— Адское Пламя… — выдохнул Клетус, из которого, будто кровь из раны, вытекла вся самоуверенность.
Пропавший корсар свисал с потолка, подвешенный за ноги, и медленно раскачивался взад-вперед. Рядом с ним обнаружились прочие исчезнувшие летийцы, включая Яноша, морехода, который за день до этого исчез из «вороньего гнезда». Он уже раздулся от разложения; другие были свежими, но всё же трупами, в том числе и корсар. В груди каждого мертвеца зияла рваная алая рана: у них вырвали сердца.
— Скажу я вам, наша прогулочка сейчас выглядит реально хреновой затеей, — проворчал Модин.
Круглое здание напоминало пещеру с костями. Пол устилали реликвии смерти: расколотые черепа, зияющие грудные клетки, мешанина неузнаваемых мелких косточек, сваленных вместе в небрежном осквернении. Всё покрывал налет серой плесени, которая цеплялась к стенам и плотными завесами свисала с потолка. «Побеги» грибка вились по залу, словно высохшие змеи, оплетая останки и постепенно вползая в глазницы.
«Здесь хватит костей, чтобы сложить сотню скелетов, — мрачно прикинул Айверсон. — И хватит скелетов, чтобы вновь заселить деревню мертвецами…»
В зловонном сплетении завязли и другие кости, более мелкие, изящные и темные. В черепах ксеносов отсутствовали зияющие дыры ноздрей и скалящиеся зубы, из-за которых всегда казалось, что люди смеются после смерти, но ведь синекожие и при жизни были более сдержанными.
Не то, чтобы эта сдержанность им особо тут помогла.
Среди останков, будто сокровища в оскверненной гробнице, были погребены фрагменты доспехов и оружия тау, но самая диковинная реликвия получила гордое право на отдельное место. Коралловый тотем пронзал самый центр склепа, и там, привязанный к опоре, возвышался чужацкий боескафандр. Обмотанный путами и обезображенный примитивной мазней, «Кризис» напоминал павшего звездного бога. Под давним слоем плесени он был выкрашен в багровую крапинку, и Айверсон смог даже разобрать геральдический знак, пятиконечную звезду на нагрудной пластине. Комиссар не опознал символ, но что-то подсказало ему — этот мертвый воин оказался здесь до того, как синекожих возглавил командующий Приход Зимы. Он был старым, возможно, старше самой войны за Федру.
Кем ты был? Что привело тебя к погибели?
В любом случае, судьба воина оказалась мрачной. В нагруднике доспеха зияла широкая трещина, открывавшая останки героя внутри. Скелет до сих пор оставался целым, грибковые нити почти бережно поддерживали его в своей колыбели. И там, внутри пробитой грудной клетки, разрасталось нечто мясистое и бесконечно нечистое.
Федра одинаково ненавидит всех нас. Люди и тау, для Неё мы просто захватчики. Всего лишь плоть, которую можно разложить, пожрать и обратить…
Хольт с беспокойством подумал о том, каким ужасным алхимическим изменениям Она подвергла крутов, рыскавших в деревеньке. Эти дикие существа верили, что могут похитить силу врага, сожрав его тело. Казалось бы, сомнительная идея, но известно было, что изменения в их генеалогическом древе весьма быстры и непредсказуемы. По всем имеющимся данным, гончие крутов относились к тупиковой ветви развития расы — они оказались слишком специализированными на охоте, в ущерб остальным занятиям. Зависела ли их судьба от выбираемых ими жертв? И, если так, что могло произойти с военной бандой чужаков, отъевшихся на порченой плоти? Например, мясе вырожденцев-саатлаа…
Пожиратели гнили.
Имя вспыхнуло в разуме Айверсона с чистотой истинного видения. Внезапно он с уверенностью понял, что не ошибся в предположениях об этом месте: деревню захватили круты, а крутов захватила Федра.
Тогда чудовища обратились против своих повелителей-тау и перебили их вслед за туземцами.
— Жги, — прошептал комиссар Модину. — Сожги здесь всё.
— Стой! — крикнул Васько, когда арканец поднял огнемет. — Не можно оставлять Жолта в этой могиле!
— Он покинул нас, забатон, — с нажимом произнес Хольт, у которого стучало в висках. — И нам пора покинуть деревню. Это место — не могила, а кладовая.
Они ждут, пока плоть не сгниет, и только потом насыщаются…
Убитый корсар снова простонал, и все уставились на изуродованный труп. Оказалось, что губы мертвеца плотно слиплись от свернувшейся крови, но тут же сверху раздался новый звук, тихий и насмешливый.
Подняв глаза, имперцы увидели ксеноса, который неустойчиво взгромоздился на верхушку тотема. Создание сидело на корточках, уцепившись за коралл когтистыми ногами, будто хищная птица. На плотной, словно дубленой коже не было волос, но с шеи и плеч чужака спускались целые полотнища витых плесневых наростов, напоминавшие какой-то мясистый, волокнистый плащ. Существо поигрывало тугими мышцами на жилистых конечностях; выпрямившись, оно оказалось бы заметно выше большинства людей. Очевидно, что перед отрядом предстал такой же хищник, как и гончие, но глаза, сияющие над плоским клювом, рассматривали незваных гостей с недобрым весельем. Айверсон инстинктивно почувствовал, что это вожак банды, формирователь, как их называли круты.
Ксенос характерно птичьим движением склонил голову набок и, почти идеально имитируя голос комиссара, произнес: «Это место — не могила, а кладовааааая!»
Фраза перешла в кудахчущий хохот, а над затылком твари насмешливо распустился гребень перьев-шипов. Поняв, как их заманили в ловушку, Хольт почувствовал, что внутри него пробуждается ярость, словно живое существо. Или, быть может, давно мертвое существо, жестоко убитое этими погаными чужаками…
Внезапно у его плеча возник Детлеф Ниманд.
— Истреби ксеноса! — потребовал искалеченный комиссар, ткнув в формирователя кровавым обрубком руки.
Айверсон и Васько одновременно начали стрелять, но действовали слишком медленно. С неестественной быстротой ускользая от их огня, крут сделал обратное сальто с «насеста» и зацепился когтями за потолок. Преследуемый пулями и лазразрядами, он стремительно бросился прочь и исчез между стропил.
— Круши этот склеп, Модин! — гаркнул Хольт.
Огнемет бойца мгновенно пробудился, озарив помещение яростным красным светом. Мгновением позже грязные кости скрылись в волнах очистительного пламени. Комиссар тем временем всаживал пулю за пулей в грудной проем зараженного скафандра, разрывая на куски пульсирующее тело, что созревало внутри. Подвешенные трупы летийцев рухнули в огонь, и Клетус бережно омыл их прометием.
— Гори, сукa, гори… — непрерывно повторял зараженный боец, и Айверсон понимал, что тот проклинает Саму Федру.
Вскоре возгорание начало распространяться само по себе, и имперцы попятились к выходу. Все, кроме Модина — арканец обрушивал на гробницу непрерывный поток огня и ненависти, как будто не беспокоясь о том, что к нему подбирается пламя. Изуродованное лицо Клетуса восторженно сияло.
— Мы закончили здесь, солдат! — позвал Хольт, но огнеметчик не обратил на это внимания. — Модин, закончили!
Снаружи донесся переливающийся крик, за которым последовал хор злобных уханий и визгов, а затем громогласный клекот — к счастью, с большого расстояния.
— Уходим! — рявкнул Айверсон. На секунду ему показалось, что пустошник решил сгореть заживо, но тут парень кивнул и отвернулся от пылающего ада. Клетус вышел наружу, и дождевые капли с треском зашипели на остывающем стволе огнемета, словно насекомые на электрической сетке-ловушке.
— Мать его, это было здорово, — объявил Модин.
— Было здорово… здоооорово… здооооооорово! — донесся сверху горловой распев его же голоса.
Подняв взгляды, имперцы увидели формирователя на фоне клубящихся облаков; чужак зловеще ухмылялся им с крыши «кладовой». Слова крута превратились в пронзительный боевой клич, и один из корсаров, словно в ответ, издал булькающий вопль. Из груди летийца, в фонтане крови и осколков брони, вырвался наконечник копья. Позади человека, победно ухая, выпрямился воин-крут, без видимых усилий поднял насаженного на древко противника и бросил себе за плечо. Ещё несколько чудищ спрыгнули с крыш, приземлившись рядом с бойцами отряда, словно искаженные ангелы смерти. Один из них взмахом когтистой лапы оторвал лицо мореходу, а вот другого ещё в воздухе разнес на мелкие кусочки лазвыстрел Васько.
