозы.
На одном из флангов тысяча монгольских воинов пристегнула свои луки к седлам и похватала копья, превратив обходной маневр в вероломный бросок на щиты копейщиков. Офицеры Болеслава не успели глазом моргнуть, как монголы уже отскочили назад и снова взялись за луки. Копейщики в ярости взревели и подняли свои пики, а в ответ в них издевательски полетели все те же стрелы: не зевайте, ротозеи!
Болеслав в безмолвном ужасе видел, что такая же картина наблюдается на всем протяжении копейного строя. Сердце его встрепенулось, когда за позицию копейщиков дружней стали прорываться тамплиеры, криком требуя расступиться и перескакивая через убитых и раненых. Вот эти сделают из хаоса порядок, это их, черт возьми, миссия.
Сколько сотен пехотинцев у него убито, Болеслав не знал. На беду, во вражеской атаке не было передышки – нет возможности перестроиться и оценить тактику неприятеля. Пока герцог над этим раздумывал, последовали еще два залпа стрел, теперь уже прицельные, с близкого расстояния, в тех, кто пренебрег щитом и предпочел пику. Число вопящих и копошащихся на земле раненых все росло, но уже набирали медленный, уверенный, безостановочно грозный ход тамплиеры, вызывая должный трепет у тех, кто за этим наблюдал. Болеслав, сжав кулаки, завороженно смотрел, как рыцари, выбравшись за пределы потерявшего стройность пехотного построения, направляют на врага своих тяжелых коней, выравнивая строй на скаку. Таких не остановит ничто на свете.
